Не зря

Любимым посвящается




Наталья Боталова



Не зря
 

Маленькие рассказики













2016



































День рождения

1. День рождения.

Ну вот, наконец, и прозвенел звонок.  Сегодня у меня день рождения и один из учеников – Саша Берёзкин преподнёс мне великолепный подарок -  экзамен по физике сдал на пять, в этом, конечно, ничего удивительного нет, иногда мальчишки сдают физику на пятёрку, но при условии, что в начале года у Саши был кол по этому предмету – это действительно удивительно.
Как мы с Таткой его тянули! Изо всех сил! Впрочем, это больше Таткина заслуга, а не моя. Она подбирала этому нескладному застенчивому мальчику задачки, подсовывала интересные книжульки по физике, на Новый год подарила ему три томика Перельмана - свою любовь  лет с десяти… И  все эти старания оказались не напрасными. Саша блестяще ответил на оба вопроса по билету, задачу решил двумя способами, один из которых для некоторых учителей даже стал открытием – таким интересным и оригинальным был его подход.
Да, это наша самая большая победа. Что ж, быстрее домой – обрадовать Татку – она, наверное, сидит как на иголках и волнуется – кажется, она неравнодушна к этому юноше, который старше её на три года и который уже год как «прописался» в нашей небольшой квартирке, делал уроки, нагонял материал по физике, математике, химии, или просто пил чай и слушал нашу с Таткой болтовню о моих уроках, о физике, астрономии, проблемах с учениками и о разных разностях.
По улице не шла – летела. Многие прохожие удивлённо оглядывались и многозначительно переглядывались – а я летела домой обрадовать дочь.
Вот и дом. На одном дыхании взлетаю на пятый этаж, толкаю дверь – странно, она вдруг оказывается закрытой. Стоп. Где Татка? У неё сегодня ничего нет, она должна была сходить в магазин за продуктами и заплатить за свет. Сейчас она должна уже быть дома. Странно... На минуту закралось   подозрение, что Тата с Сашей, не дождавшись меня, пошли отмечать его пятёрку по физике – но это вообще на неё, да и на него тоже – не похоже. Тем более - сегодня, когда у меня день рождения, да не простое – сорок лет. Нет, тут что-то не то.
Еле попадаю ключом в замочную скважину, поворачиваю два раза, открываю дверь. Да, так и есть. Была дома, приготовила обед, переоделась и ушла. Иду на кухню. На столе – огромный торт. С сорока свечами, открытка и записка «Не волнуйся, скоро буду. Поздравляю с днём рождения. Татка.»
Волнение немного улеглось, но беспокойство не проходило. Неужели я где-то чего-то не досмотрела, упустила что-то важное, сделала что-то не так и правы мои коллеги, утверждающие, что дружба со старшим  мальчиком, не  доведёт мою дочь до добра.
Но этот мальчик мне тоже очень нравится. И если таткино юношеское увлечение (а Саша ей не безразличен, я это вижу) перейдёт в более глубокое чувство, я буду только рада.
Переодевшись, прилегла на диван, чтобы хоть немного собраться с мыслями, взяла  свой дневник  и открыла его на первой попавшейся странице.
Этот дневник всегда спасал  меня в те минуты, когда на душе неспокойно – я как будто ухожу в другой мир и читаю о чьей-то чужой жизни, красивой, правильной и интересной.





2. 30 дней после твоего рождения.

Мороз разрисовал стёкла окон в причудливые узоры: колючие цветы и деревья, остроконечные башни сказочного города…
Уже целую неделю стоят жестокие холода – люди по улицам почти бегут, чтобы побыстрее очутиться снова в тепле. В нашей комнатке холодно, и мы с тобой живём на кровати, собрав почти все тёплые вещи. Тебе всего лишь тридцать дней и тридцать ночей, и ты постоянно спишь, зарывшись с головой в пелёнки, уткнувшись курносым носиком-пуговкой в свои маленькие кулачонки и согреваешь их своим дыханием. Маленький комочек тепла и света… люблю, люблю бесконечно.
Поневоле поверишь Дарвину – когда ношу тебя по комнате на руках, ты цепляешься за мой халат своими ещё такими маленькими, но сильными ручонками. Смотрю на нас в зеркало – так похоже, что ребёныш обезьяны держится за свою маму. Славная моя, тебе всего тридцать дней, но ты уже всё понимаешь, улыбаешься. Когда я подхожу к тебе, машешь ручонками. Пытаешься что-то сказать. Не могу налюбоваться на тебя: твоими ясными, весёлыми глазёнками, пухленькими щёчками, длинными ресницами, носиком-кнопкой и  светлыми, пшеничного цвета, мягкими пушистыми волосиками. Как я ни стараюсь их пригладить – почему-то на затылке они стоят торчком, и это ещё больше усиливает твоё сходство с маленькой обезьянкой.
В комнате холодно, тускло горит в углу старый ночник и всё вокруг погружено в полумрак и от этого кажется ещё холоднее. Я кутаюсь в пуховый платок, а ты сладко посапываешь на кровати, укутанная почти с головой одеялом.
Времени уже два или три ночи, но ты вот-вот проснёшься – возишься, всхлипываешь во сне, трёшь кулачонками глаза. Понимаю теперь, почему малышей, таких как ты, называют грудными, а не кроватными или постельными – им хорошо у маминой груди, на ручках, поэтому-то они так отчаянно кричат, когда их не берут на руки просто так, а берут только для кормления (как будто ребёнышу нужно только поесть!). Ты же почти полдня проводишь у меня на руках. Мне самой до того приятно чувствовать твоё тепло и тяжесть твоего маленького тельца, что ношу тебя на руках даже тогда, когда ты сладко посапываешь, вдоволь насосавшись молочка. Кажется, что в такие моменты мы заряжаемся друг от друга нежностью, ласковостью и любовью.
… А ещё ты любишь, когда я ношу тебя по комнате и громко называю вещи: шкаф, ковёр, окно, кровать, диван, стол….Любишь ты и таращиться в окно, из которого видны пустырь да лес вдалеке.
Совершенно не знаю, что бы я без тебя делала. Без этой полуулыбки невпопад и непонятно кому (или чему?) предназначенной, без этого взгляда, направленного в себя и поэтому такого серьёзного и непонятного, без твоего дыхания в мою грудь – мы спим вместе – так нам теплее – и согреваем друг друга своим теплом и дыханием – надышим, надышим – и уснём сладко-сладко, до самого утра.
А за окном всё также шумит ветер и яркие звёзды смотрят на нас из несказанной вселенской дали и что-то хотят сказать, но я уже ничего не слышу – сплю. Может быть, ты уловишь этот печальный полушепот звёзд невероятными спиралями розовых ушек.
Всё. Спать. Завтра снова целый день нам с тобою жить вдвоём, ребёныш ты мой ненаглядный.




3.
1 год, 11 месяцев и 25 дней после твоего рождения.

