Ещё не начав выгружать свой скарб, мы обнаружили под нашим крыльцом живое существо. Это был серый кот, он словно дожидался, когда мы откроем ему дверь. Вошёл первым и поселился с нами, как хозяин. До этого никаких животных у нас не было. Назвали мы своего кота Мишкой, а весной пришлось переименовать в Машку, когда на сундуке, где он спал, и за сундуком обнаружили штук пять котят.
Щитовидный домик, рассчитанный на две семьи, занимали четыре. Одну дверь, ведущую в спальню соседей, пришлось заколотить. Комнаты были проходными. Удобства все находились на улице. Летом в этом доме было хорошо, а зимой холодно. Плиту сначала топили подсолнечными будылками, благо, поле подсолнухов начиналось от самого дома. Но подсолнухи быстро кончились, так как ими отапливались все жители "финского" городка.
И мы ходили по всему посёлку собирать щепки. Однажды я разрыла в куче опилок хорошую доску. Но тут какая-то толстая тётка, очень похожая на ту, что в Запорожье так напугала меня, как и тогда, вдруг возникла надо мной и опять пригрозила: "Это брать нельзя!" А сама подхватила под мышку мою находку и быстренько унесла, грузно качаясь на ходу из стороны в сторону. Лишь очень не скоро я поняла, как много таких магических "нельзя!" в нашей стране предназначалось другим, но не самим "запретителям".
Рядом с нашим крыльцом на северной стороне было крыльцо моих будущих однофамильцев. У них было семеро детей. А всего тётя Сима, по её словам, родила тринадцать. К сожалению, количество не обернулось хорошим качеством. Почти все мальчишки выросли непутёвыми мужиками: пьянь, драчуны, матерщинники, брат на брата топор поднимал. В семьях полный разлад и нескладуха. Из сестёр только у одной сложилась удачно семейная жизнь. Другая осталась матерью-одиночкой, но сумела вырастить нормального сына. Младшей - умнице и красавице - достался муж пьяница и истязатель. Словно какой-то злой рок висел над этой семьёй.
Печать вырождения лежала и на семье Ульяновых, живших во второй части нашей половины дома, отгороженной лишь заколоченной дверью. Глава семьи - маленький, сухонький, а гонору с гору, часто был пьян и дебоширил. Справиться с ним не могла даже его могучая супруга. Сынок рос точной копией отца, хоть и носил святое тогда для нас имя Владимир Ильич! Вскоре они уехали куда-то, ко всеобщему облегчению.
С первыми соседями мы ещё долго поддерживали связь, потому что одновременно переселились в один пятиэтажный дом, тогда ещё строившийся. Когда их дети обзавелись своими семьями, отец семейства перестал кормить свою жену. Я, мол, заработал пенсию, а не ты. "Нарожала, пусть они тебя и кормят!" В это трудно поверить! Даже из квартиры гнал её! Только дочери поддерживали и кормили мать. Не это ли отцовское потребительское отношение к жене искалечило души сыновей? Не в одночасье же родилось это унижение Матери! Там, где унижается Женщина, деградирует не только семья, но и всё общество! Такой вывод родился в моей разумной головушке.
Четвёртая семья в нашем домике была самой маленькой. Кумиром и тираном её была единственная дочурка, настоящая разбойница, на год моложе меня. С ней не могли сладить ни мать, ни отец.
Бойкая, смелая, агрессивная девчонка хотела распространить свою тиранию и на всех окружающих, в первую очередь на детей. Если кто-нибудь не исполнял её команды, она не только пускала в ход кулаки, но и всё, что оказывалось в тот миг под горячей рукой. Короче, досаждала всем, как могла.
Пробовала и со мной задираться. Но каждый раз встречала моё беспробудное равнодушие к своим придиркам и дразнилкам. Мне вовсе не хотелось с ней воевать. Однажды сижу на крыльце, рисую куклу на картоне, чтоб потом делать ей наряды из бумаги. Смотрю, из-за угла крадётся мой "противник". Любопытство, видимо, пересилило её привычное желание подбежать, стукнуть и отскочить с хохотом. Она присела рядом со мной и молча наблюдала за моей работой.
Кукла ей очень понравилась. "Дай мне!" - потребовала она. - "Надо говорить "пожалуйста", когда просишь". - "Дай мне, пожалуйста, эту куклу". Оторвав лист от альбома, протягиваю ей. Она схватила и побежала показывать матери. Потом всё чаще стала тихонько подсаживаться ко мне, когда я лепила фигурки из глины, рисовала или вышивала. А ей показывала, что как делается. Она быстро схватывала. Вскоре мы подружились, вместе читали, ухаживали за цветами в моём маленьком палисадничке, играли с моими младшими сестрёнками и братишкой.
Через много лет встречаю неожиданно её маму Ольгу Николаевну. Она почему-то со слезами начала меня благодарить. "Да за что, тётя Оля?" - не поняла я. - "За дочь! ты её воспитала. Не знаю, что из неё вышло бы, если бы не ты!" Вот те на! Порой мы и сами не знаем, как отзовёмся на чужой судьбе. Зоечка стала педагогом, хорошей мамой. Мне было радостно узнать об этом. Но я же ничего для этого не делала!
(Продолжение следует).