-Зачать дитя я не могу.
-Тебе, родная, помогу,
Совсем беды здесь вовсе нет.
Раскрою я один секрет:
Молитву надо прочитать.
Когда село всё будет спать.
Спустись ты с мостика и сядь,
Волос двоих возьми ты прядь;
Молитву громко вслух читай,
По волосинке в став, бросай.
Вся выйдет нечисть из тебя,
Что не даёт родить дитя.
Иди в глухую тёмну ночь,
Гони лихие мысли «прочь»,
Луна в зародыше сейчас.
Ты сможешь зародить как раз
Ей день и дату назвала,
Молитву тут же отдала.
А в это время Василёк
Сидел, как вкопанный пенёк,
И слово каждое внимал,
Да про себя уже решал,
Что непременно он пойдёт,
Её у чёрта отобьёт
«Возьму с собою старый хлыст
И подниму такой я свист,
Что всю деревню разбужу
И подвиг этим совершу,-
Так думал лёжа на печи,
И уплетая калачи,
Наш будущий родной отец,-
Василь Присяжный молодец
Все станут всюду говорить,
За подвиг сей меня хвалить».
Прошла неделя, вспомнил он
Про тайный женский разговор.
Лишь только начало смеркаться,
Он стал тихонько собираться.
До места первым он пришёл
И для себя тайник нашёл;
Залез в громадную трубу,
Набил синяк себе на лбу
И стал усердно Прыську ждать.
Хотел уже домой бежать,
Да слышит топот на мосту,
Потом спустился он к пруду,
Да близко подошёл к воде…
«Я чую быть большой беде.
Напрасно друга я не взял,
Бока он чёрту бы намял.
А вдруг уже стоит сам чёрт
И подходяще время ждёт,
Чтобы в трубе меня поймать»,-
Да незаметно стал дремать.
Тут Прыська стала вслух читать
И громко, громко причитать.
Спросонья он не разобрал,
Подумал: чёрт уже напал,
Да засвистел и закричал,
Да из трубы вон побежал
И через Прыську спотыкнулся,
Со страху дважды кувыркнулся
И дал такого стрекоча,
Бежал, как будто от врача,
Который вырвать, зуб хотел,
Но он не дал, хоть зуб болел.
Бежал без отдыха домой,
Добравшись, еле был живой:
Катился градом пот с него,
Тряслось всё тело у него,
Ком в горле, будто бы, застрял,
Вдохнуть всей грудью он мешал;
Да в сено с головой зарылся
И сном мгновенно отключился.
А утром новость услыхал,
Что Прыську муж всю ночь искал.
Нашёл под утро у ставка,
Да еле, еле отошла.
Такие дива рассказала:
Что чёрта самого видала;
В трубе он под мостом живёт
И в ночь такую жертву ждёт;
Да прыгал он через неё,
Свистел, визжал и бил её;
От страха чувство потеряла,
Потом беспамятства упала.
Василь боялся: не дай Бог,
Отец узнает про подлог,
Что он так Прыське насолил,
Чуть со свету её не сжил,
Наверно, шкуру снял бы враз.
Поднять боялся своих глаз.
Об этом долго говорили,
Но постепенно позабыли.
Прошло с тех пор четыре года.
Стояла чудная погода.
Ходили хлопцы в клуб гулять,
Да под гармонь потанцевать,
Потом девчонок провожали
И новой встречи ожидали.
Так проходили день за днём,
Но вдруг столкнулися с конём.
Хорош, упитан был рысак,
Прохожий любовался всяк.
Друзья решили подшутить;
Подальше коника укрыть;
С собою тряпок прихватили,
Копыта ими обкрутили,
Да рот зажали, чтоб не ржал,
Хозяев ночью не пугал.
Да в Златополь и отвели,
Его к детдому подвели,
К забору крепко привязали,
Записку детям написали:
«Учитесь на коне сидеть!
Любить его, за ним глядеть,
Бесстрашно мчаться с ним в атаку
И крепко бить врага под сраку!»
Им шутка обошлась легко,
О ней не знал в селе никто.