Тебе уже почти два. Сегодня впервые за зиму выпал снег и ты вдоволь навалялась в нём, налепила снежков и снежных баб маленьких-маленьких. Только что на улице бегала весёлая и задорная, а пришла домой и я почувствовала – худо! Вся горишь, кашель – лающий, глаза – осоловелые, ходишь – шатаешься. Поставила градусник и на моих глазах столбик ртути дополз до сорока. Что это?!  что с тобой, моя крошка? Беру тебя на руки – от тебя пышет жаром как от хорошей печки. Положила тебя в кровать, укрыла двумя одеялами и побежала к соседям вызывать «скорую». Пришла, а ты уже забылась в ватной полудрёме, и когда приехал врач и разбудил тебя, испугалась и зашлась неистовым плачем.
Врач был непреклонен: двухстороннее воспаление лёгких – немедленно в больницу. И я второпях собирала твои вещички. Милая, как же ты там без меня будешь выздоравливать?!
На следующий день пришла к тебе в больницу, как в тюрьму – твоё личико распухло от слёз. Увидя меня, ты вцепилась в мою руку и заплакала навзрыд… Так и пришлось искать главврача, чтобы вызволить тебя из больницы…
- Только учтите, мамаша, - сказал мне врач напоследок, - последствия могут быть самые непредсказуемые, прогноз неутешительный, я ничего не мог гарантировать здесь, в больнице, а дома… Смотрите, можете потерять девочку.
Но я твёрдо решила, что дома тебе будет лучше – уколы я научусь делать сама – не велика премудрость, таблетки буду давать по времени, как  и в больнице, а всё остальное у нас лучше, чем здесь. Дома и стены помогают.
Так начались мои бессонные ночи и тревожные дни, но мы с тобой были вместе. Болезнь была сильна, она долго сопротивлялась, не хотела отпускать тебя, но она была одна, а нас – двое и мы выдержали всё и победили.

4. 5 лет 11 месяцев со дня твоего рождения.

Сегодня в первый раз повела тебя в садик. Ты очень ждала этого дня и безумно хотела идти. Очень легко простилась со мной и побежала разведывать свои новые владения. Вечером, когда пришла за тобой, все воспитатели обступили меня и спросили, по какой методике я с тобой занималась. Оказывается, сегодня ты целый день читала книжки своим новым друзьям и рассказывала о планетах и звёздах, рассказала и нашу любимую сказку о звезде Даль…
Я растерялась и не знала, что ответить. Методика? Какая? Как занималась? Сколько раз в неделю? По сколько времени длились занятия? От этих вопросов захотелось скрыться,  убежать, но воспитатели не унимались и всё пытали:
-Вы использовали какую-нибудь литературу, пособия?
-А наглядные пособия были, вы их делали сами?
-Вы знаете автором методик?
-Как вы её учили читать?
-А сказки? Как вы развили ей такую фантазию?
-С какого возраста вы с ней целенаправленно стали заниматься?
Я, наверное, глупо и растерянно улыбалась, а пред глазами чередой всплывали картинки из нашего с тобой прошлого.
…Тебе нет ещё двух месяцев, а я уже вслух читаю тебе книжки и показываю разные картинки. В нашей небольшой комнатке развешаны на стенах разные слова на русском, английском и французском и ты, ещё такая кроха, ничего не понимая, таращищься на них, лёжа в кроватке.
Следующая картинка – как вспышка – мы с тобой в парке, увлечённо из шишек творим старичка-лесовичка, а рядом, на скамейке, сидит ещё одна мама, читая какую-то книжонку, а её дочурка, примерно твоего возраста, подходит к каждому дереву, гладит его по стволу рукой, обнимает, а потом спрашивает:
-Мама, что это?
-Дерево,- не отводя глаз от книги, отвечает ровным голосом эта мама и продолжает читать дальше.
Девочка подходит к берёзке, гладит её по стволу и снова задаёт вопрос:
-Мама, а что это?
-И это дерево, - снова ровным, механическим голосом отвечает мама.
Я тебя не вижу, но чувствую, как ты удивлённо, во все глаза смотришь на эту ещё молодую, потрясающе красивую женщину и, не понимая ничего, не выдерживая, кричишь:
-Это берёзка! Берёзонька! А это – сосна, а это- дубок, маленький ещё, а это - ёлочка…
А у меняв  внутри всё застыло – и в горле – ком. Я словно вижу эту девочку лет через двадцать, как она уже своей дочке на вопрос: «Мама, что это?» отвечает: «Это дерево, просто дерево».
Вспомнив всё это, я, тряхнув головой, словно отгоняя неприятное воспоминание, отвечаю всем этим воспитателям, которые в педвузах и педучилищах по пять лет учились общаться с детьми, учились открывать для них необыкновенно прекрасный и удивительный мир:
-Я просто отвечала на все её вопросы.
Просто… Если бы это было просто!..
-Мама, а что такое звёзды?
-А почему у верблюдов два горба?
-А почему слоны в Африке живут?
-А почему сейчас нет динозавров?
-А почему?.. Почему?,.  Почему?...
Сколько было этих разных «почему». Я не говорила тебе бессмысленную фразу «Подрастёшь – узнаешь. Вот пойдёшь в школу…» уж если возник у тебя вопрос, значит, ты можешь переварить и ответ. И я, как самая прилежная ученица, рылась в энциклопедиях и старых учебниках, в книжках и журналах, чтобы найти ответ на очередной твой «детский» вопросик:
-А почему небо голубое?
-А почему бывает зима?
-Откуда падает снег?
-А небо на нас не упадёт?
-А почему буква «А» первая?
Пособия… Какие ещё пособия! Мы с тобой буквы и цифры складывали из веточек и травинок, из ягод и пуговиц, рисовали их на песке и снегу… Фантазия твоя обгоняла мою.
Кажется, после этого моего ответа воспитатели даже чуть обиделись, потому что «метод» на самом деле проще некуда.

5. 5 лет, 11месяцев и 9 дней после твоего рождения.

