Мои пальцы сухи, как ветки,
Что закопаны в древних песках.
Я кочую из клетки в клетку
С итальянской гравюрой в руках.
Мое платье совсем износилось,
Ювелирная выцвела сталь.
Фляга крепкого вновь осушилась
И впитала мирскую печаль.
А когда-то была я другая,
Ситец платья был тверд и прочен.
И ладошки румяными были,
И гравюра была восточной.
Я искала тогда вдохновенья,
В лебединых озёрах летних,
В диких птиц золотистом пенье,
В дерзком треске каминных поленьев.
Но гравюры мои померкли,
Голос птичий замолк могильно.
Стала с миром повязана слабо,
А вернуться хотелось сильно.
Я боролась, в толпе спасалась,
Я искала в глазах этих пестрых
Хоть чего-то, что даст ответы
На незаданные вопросы.
Было раз, что один – ответил,
Прикоснулся рукой горячей,
И гравюру мою пытался,
Заменить на чего поярче.
Сухость рук его не спугнула,
И плевать ему было на флягу.
Он хотел, чтобы вслух сказала
То, что видела лишь бумага.
Но фальшивая нота низверглась,
Заглушая гул грешных тел.
Мне ни с кем говорить не хотелось,
Кроме тех, кто давно онемел.
И теперь не ищу спасения,
И не рвусь отвести беду.
А чтоб время убить в падении,
Я гравюры рисую в бреду.