Баллада о ветре
Рождённый в прозрачных волнах небосвода,
Он ветром был, диким, крылатым, свободным,
Он странствовал всюду, в мирах поднебесья,
Он знал наизусть все баллады и песни,
И с пеной в волнах океанов бездонных,
Грядами, как проседью, посеребрённых,
Играл он, бросая по воздуху брызги,
И, в скалах гудя, волком диким он рыскал.
А в небе расчерчивал радуги кистью
Из капель дождя, ткал драконов из листьев,
Опавших с деревьев… Они оживали,
Оранжево-алый цветок раскрывали,
И вновь рассыпались, влекомые ветром,
Который всё странствовал дальше по свету.
Он пел в волосах, танцевал над горами,
Сливаясь в одно то с друзьями-ветрами,
То с ласковым солнцем над желтой пустыней,
То с вьюгой в местах, где лишь белые льдины
В холодной тиши всё дрейфуют беззвучно;
Бывал он в краях, где сгущаются тучи…
В долинах, где свет разливается дивный,
Как в сердце стрелой поражённый, бродил он.
И, будто во сне, вдруг забрёл он в обитель
Подобной которой нигде он не видел –
Ни в мире земном с его сонмом различий,
Ни в небе, где гомон разносится птичий.
Здесь пламя горело столпом беспредельным,
Как будто пронзало и небо, и землю,
И не колыхалось оно ни секунды,
Живым и разумным казалось как будто.
Так ветер и замер в поклоне, не в силах
Поднять к нему глаз – пламя с ним говорило,
Оно разливалось, как песнь отовсюду,
Как звук, возникающий из ниоткуда.
И тысячью струй – лепестков многоцветных -
Открылось оно поражённому ветру,
И будто звало оно ветер в объятья –
В обитель глубокого нежного счастья,
Когда замирает дыханье и время,
Не движется, робко уснув на коленях
Того необъятного чистого света,
В котором хранятся все сны, все ответы…
Не помнил он, сколько провел в этих грёзах
Ночей иль минут – застилали взор слёзы, ;
Он мчался с удесятеренною силой,
Огонь был внутри, столь живой, столь красивый,
Что мог он разлить это пламя повсюду,
Везде, где бы мог, разнести это чудо.
Но, в мыслях опять возвращаясь в обитель,
Не мог он лететь, петь не мог, говорить, и
Вдруг пропасть тоски в острых гибельных скалах
Внизу показалась, его зазывала
В трясину – в свои острозубые недра,
И не было больше крылатого ветра.
Болезни и гибель, унынье, утрату
Он чувствовал, ползая там виновато,
Винил он себя лишь за то, что отведал
Бессмертного, полного радости, света.
Так восемь ночей пролежал он в изгнанье,
Не веря в себя, не зовя мирозданье
На помощь, как будто уже был в могиле,
Не помня о светлой невиданной силе,
Что сам перенёс из обители чистой, -
Не гас даже здесь тот огонь золотистый.
И вот, когда солнце забрезжило где-то
Над толщами гор, показалось вдруг ветру,
Что стал его сутью, что стал его частью,
Огонь, что был символом веры и счастья,
И, силы беря неизвестно откуда,
В нём вскрылось движенье, подобное чуду,
Он скорость набрал, как вулкан, извергаясь,
И цепи слетали, дробясь и ломаясь.
Взметнулся он в воздух, пропахший апрелем,
Понёсся неистовым раненым зверем
Туда, где играют могучие ветры,
Туда, где огонь обитает заветный…
Летел, на ходу разбивая преграды,
И в сердце своём находил вновь отраду,
И чувствовал, будто не ветром был в рощах,
А чем-то несоизмеримей и больше.
И сила та, переходящая в пламя,
Струилась бесчисленными лепестками,
И в каждом хранилось любви откровенье,
Как будто к слепцу возвратилось вдруг зренье –
Так чувствовал тот, кто был ветром доселе,
Качавшийся в мягкой огня колыбели,
И сам обратился сквозь сердца оконце
В столп света, взметнувшись до самого солнца.
24 февраля 2015