Сегодня были твои первые слёзы в садике.
-Таня не хочет больше со мной дружить. Она играла и смеялась с другой девочкой, а на меня они даже не взглянули, - сказала ты мне, подозрительно хлюпая носом.
А я и не знала, что мне ответить тебе, моя крошка. Вот ты и узнала, что в мире не всё так прекрасно, как хотелось бы. Ты всю дорогу шла понурая, на мои вопросы, которые я задавала, чтобы хоть как-то отвлечь тебя, отвечала односложно, а я всё обдумывала, что тебе ответить на это твоё первое в жизни разочарование, вспоминала, что мне говорили в таких случаях родители и что я слышала от других людей . Именно  тогда я впервые, может быть, поняла, что педагогика, которую нам читали на физфаке, и к которой мы относились снисходительно, на самом деле – великая наука, раз она может дать ответы на такие вопросы. А мы её не учили, прогуливали лекции и только за день-два перед экзаменом читали учебники и готовили шпоры… Большее внимание мы уделяли физике, математике, методике преподавания, забывая о том, что всё начинается с педагогики…
Родители же мне в таких случаях говорили:
-Не переживай, ерунда всё это, значит она – плохая девочка. Пойдём я куплю тебе … (а тут уже были вариации)
Или:
-А ты ещё поплачь, поплачь!,.
После этого у меня пропадало всякое желание что-либо ещё говорить и делиться своими чувствами. И ещё у меня возникало чувство досады на себя и на родителей. На себя за то, что пристаю к ним с какой-то ерундой (по сравнению с их проблемами), на них за то, что они не могут понять, как мне горько и обидно не только за то, что со мной раздружилась Света (Ваня. Таня, Коля), а ещё и то, что от меня отмахиваются как от назойливой мухи.
Моя подруга своему сыну говорила, что, наверное, он сам виноват во всём, раз с ним не хотят дружить. Значит, он – плохой мальчик. Потом она ему предлагала рассказать, что случилось, расспрашивала, давала советы… Вроде бы делала всё, чтобы помочь своему Витюшке разобраться в ситуации, а он почему-то отходил от неё всё дальше и дальше. В результате, когда ему было уже двадцать три, о его свадьбе она узнала в последнюю очередь…
…Да, задачку ты мне задала не из лёгких. Я уже всю голову сломала, думая о том, как разобраться в твоей ситуации. Ведь я подозреваю из-за чего разгорелся весь сыр-бор. Таня очень бойкая девочка, до прихода тебя в группу она была лидером. А теперь ты – центр внимания, ты читаешь книжки, рассказываешь сказки, с тобой интересно ребяткам, и к ней меньше обращаются, меньше слушаются, меньше подчиняются… Она просто  ревнует их к тебе, завидует тебе, твоим умениям, твоей потрясающей фантазии и великолепной памяти. Она уже несколько дней называет тебя врушкой и подговаривает всех не водиться с тобой. Но что будет, если я выскажу эту догадку? Ведь никто не любит, когда его «вычисляют».
Все эти сумбурные мысли крутились в моей голове, пока мы шли домой. Дома ты снова рассказала  о своей печали. И я, махнув рукой на все «методы», прижала тебя к себе, провела рукой по твоим мягким волосикам, и, заглянув в глазки, полные слёз, проговорила, сама проглотив подступивший к горлу ком:
-Ты очень обиделась на Таню за то, что она не хочет с тобой больше дружить…
И, о – чудо! Ты заговорила:
-Да. Мы ведь всегда вместе играли, она слушала сказки про девочку со звезды Даль и ей они нравились…
-Тебе показалось, что она предала тебя, твоё доверие и твои сказки, - осторожно продолжила я полуутвердительно.
-Да, сегодня она сказала, что всё это глупые выдумки. Сказки у меня плохие и ещё что-то обидное и плохое…
-Она тебя обидела…
-Да, я больше не буду ничего ей рассказывать, даже если она меня сильно-сильно попросит. Лучше я буду их рассказывать Любовь Петровне – она всегда так слушает! А сегодня она даже сказала, что их надо все записать и получится книжка, которую будут читать все дети. Я пойду писать, мамочка, ладно?
И ты, быстренько чмокнув меня в щёку, убегаешь за тетрадкой и ручкой, и горя для тебя уже нет.
А перед сном, когда мы дочитали «Маленького принца», ты, хитро так улыбнувшись, прижалась ко мне и спросила:
-Мамочка, ты, наверное, волшебница?
-?!?!
-Мне сегодня в садике было так плохо, так плохо из-за Тани, а ты пришла , и всё стало так хорошо! Я на неё  теперь совсем-совсем не обижаюсь, она просто не знает того, что знаем мы с тобой, правда?
Я кивнула  и подумала, смотря как ты уходишь в мир снов, что постараюсь быть волшебницей для тебя, чего бы мне это ни стоило. А ты уже безмятежно посапывала, улыбаясь чему-то во сне, и не знала, что её милая мамочка сегодня сдала самый трудный экзамен за всю свою жизнь – экзамен на доверие и любовь. Экзамен по педагогике…

6. 12 лет 25 мая.

У меня в классе есть девочка Лиля. Отличница. Но, если честно, душа не лежит у меня к ней. Ставлю пятёрки, а про себя думаю, что, если бы  оценивать не только знания, но и любовь к ним, интерес и увлечение загадками и тайнами природы, то Лиля никогда бы не стала отличницей. Знание у неё какое-то бездушно-равнодушное. Она не восхищается гением Ньютона, всемогуществом закона всемирного тяготения, не видит ничего удивительного в законе Архимеда… Но формулы, надо отдать ей должное, и параграфы из учебника учит прилежно, задачки решает быстро и правильно, теорию рассказывает безукоризненно – что ж, задали, значит, надо  -  придётся учить эту ерунду – никуда не денешься – так и чувствуются эти тайные мысли в её ответах помимо озвученных слов.
А ты, моя чистая, добрая Татка в неё влюбилась безоглядно. Ходишь за ней по пятам, ждёшь после школы (она ведь тебя старше на два года и уроков у неё побольше, чем у тебя). Подражаешь её почерку, причёске, её жестам… внутренне ахаю, неужели не видишь внутренней пустоты – душевной и умственной, но ахаю только внутренне. А так молчу, вместе с тобой восхищаюсь её аккуратными тетрадками и  её чётким почерком. Лилия к тебе тоже благосклонна: то конфетку тебе принесёт, то косы переплетёт, но чувствую во всём этом не тёплые дружеские бескорыстные отношения, а полезную дружбу с дочкой физички.
Позавчера она пригласила тебя на день рождения. Разница у вас  всего в два года, но для школы два года – существенная разница. Почему она тебя пригласила? Может, надеется на дорогой подарок или на  снисхождение к ней в годовой контрольной работе по физике? Вчера долго с тобой думали, что же подарить твоей старшей подруге. Остановились на том, что ты сошьешь ей фартук с прихваткой, подпишешь самодельную открытку-бабочку из бархатной бумаги с красивым орнаментом и подаришь свою любимую книжку- «Рыцари с Черешневой улицы».
А сегодня ты весь день шила фартук и прихватки, сделала на них потешные аппликации – мордочки зайца, поросёнка и кошечки – получилось очень мило – я сама была бы не прочь пофорсить в таком…

26-27 мая.