Потом в другой раз так угнали,
За полцены коня продали.
Затем вошли уже в азарт.
Стоял весенний месяц март.
Опять угнать коня решили,
Да только в ночь их всех накрыли.
Василь на счастье в хате спал,
Участие не принимал,
А остальных всех осудили,
На три годочка посадили.
Лука не тратя время зря,
Отправил к Анне Василя.
Она в Калуге уж жила,
Пока не замужем была.
«…Одна беда мне только с ним:
Не знаю, вырастит каким,
Иль лоботрясом, иль трудягой,
Иль станет вечным он бродягой.
Спасай ты брата своего.
Да может, будет толк с него.
Не в силах я чего-то дать.
Была б его живая мать, -
И стал безудержно рыдать, -
Мне нечего ему что дать…»-
Так ей в письме он написал
И в руки Василю отдал.
Сыграли свадьбу Евдокии,
А через год дитя крестили.
Родилась в майский день весны,
Келыной нарекли они,
Потом родились сыновья.
Настали трудные года:
Кто хлеб от власти укрывал,
Тот много горюшка зазнал:
Дом отбирали, всё добро,
И вывозили за село.
Иной раз мирно отпускали,
А иногда подальше гнали:
В Сибирь, далёкую тайгу,
Осваивать там целину.
Сташенко тоже пострадали:
Весь скот, пшеницу, дом забрали.
Скиталась бедная семья,
Скрывала их своя родня.
Никто помочь никак не мог.
Мифодий сразу занемог.
Сначала сердце прихватило,
До боли косточки ломило,
Внезапно вдруг потом ослеп,
Не ел ничто, лишь только хлеб.
Всё спрашивал: «Стоит ли хата?
Она добром была богата.
Не сгнили доски на полу?
Менять, коль будут – помогу».
И каждый день он докучал,
О хате детства всё скучал.
Потом стал звать отца и мать.
Луку просил к нему позвать.
Лука пришёл к нему тотчас,
Провёл в беседе целый час.
Потом Мифодий перебил,
Луку тихонько попросил:
«Мой дом почаще навещай,
Что рушится – ты поправляй.
Не дай ему совсем упасть.
Я проклинаю эту власть.
Она мне корни подрубила.
За что, семью мою сгубила?
Я никого не предавал,
Трудом себе всё добывал.
Работал в поле каждый день,
Не знал, что есть на свете лень.
Сынка Андрея поучай,
На путь наверный наставляй.
Не поминай меня, друг, лихом.
Марфуша, стол накрой нам мигом…»
Но вдруг вздохнул один раз, два…
Навек закрылися глаза.
Марфуша громко зарыдала:
«Кормильца смертушка забрала!
Уж забирай меня с собой!
Я не хочу век жить вдовой…»
Год был тяжёлым для людей:
Уже забыли за свиней.
Хлева пустыми все стояли.
Остатки люди доедали,
Коров и птицу всю поели,
Голодны дни всех одолели.
Народ стал чаще умирать;
За кражу в тюрьмы попадать
Вся Саввы вымерла семья.
Осталась Келюшка одна.
А Евдокия оба сына
В один день враз похоронила,
Но дочь ещё жива была,
Хоть оставалася слаба.
К сестре Василий укатил
Теперь Лука с Оксаной жил
И рядом больше – никого.
Но знало всё почти село,
Что дочка Саввы голодает,
А брат родной – не помогает.
И просит бедное дитя
Кусочек хлеба для себя.
Чтоб не судачил весь народ,
Что вымирает, дивный род,
Лука с Оксаной порешили
И дочку Саввы приютили.
Теперь она у них жила,
Трудилась словно как раба:
Пасла гусей, свиней кормила,
Луке обеды относила,
Ходила в поле далеко,
Переходила всё село;
Порою сильно дождь хлестал,
Худое тельце обмывал;
Иной раз жарил зной её
И градом пот катил с неё.
Не чувствуя ухаб, стерни,
Обед спешила отнести.
Её Оксана не любила
И кое-как всегда кормила.
