Thus is his cheek the map of days outworn,
When beauty lived and died as flowers do now,
Before these bastard signs of fair were borne,
Or durst inhabit on a living brow;
Before the golden tresses of the dead,
The right of sepulchres, were shorn away,
To live a second life on second head;
Ere beauty's dead fleece made another gay:
In him those holy antique hours are seen,
Without all ornament, itself and true,
Making no summer of another's green,
Robbing no old to dress his beauty new;
And him as for a map doth Nature store,
To show false Art what beauty was of yore.
Его лицо – о прошлых днях мечта,
Когда – как нынче жизнь живут цветы –
Жила и умирала красота,
И не было поддельной красоты.
Тогда не обирали мертвецов,
Чтоб из волос их смастерить парик,
И мертвым златом парика лицо
Украсил молодящийся старик.
Лицо ж того, о ком пишу сейчас -
Как отблеск славы той поры простой,
Той красоты – без фальши, без прикрас, -
Не кравшей лета для зимы больной.
Хранит его Природа для людей,
Чтоб не забыли подлинных вещей.