…Не иначе, как где-то произошло землетрясение, но Лиля написала итоговую контрольную на тройку. Я, каюсь, недрогнувшей рукой поставила ей заслуженную отметку. После шестого урока она подошла ко мне в кабинет.
-Ольга Витальевна, как я написала? – как всегда спокойно, с уверенностью спросила она.
-У тебя три, Лиля.
-Дайте тетрадь, - не попросила, а потребовала девочка и, взяв её, пробежала исправления, сделанные красной пастой.
-Ну, эта – глупая ошибка, я здесь трение покоя написала вместо трения скольжения. В этой задаче расчёт вела в другой системе отсчёта – поэтому получилось немного неправильно, а на качественный вопрос я не стала  отвечать потому, что он мне показался некорректен – вы, Ольга Витальевна, просили в нём пофантазировать на тему что было бы, если бы вдруг  перестала действовать сила трения. А я написала правду – такого не может быть в нашем мире. Ольга Витальевна, вы же физик, а задаёте такие глупые вопросы.
- Я считаю, - продолжала без запинки Лиля, - вы несправедливо занизили мне оценку. Если учесть ещё, что завтра у меня день рождения, то вы бы спокойно могли сделать мне подарок – поставить пять за итоговую контрольную.
Она ещё что-то хотела добавить  к этой отповеди (иначе невозможно было назвать этот монолог), как влетаешь ты в класс - радостная, светлая, лёгкая, распахнутая всему миру навстречу.
-Мамочка!..- начинаешь ты и вдруг замечаешь каменное лицо своей подруги и как будто натыкаешься на невидимую стену, спотыкаешься  и становишься в чём-то виноватой перед Лилей. 
-Что вы такие грустные? – всё-таки решаешься ты спросить.
-Что, что, - грубо отвечает Лиля, - итоговая контрольная по физике, а у меня тройка за неё.
И, оставив на парте свою тетрадь с жирной тройкой, она уходит быстрым шагом, закрывая за собой дверь.
-Мамочка, а что, совсем-совсем нельзя поставить пять или хотя бы четыре? – умоляюще спрашиваешь ты.
Я молча качаю головой, кладу Лилину тетрадь в стопку, а ты, моя Татка, снова бежишь – но уже вслед за Лилей.
Дома ты была тихая-тихая, чувствовалось, в душе у тебя происходит какая-то внутренняя борьба только вот с кем и для чего? Ты беспрекословно  перемыла  всю посуду, сложила бельё, погладила своё нарядное платье, приготовила подарок… Перед самым сном села ко мне на колени и  заглянула в глаза.
-Мамуль…
-Что, Тат? – внутренне напряглась я, зная уже о чём пойдёт речь.
-Завтра у Лили день рождения.
-Я знаю, дочь.
-Я сшила фартук и прихватки…
-Очень хороший подарок. Ты у меня умница.
-Лиля сказала, что для неё лучшим подарком будет пятёрка  за контрольную по физике.
-Ты хочешь подарить её пятёрку по физике?
-Она хочет. Она сказала, что это для неё будет самый лучший подарок.
-Ты хочешь сделать ей приятное?
-Да. Конечно, ведь она моя подруга. А ты разве не хочешь, мамочка, ведь оценки в журнал за контрольную ты ещё не выставила, правда?
-Да, не выставила. Но, понимаешь, милая, у Лили на этот раз были очень грубые ошибки. Если бы мне такую работу сдал Миша Петров или Лёша Зайцев, я бы, не задумываясь, поставила двойку. Я и так  уже завысила отметку Лиле.
Ты кивнула своей светлой головкой и пошла упаковывать свой подарок. Фартучек и прихватки ты аккуратно сложила, подписала разноцветными фломастерами бархатную открытку-бабочку, положила  в подарочный пакет и книгу.
Утром мы купили три хризантемы и в нарядном платьице, с букетом и подарком ты пошла на день рождение к своему кумиру.
А ещё через четверть часа ты сидела, поджав ноги, на диване и хлюпала носом – Лиля, увидев тебя без тетрадки с пятёркой за контрольную,  не пустила тебя к себе на праздник и не приняла подарок. А я молчала. Можно было бы прочитать целую лекцию о неблагодарности и корысти, о… Но я молчала. Это твоё первое большое, почти взрослое разочарование в человеке и ты должна сама сделать выводы из этого события. А я тебе помогу своим молчанием. Сегодня. А завтра, когда боль утихнет, я знаю, что мы поймём друг друга. Ты сделаешь правильные выводы и пойдёшь дальше расти душой, распахнутая навстречу всем людям и миру. И я люблю тебя за это.

7. 14 лет.

…Что-то случилось. Который день ты ходишь тихая-тихая, погруженная в себя, ждущая чего-то… В школе дела у тебя просто отличные – не из-за школьных проблем у тебя такой вид. Неужели влюбилась? Стала позже приходить из школы, особенно тщательно прилаживаешь воротнички и заплетаешь косы… выяснилось, что после школы ты идёшь провожать подружку до дома (а дом у неё в противоположной  стороне от нашего) и только потом идёшь домой. Случайно узнаю, что в вашем классе появился новичок и живёт он как раз в той же стороне, что и твоя подружка, которую ты ходишь провожать.
Стала присматриваться к тебе: ага, вяжешь длинный шарф с кистями (ты у меня молодец! Красоту создаёшь своими руками!), вяжешь шикарный воротничок на форму. Такого уж точно нет ни у одной девочки в школе. Ты,  дольше, чем надо сидишь за уроками (хочешь блеснуть перед этим новеньким своими знаниями – тоже неплохо) и добиваешься потрясающих успехов: первое место в математической олимпиаде, сочинение по русскому языку  по произведениям Пушкина – лучшее в школе, на конкурсе чтецов произведений Горького – первое место, на олимпиаде по английскому – первое место… Сколько же в тебе энергии, творческого потенциала, работоспособности…Да, ты хочешь показать этому мальчику, что ты  - лучшая, что у тебя много интересов и увлечений, чтобы он обратил на тебя внимание. Для тебя успехи в школе и в познании мира – это ценности, достойные  уважения , а для него? Ты знаешь, что он  ценит, может, для него в девочке важно совсем другое?
Как бы невзначай подсовываю тебе журнальчики и книжки о первой любви, статьи на эти же темы. Слишком щекотливая это тема, чтобы прямо о ней говорить. Тем более сейчас, когда всё так неопределенно и в твоём мире и в его.
..
8. 15 лет.

Так уж повелось, что вечерами мы садимся вместе проверять тетради моих учеников. Ты тоже мне помогаешь – исправляешь карандашом ошибки, ставишь оценки. Впрочем, можно  и не карандашом - учась в девятом классе, ты спокойно можешь вести физику в одиннадцатом.
Вот Лилина тетрадь- всё решено чисто, аккуратно и ты ставишь заслуженную пять. А сейчас у тебя на лице грустное выражение – наверняка кто-то не справился с заданием.
-Мам, опять двойка, - со вздохом говоришь ты и протягиваешь мне тетрадь.
Я беру и смотрю чья. Так и есть – Саши Берёзкина. В этом году у меня появился новичок в классе. Вернее «старичок» - второгодник. Уже вторую  контрольную пишет на два и ты принимаешь это близко к сердцу, поскольку не понимаешь, как можно  на два знать физику.
-Ты посмотри, какие глупые ошибки, - это снова ты, - вот, вот и вот. Такое впечатление, что он  вообще ничего не понимает. Что это у тебя за новичок такой появился? С Луны что ли он упал? Откуда он приехал? Где так плохо учат физике?
-Ну, во-первых, он учился в нашей школе…
-?!?
-Не удивляйся, он второгодник.
-А почему его оставили на второй год? Он что, совсем глупый? Зачем же его взяли в одиннадцатый класс? Или он хулиган?
-Да нет, - нехотя вздохнула я, - просто у него в том году произошло большое несчастье. Они всей семьёй попали в аварию – проезжали по мосту и столкнулись с машиной, ехавшей им навстречу. Удар был очень сильный – они все оказались в реке, а был ноябрь месяц – осенние каникулы - они ехали из деревни от бабушки. Мама погибла сразу, ещё от удара, отец получил черепно-мозговую травму и прелом ноги, а они с сестрёнкой чудом уцелели и отделались только испугом, если не считать того, что пролежали несколько месяцев в больнице – купание в ноябрьской реке не прошло даром.
- Мамочка, какие ты ужасы рассказываешь. Как же они потом жили дальше?
- Саша, конечно, очень отстал  - почти две четверти не ходил в школу – сначала пролежал в больнице, а потом сидел с сестрёнкой – отец после аварии долго не ходил и практически всё хозяйство было на Саше да на старенькой бабушке, которой было далеко за восемьдесят.
-Да, несладко ему было. А ты ему ещё и двойки ставишь,  да на второй год ещё оставили.
-Что ж делать, дочка, если задачки он не решает, материал запустил, оставили его сначала на осень, но за лето у него не получилось нагнать годовой материал, - оправдывалась я,  и чувствовала, как моя Тата права на все сто процентов – где же были мы, учителя, где были его одноклассники и их родители, где была его прежняя классная руководительница?! Надо было прикрепить к мальчику учителей, вцепиться в него руками и тащить, отвлекать его от грустных мыслей, наладить, в конце концов, помощь ему по хозяйству. Где же мы были. А?
-Мама, что ты такое говоришь, - возмущенно сказала ты, - ты сама понимаешь, что всё это ерунда, это жалкое оправдание. Теперь он в твоём классе?
-Да.
-Всё. Берём над ним шефство,- решительно сказала ты. – Завтра у меня 4 урока, после я прихожу к тебе и ты меня с ним знакомишь. Я его подтяну не только по физике, но и по математике, - ведь у него запущены все предметы?
Ну вот, ты сама снова всё решила. Что ж, попробуй себя в роли учителя. Вот только как это будет выглядеть – ты в девятом, а он – в одиннадцатом. Сможешь ли ты правильно ему всё объяснить? В общем, физику сможешь, а там, где физика – там и математика, в конце концов, я тоже дома, а зимой вечера длинные – вот и будет чем заняться нам с тобой.