Келына – вечно голодна,
Решила прокормить себя:
Пойдёт свиней кормить картошкой
И загребёт своей ладошкой,
Да тут же рядом с ними съест;
Али залезет на насест,
Возьмёт куриное яйцо,
Потом избитое лицо
От всех соседей прятать станет.
Оксана врать всем не устанет
Вот, мол, полезла на горище
И отхватила топорище.
Слезу Келына проглотит,
Ей не перечит, а молчит.
Порой росинки нет во рту;
Не завтракавши, по утру
Воды ей в бочки натаскает,
Навоз в хлеву повыгребает,
Весь двор и в хате подметёт
И, необедавши, идёт,
Несёт обед Луке на поле.
Нет никого, одна – тем боле,
А запах смачный нос пленит,
В глазах от голода рябит,
Просунет руку в чугунок,
Да мяса вытащит кусок,
Иль гущи прихватит немного.
Один раз съела очень много….
Лука Оксану отругал:
«Сегодня жижу лишь хлебал.
Ты гущи положить забыла,
Одной мне юшки лишь налила,
Так точно было и вчера
И даже так позавчера.
Уж силы нет, косу держать.
Ты прекращай кормить так, мать.
Не то я долго не стерплю,
Тебя из дома прогоню».
«Ты не ругай меня, Лука,
Сначала, разберись сперва.
Тебе всю гущу отдаю.
За это Кельку накажу.
Знать, точно съела по пути.
Меня, родимый, не казни.
А ну-ка, Келька, подь сюда.
Зачем ты съела борщ сама?»
- Нечаянно я пролила.
-Тряпицу, что ж не залила?
Она сухая, посмотри!
А чугунок пустой внутри.
Не может гуща убежать,
А юшка в чугунке лежать.
Ты, дрянь паршивая, не ври,
Мне правду только говори.
Оксана Келю отстегала
И со двора её прогнала.
Была Оксана бабой злой,
Рассталась быстро с сиротой.
А деду скажет: «Убежала.
Носить обед не пожелала».
Погода гнусная стояла,
Да стужу рано предвещала:
Холодный шёл осенний дождь,
Всё тело пробирала дрожь.
Келына по полю всё шла,
Случайно свёколку нашла.
Росла здесь сахарная свёкла.
Земля была уже вся мокра,
А к ночи стало примерзать.
Келына захотела спать,
Но продолжала всё идти.
Никто не встретился в пути.
Уж вовсе Журавки не видно.
За свой поступок стало стыдно
И начала она рыдать,
Да вспомнила отца и мать,
Как было с ними хорошо.
Но стало вмиг совсем темно.
И ножки стали спотыкаться,
Да глазки чаще закрываться.
Упала навзничь и уснула.
Не слышала машины гула,
Что с поля свёклу увозила,
А бригадирша торопила.
Но вот заметила она,
Свернувши калачом дитя.
Келына в Златополь попала.
Её хозяйка искупала,
Надела чистую сорочку,
Да приласкала, словно дочку,
Ей две косички заплела,
Борща в тарелку налила
И обо всём тут расспросила,
Спать на лежанке уложила.
В избе, в которую попала,
Семья большая проживала:
В ней было пятеро детей.
У них понравилося ей:
Всё чисто прибрано кругом,
Все улыбались за столом
Никто со злобой не глядел,
Спокойно каждый кашу ел.
Келына вмиг в тепле заснула
И даже оком не моргнула.
А утром дяди в дом вошли
Сказали ей: «Дитя пошли.
Ты будешь жить теперь в Детдоме,
Как в собственном хорошем доме,
Одета с ног до головы
Пальто получишь и чулки,
Четыре раза в сутки есть.
Такого не получишь здесь»
И Келю увели с собой.
Начался путь у ней другой:
Она азы все постигала
Во всём старанье проявляла.
Уже шёл тридцать пятый год,
Но в страхе жил ещё народ:
Весь урожай сортировал-
Часть в дом вносил, часть зарывал,
А третью часть всю продавал,
Но так, чтобы никто не знал
Продолжение следует.
.