9.

И всё-таки, где ты? Неужели я на самом деле чего-то не учла в твоём воспитании? Вернее в нашей совместном житье-бытье все эти пятнадцать лет? Беспокойно хожу по комнате. Не зная, что предпринять – остаётся только ждать.
Сходила на кухню, машинально поставила чайник..  Ну, наконец-то – шум в прихожей – вы с Сашей. Но что это с вами? Неужели?! У меня дух захватило от счастья и радости. А они, видя, какое впечатление произвёл их подарок - заговорщицки перемигнулись.
-Да, да, мамочка -  ты не ошиблась - радостно проговорила Татка, - это телескоп. Мы с Сашкой его в тайне от тебя собирали несколько месяцев у него дома. А его папа нам помогал – доставал всякие нужные детальки. Мамочка ты у нас сегодня такая красавица, правда, Саш,- повернулась она к своему другу.
- Да, Ольга Витальевна,  вы сегодня выглядите на все сто процентов, или даже на двести, - подтвердил Саша, скорее, чтобы сделать мне приятное –я-то видела, как он не сводил сияющих  глаз с  моей Татки и вздохнула с завистью – так на меня давно уже никто не смотрел.
Что ж, жизнь продолжается. И я всё сделала правильно. Татке с её чистой и лёгкой душой нужен именно такой друг – познавший печаль и горе, умеющий преодолевать трудности и знающий цену жизни.
Саша с Таткой умчались на балкон устанавливать своё творение, а я пошла к буфету расставлять чашки к чаю. Сорок лет - большая дата и я, кажется, жила именно ради сегодняшнего дня. Ради него стоило жить.

1999 год


18 лет

Торт сегодня  у неё удался на славу. Давненько она не пекла свой знаменитый праздничный бисквит. Лет десять, не меньше. Намучаешься ведь с ним: то коржи не поднимутся, то не пропекутся, то крем слишком жирный, то он неприятного  ядовито-зелёного цвета – краситель подведёт. А тут – просто чудо – и завитушечки, и надпись: «Ярославу в День Рождения» получилась каллиграфически красивой, бисквит пропитался в меру, крем тает во рту – не торт, а сказка.
Но и дата стоит того – как-никак Ярику восемнадцать. Она даже  в самых смелых своих мечтах не могла себе представить, что у него всё будет так хорошо: великолепно закончил колледж, его английский – безупречен, учителя ссорятся из-за него – одни советуют  поступать на физика, другие – на юриста, третьи – на математика, четвёртые  – на философа.
А сколько у него друзей, да и девушки на него засматриваются – хорош собой, воспитан, щедр, уже сам зарабатывает себе на жизнь – делает какие-то суперхорошие  компьютерные программы – и уже года три не просит у них с отцом денег на свои расходы типа: книги, развлечения, одежду…
Да, в России даже при всём желании такого не получилось бы. Хорошо, что двенадцать лет назад они приехали сюда, в штаты – мужу представилась возможность поработать здесь, а потом его оценили   и через четыре месяца он перевёз и её с Яриком из Нижнего в рай.
Когда уезжали, Ярику сказали, что едут просто путешествовать. Надо ли говорить, как горели его глазёнки, как радостно воспринял он эту новость. А когда обман открылся, и оказалось, что он больше не увидит свою бабушку в деревеньке, не будет играть с дворняжкой Тяпой, который вырос вместе с ним и разве только не спал на кровати рядом со своим маленьким другом, что больше не  будет ходить в лес с дедом за грибами и ягодами, не будет встречать с ним зорьку на озере – у Яра была истерика. Да ещё какая! Яр кричал, валялся по полу, бил посуду, рвал постельное бельё, выкинул все новые игрушки, требовал принести своего мишутку (плюшевого, с рваным ухом, безглазого, старого и потёртого, который, конечно же за ненадобностью в Америку взят не был). Звал соседскую девочку Нюшу, с которой всё время гулял, читал книжки и смотрел мультики…
Целый год сын был не похож сам на себя – грубил ей и отцу, из доброго, ласкового, покладистого мальчика превратился в капризного, делающего всё наперекор, ершистого ребёнка. Родители не узнавали своего Ярика. Но всё списали на возраст, на перемену климата, на смену обстановки и всякие другие обстоятельства.
Чего скрывать, первое время было очень трудно – они с Яриком на четыре месяца попали в больницу с двусторонним воспалением лёгких (и это в июле месяце!), болезнь дала осложнение на сердце и почки. Сначала она испугалась этого срыва. Советовалась с психологами, с врачами, со знакомыми, с теми, кто недавно сюда приехал из России.
Все её успокаивали, говорили, что детское горе недолговечно, быстро проходит, надо побольше отвлекать и развлекать ребёнка. Поэтому сразу после выписки поехали с ним в Дисней-Ленд, были в Нью-Йорке в музее динозавров, возили его на океанское побережье – смотреть закаты, загорать и купаться, проводили максимум времени с ним. Во что они только не играли, каких книжек только не читали, каких комиксов не смотрели, над какими мультиками только не смеялись!
Ярик вроде бы забылся сначала, а потом нет-нет, да и замечала она слезинки в его глазах, видела, как частенько он смотрит старые фотки из России. Внешне Яр был спокоен, послушен, сдержан, добр, учтив, приятен. Пошёл в школу – стал учиться так, как и желать нельзя было. Мальчика всюду ставили в пример, его почерк был предметом зависти не только мальчишек, но и девчонок.
В младших классах  Яр спасался от тоски чтением – читал запоями всё подряд – сказки, фантастику, приключения. В пятом классе перешёл на публицистику, научно-популярную литературу, классику. Прочёл на одном дыхании Чехова, Лескова, Пушкина. Миша, её муж, был против чтения русской литературы, но английский у Яра всегда был безупречен, в школе дела шли выше всяких похвал и чтение на русском было разрешено.
Потом  он влюбился в физику и очень серьёзно стал ей заниматься. Его заметили в школе и начали приглашать участвовать в разных олимпиадах и конкурсах.
…А торт и впрямь удался – уже пятая девица подходит и просит написать рецепт. А может, просто из вежливости? Хотят ей понравиться как матери такого завидного парня? Интересно, кто из десяти приглашённых девушек нравится Ярику?  Он-то нравится всем – это материнскому взгляду сразу ясно – все с ним танцуют, стараются встать к нему поближе, что-то шепчут на ушко. А он со всеми ровен, всем улыбается, каждой досталось своя доля внимания и любезностей.
- Татьяна Сергеевна, извините, что отвлекаю вас. – подошла к ней красивая большеглазая Шана, - а у вас есть детские фото Ярика?
-Да, конечно, - улыбнувшись, ответила она и через несколько минут принесла самый первый альбом, где они ещё жили-были в России.
-Вот Ярику всего шесть дней. Мы только выписались из роддома, и папа нас щёлкнул у выхода вместе с обслуживающим персоналом. Я здесь вообще в тапочках даже.
- А это на полугодовалого Ярика набросился соседский кот Васька, а это – Тяпа, наш пёс, который Ярика всегда оберегал от котов, куриц, гусей, коз и всякой другой деревенской живности.
-А это кто? – спросила Шана, показывая на девочку лет четырёх, с жиденькими белёсыми косичками, курносым веснушчатым носиком, улыбчивыми глазами,  с громадным подсолнухом в руках.
-А это Нюша, наша соседка. Они с Яриком очень дружили. Дед брал их вместе и на рыбалку, и в лес, и на сенокос, и в ночное. Ярик её защищал, чувствовал себя рядом с ней настоящим мужчиной.
-А это, наверное, Тяпа, правда?
- Да, это наш Тяпка. Всё понимал с полуслова, мне иногда казалось, что он понимает человеческий язык, или – что Ярик – собачий. Умный пёс.
-А это, смотри, Яр с дедом. Деда он до сих пор очень любит. Наверное, даже больше чем нас с отцом, - невольно вырвался у неё вздох.
Это и впрямь было правдой. Часы, проведённые с дедушкой, были настоящим праздником для Славика. Дед был ректором педагогического института, человеком влюблённым в историю, и выливающим эту любовь на всех, кто находился  в радиусе  достижения его голоса. Тихая речь деда магически действовала на мальчишку, отбрасывала прочь заботы и тревоги, залечивала раны.
Как бы взяв внука за руку, старый ректор вёл его в мир мудрости и красоты. Именно от дедушки мальчик впервые услышал легенды о Прометее и Атлантиде, о Тезее и Язоне, о подвигах Геракла. Яр с интересом слушал дедовы рассказы о походах Александра Македонского и Суворова, о Вещем Олеге и об Александре Невском, о Дмитрии Донском и Кутузове, о всех тех знаменитых войнах и походах, сражениях, в которых Русь, Россия выстояла и показала пример стойкости и мужества всему миру.
Незаметно ночь укрыла дом, сверкающий огнями, из которого доносились мелодии нестареющих «Битлз» и потихоньку начали расходиться гости. День рождения – всегда хлопотный праздник, и немудрено, что хозяева дома немного устали. Когда все ушли, Татьяна Сергеевна приготовила лёгкий ужин, накрыла в столовой стол, зажгла свечи, принесла ещё один свой фирменный торт, и через несколько минут вся семья собралась за столом.
-Ну что, Яр, чем будешь заниматься, что выбрал? – спросил отец, - может, всё-таки, ну её к лешему твою физику, а? у меня, знаешь, какие связи, помогу устроиться, будешь зарабатывать хорошие деньги и без физики.
-Миш, ведь я тебе говорила, - вступилась она, - его берут в университет без экзаменов. Уже и бумага пришла о зачислении. Может, он станет великим учёным, Нобелевскую получит. Здесь сам знаешь, какие лаборатории.
-Мама, папа, - вдруг тихо сказал Яр, - я вам очень благодарен за всё и я вас очень люблю…
-Не надо, сынок, - перебил отец, - не надо. Ведь мы с матерью живём только для тебя. Ты думаешь, для кого мы сюда приехали? Да чтобы тебя сделать человеком, чтобы ты мог ходить с гордо поднятой головой, чтобы мог обеспечить свою семью, чтобы не считать копейки от зарплаты до зарплаты. Чтобы ты не думал, что купить своему ребёнку – банан или йогурт или на эти деньги купить лекарство бабушке. Чтобы ты мог нормально учиться, а не спать на лекциях, потому что ночью разгружал вагоны на станции. Ради этого я работал по двадцать часов в сутки, мать ради этого брала работу на дом – зато теперь у тебя всё есть – дом, машина, друзья, родители, мечта, будущее. Можно сказать, что я счастлив. – отец так расчувствовался, что даже смахнул слезу.
-Нет, вы меня не поняли, - сказал Яр, - я вас хочу поблагодарить за то, что не дали забыть мне, что я – русский, за то, что я читал книги на родном языке, благодарен за то, что передавали мне письма от бабушки, дедушки и Нюши. Мне тяжело вам это говорить, но не говорить ещё тяжелее, хочу, чтобы вы всё поняли. Папка, спасибо тебе, спасибо и тебе, мама – вы у меня – лучшие, но мне не надо было всего того, что вы для меня делали. Я был бы более счастлив, если бы мы вместе ездили не рыбалку. Смотрели телевизор, читали книги. Я  был бы на седьмом небе от счастья, если бы ты, папка, сказал бы: «Сынок, пойдём, покопаемся в машине». Наше с вами общение сводилось лишь к «поел-не поел?», «купил новые ботинки?» и «ну, как успехи в школе?» …
Мать с отцом смотрели на него с изумлением и испугом, как будто видели впервые своего повзрослевшего сына. А Яр встал из-за стола и пошёл в свою комнату. Через несколько секунд он вышел оттуда с билетом.
-Вот. Завтра я уезжаю. Простите, что поздно сказал, всё откладывал, откладывал, - с горечью, но виновато промолвил он.
-Я знаю, что вы ничего не понимаете и думаете, что я сошёл с ума. Для вас это сейчас звучит дико и ужасно. Но я больше не могу здесь жить. Меня ждут бабушка, дедушка и, - он запнулся и покраснел, - и Нюша. Я еду на Родину. Свою Родину. Я там нужен.  Писать обещаю часто. С документами давайте всё сделаем позже.
Поцеловав мать и обняв отца, он быстро ушёл в свою комнату – самолёт вылетал через пять часов, и надо было успеть собрать вещи. Больше его ничего не держало в этой стране. Пришло время выбора и принятия решений. И не всегда это просто - выбирать родину.
Материнская любовь

В середине июня луг перед нашим домом превращается  в жёлтый ковёр из одуванчиков, которые дружно и  весело тянутся к солнцу, ветру, небу и облакам. Недели через две  он становится белёсым, как будто одно маленькое облачко спустилось полюбоваться  на такую красоту и целует каждый цветочек…
Моя старенькая учительница, которую я частенько навещаю, не устаёт удивляться этому чуду вновь и вновь. Вот и сейчас она сидит на заботливо сколоченной кем-то скамеечке и смотрит вдаль. Я тихонечко подхожу и здороваюсь. Она поворачивает голову ко мне и улыбается:
- Здравствуй, красавица моя. А что ты такая грустная сегодня?
- Да опять с мамой поругалась, - вздохнув, ответила я.
- Из-за чего на этот раз?
- Да как всегда из-за ерунды. Теплынь такая, а она меня кутает как маленькую. Хотела шорты надеть, а она не разрешила, сказала, что рано ещё, вот будет теплее – тогда – пожалуйста. А я уже всем подружкам сказала, что в них приду. Объяснила маме, что пообещала – всё равно не разрешила – потом, мол. А что они мне теперь скажут? Обманщица я, вот и всё.
- Обидно, конечно, ничего не скажешь. Но, давай, Юленька, послушай лучше сказку-не сказку, быль-не быль, которую  мне давно-давно рассказала моя бабушка, когда мама отхлестала меня крапивой уж и не помню за что. Слушай.
Давным-давно, когда не родились ещё наши отцы и прадеды, в одном селе жила женщина. Как её звали, никто не помнил. Мужа её задрал медведь на охоте, и осталась она с годовалым сынишкой на руках. Сына её звали  Чавадар. Всё сердце, всю любовь нерастраченную, всю ласку и нежность отдавала она ему. Вырос юноша красивый, статный, добрый, красивый, умный. Мать души в нём не чаяла. Так и звали её на селе «мать Чавадара».
Но, как водится, ничто не вечно  на этой земле. Откуда ни возьмись - нахлынули иноземные воины, разоряли селение за селением, угоняли в полон женщин и детей, жгли хлеб и дома.
Тогда и решили жители окрестных селений выслать на врага войско-дружину. Много нашлось охотников защищать своих жён, детей, матерей, стариков. Чавадар и тут первым был – возглавил отряд защитников.
Селяне проводили войско и стали ждать вестей. Но проходит день, второй, третий, четвёртый уж на исходе – а от отряда  всё нет и нет весточек. Тревога поселилась в селе. Тревожная тишина.

Ночь пришла. Никого. Неизвестность, увы!
Вдруг послышался топот копыт.
Кто же,  кто  там? Чавдар, доброй матери сын.
Имя это  надеждой звенит…
-Мать, родная, пусти,
Нас так мало в живых,
Всех побили нас злые враги,
Дорогая, прости, но мне хочется жить,
Ты пусти, защити, помоги.
-Ты не мой сын, сквозь слёзы ответила мать.
Чавадар мой и горд и силён,
И по речи по этой его не узнать,
Так не может сказать мой родной.
-Мама, мамочка,
Раны мои так болят,
Я в крови, обессилел совсем,
Ну же, мамочка, мама, родная моя!
Не бросай же меня насовсем!
-Ты не мой сын, - и голос её задрожал,
Сын не бросит друзей на войне,
И не станет себя и меня унижать,
Не сбежит он на верном коне.

А потом зашептала она:
-Ты, родной?
Ты ли это, кровинка моя?
Да, я помню, как  дружно жилось нам вдвоём,
И как счастьем была я полна.
Помню все синяки, шишки, ранки твои –
До сих пор вспоминаю их я.
Не смыкала ночей, сны твои берегла,
Хворь-невзгоды гнала от тебя.
Не война бы, не бой – я впустила б тебя,
Накормила, умыла, одела,
Позабыла б про сон, про людей, про себя,
У постели твоей бы сидела.
Я б промыла все раны чистейшей водой,
Холшевицей бы перевязала…
Но ты трус, мне не нужен сыночек такой…
И без чувств мать на землю упала.

После этих слов долго стояла тишина, но потом послышался удаляющийся топот копыт. Всадник поскакал прочь от ворот, поскакал к своим товарищам, бьющимся с врагами не на жизнь,  а на смерть. Ночь прошла. День загорелся ярким рассветом,  и селяне нашли мать, лежащую у ворот всю седую от горя и печали.
И этот день закончился, а от дружины снова нет вестей. Было решено собрать всех, кто мог пойти на поле брани, чтобы узнать, как закончилась битва, чтобы похоронить отцов, мужей, братьев и сыновей, чтобы помочь оставшимся в живых, раненым, добраться до родного очага.
Утром следующего дня пришли люди на поле брани, с содроганием и ужасом увидели море крови, горы мертвых людей, коней. Стоны доносились от раненых и умирающих. Кто среди тел находил убитого мужа, кто закрывал глаза сыну или брату, кто выкрикивал любимое имя,  в надежде услышать ответ.
Старая, сгорбившаяся женщина, превратившаяся за ночь в старуху, тоже искала своего сына. Что чувствовала она тогда, жалела ли о том, что не открыла ворота Чавадару в ту ночь – не знаю. Но слёз в её глазах не было. Но молчаливое горе ещё труднее было видеть,  чем слышать истошные вопли и плач. Целую ночь ходила мать  в поисках сына, всматривалась в каждое лицо умершего или раненого. Но так и не увидела ни в одном из них дорогие и милые черты.
Как вдруг до неё донёсся тихий шепот:
- Мама, ты ли это? Ты простила меня, дорогая моя, любимая? Ты узнала меня, какое это счастье, мама…
Бросилась мать  на голос и увидела своего ненаглядного Чавадавра.
- Милый, нашёлся, родной мой, - целуя его, повторяла она снова и снова. На окровавленном лице юноше блуждала счастливая улыбка, глаза сияли:
- Ты узнала меня,  ты узнала мой голос, ты услышала меня, мамочка, спасибо, родная, тебе. Больше всего на свете я хотел, чтобы ты узнала мой голос. Мама, мы победили, благодаря тебе, мама…
Так и умер Чавадар на руках своей матери, с её именем на устах, умер счастливым. А мать держала в руках голову своего сына, перебирала его волосы, и горькие слёзы капали на глаза, на лоб, на губы, её единственного сына.
Всю ночь не отходила от своего сына мать, что-то шептала спёкшимися губами, глядела вдаль невидящими от слёз главами. И звёзды, видя её горе, тоску и печаль, тоже беззвучно плакали своими золотыми слезинками.
- А что дальше? – чуть слышно спросила я, не стесняясь вытирать слёзы, бежавшие по щекам.
- А дальше…Дальше… Утром люди увидели на том месте, где сидела мать Чавадара и плакала над телом сына, небольшой холм. Весь седой был этот холм. Возле него бил родник прозрачной ключевой воды – слёзы матери…
Вот такая история. И ещё долго сидела я со своей учительницей на скамейке, глядя на одуванчиковое покрывало луга и думала о великой материнской любви.


1999 год






















Сказка о Душе

Жила-была Душа.
Легко парила она в бесконечном космическом пространстве вместе с другими Душами, рассматривала разные миры и жила на духовном уровне.
Душа была чувствительная и нежная как первый цветок, который пробился сквозь снег весной. Она была доверчивая, как легко порхающая бабочка, перелетающая с цветка на цветок. Она была прекрасна как утренняя заря и пылающая – как вечерняя. Сердце её было отдано миру и людям, и жила она ради того, чтобы во Вселенной было больше тепла и света.  Чтобы  грязные острова разрушительных энергий злости и ненависти таяли как снега по весне.
Но однажды она снова заглянула на нашу Землю. Превратилась лёгким облачком и поплыла по голубому небушку. Она видела, как изменилась Земля с тех пор, как она жила на ней человеком. Она увидела новые города и заводы, новые дороги и станции. Но она увидела так же, что очень многие леса вырублены, в реках вода очень грязная, почвы обеднены, люди много болеют, многие дети умирают от голода, люди постоянно друг с другом воюют, злятся друг на друга, ругаются.  И тогда решила она снова придти на Белый Свет, чтобы сделать мир ещё прекраснее, чище, лучше, а людей – счастливыми. И родилась.
Но Дух её знал, как трудно Душе будет жить на земле.  Поэтому  Душа родилась в такой семье, чтобы она научилась защищать то, что она любит и ценит, чтобы научилась ценить и отстаивать своё мнение, чтобы научилась не сгибаться под трудностями. Душе надо было многому научиться заново – слишком много прошло времени с тех пор, как она жила на этой планетке.
Но то ли Дух просчитался с её родителями, то ли у Души не хватило опыта и отваги, но не получалось у неё жить так, как она хотела, ради чего она пришла на Белый Свет. Чтобы защитить свою нежную и тонко чувствующую боль и несправедливость сущность, она построила бастионы и  крепости всяких условностей, за которыми её тонкая израненная Душа пряталась. Условности эти назывались очень красиво – Вежливость, Воспитанность, Социальные Роли, Социальные Маски. И каждый раз, встречая другого человека, Душа показывала ему не саму себя, а свой очередной бастион.
Душа уже и сама забыла, какая она на самом деле, просто играла роль человека на земле. Роль самого обыкновенного человека, у которого Душа устала от жизни и невзгод, от противоречий, от проблем и тревог. 
Душа изредка выглядывала из узких бойниц своих бастионов и смотрела на Мир. Ей больно было видеть его прежним, в котором было много боли и печали, у неё иногда возникали порывы выйти и начать жить по-настоящему… Но она не в силах была разрушить выстроенные бастионы и крепости, потому что тогда всё надо было начинать заново. И тогда снова будет очень больно оказаться без защиты на этом свете. Тогда она снова будет видеть и чувствовать всей Душой, и надо будет что-то делать. А что именно – она  и не знала. Так много времени ушло на то, чтобы обеспечить себе безопасность и спокойствие, что у неё не хватало времени на то, чтобы подумать, а что же именно ей делать, чтобы сделать других лучше и счастливей, а землю – прекрасней и богаче. Ей некогда было думать о том, ради чего она пришла на этот свет.
Так и живёт Душа в сердце каждого человека, иногда у неё возникают порывы, которые Другие люди расценивают как чудачества и крутят пальцем вокруг виска – сумасшедший… Душа сразу же угасает, сжимается, уходит в свой бастион  и, засыпая на мягком диване, думает: «А и вправду – чего это я? У них своя жизнь – у меня своя. Мне их проблемы не нужны. Пусть они сами их решают. А мне и так хорошо. Зла я им не желаю. Людей люблю. Что ещё надо?» И потихонечку засыпает.
А по синему-синему небу плыли облака-Души и выбирали,  в каком месте бы они пригодились, чтобы сделать этот Мир ещё прекраснее и счастливее…

2014 год
























Обман

Девочка родилась болезненной, слабенькой.
Да и немудрено это – дочку просил папа, сестрёнку просила старшая дочка – и мама сдалась.
Но, когда сдаёшься и делаешь не то, что хочешь – всё идёт не так как надо, не так как должно быть.
Папа ушёл к другой, когда девочка была ещё у мамы в животике.
И с этого всё и началось.
Девочку уже никто не ждал. Маме было больно, горько и тоскливо, старшей сестрёнке было страшно – как она будет жить без папы, только с мамой. Бабушке было стыдно – какой позор – её дочь - мать-одиночка!
А про маленькую девочку все забыли. А она росла несмотря ни на что – такой был закон природы на этой планете и хотела родиться во что бы то ни стало.
Но девочку уже никто не ждал. А она надеялась, что в этом мире сильные и крепкие руки отца будут раскачивать её и подбрасывать к потолку, хотела испытать, как захватывает дух, как страшно и одновременно весело от этого.
Она хотела утром проснуться в объятиях мамы и почувствовать, как папа тихонечко дует ей в макушку.
Она хотела рано утром встать раньше всех в своей кроватке, разбежаться, прыгнуть на кровать родителей и устроить там весёлую потасовку.
Она хотела зимой встать на лыжи и катиться легко по лыжне, и чтобы отец шёл рядом и от этого было бы так хорошо на душе, и снег вокруг, куда ни кинь взгляд расстилался драгоценным покрывалом, сияющем на солнце.
Она хотела, хотела, хотела...
Дом, полный света и солнца, наполненный свежестью утреннего ветра, который бодрит, когда ты встаёшь с кровати, игрушки, которые сидели бы по всей комнате и ждали её с прогулки. Она бы давала им имена и разговаривала по ночам шепотом с ними.
Сад, в который легко бежать летом со всех ног и бухаться в шелковую траву, немного влажную от утренней росы.
Мяч, игры с отцом и мамой в догонялки.
Шары – чудо-воздушные шары – разноцветные, как будто живые – да, да, они, конечно же, живые – они тянут за верёвочку, трепещут на ветру, рвутся в синеву неба – живут своей жизнью.
Брызги – купаться в пруду – брызги во все стороны от бултыхания со всей силы по воде ногами  и руками. Отец держит её в воде, а она делает вид, что плывёт. Вода уже на голове, намочила волосы. Мама волнуется на берегу – а отец улыбается и ничего не страшно!
Этими картинками она жила. Ради этого она пришла на этот свет – чтобы испытать восторг от подбрасывания к потолку, чтобы есть с закрытыми глазами клубнику, чтобы жмуриться на солнце, чтобы отец качал её на ноге, когда она была маленькая, чтобы возил на багажнике велосипеда, чтобы с гордостью идти по улице между мамой и папой, чтобы любоваться красивой, самой лучшей мамой на свете и сильным, почти всемогущим папой, чтобы много ещё чего чтобы, но…
Она родилась, уже обманутой в надеждах на любовь и счастье. Она была обманута и разочарована в своих ожиданиях и мечтах.
Ребёнок рождается на счастье другим людям, в первую очередь на счастье родителям  и самому себе – но с девочкой этого не случилась.
Она хотела осчастливить отца, чтобы он увидел её такую маленькую – и засиял от счастья. Но рядом не было папы. Были бабушки, мама и сестра.
Она хотела осчастливить и их, но они были слишком заняты бракоразводным процессом, школьными проблемами старшей дочки, мама вечно была на работе и девочку воспринимали как помеху. Она чувствовала, что счастья она им тоже не принесла – только лишние заботы и хлопоты, которые их не радуют.
А через шесть месяцев были ясли, где она нужна была постольку поскольку, где её снова никто не ждал и никто не любил просто так, просто за то, что в один прекрасный момент она родилась на свет.
В шесть месяцев ей пришлось разочароваться не только в близком, но далёком отце, но и в близкой, но далёкой маме – если бы мама только знала, как девочке хотелось постоянно быть у неё на ручках, чувствовать биение её сердца, ощущать её тепло. И никакие богатства мира, никакие игрушки и книжки, никакие вкусности, никакие другие блага не способны были заменить маленькой девочке этого тепла материнского, ласковых рук, нежных взглядов.
И время упущено. Сейчас уже мама – старенькая бабушка, а девочке пора уже воспитывать своих внуков – а она всё ждёт, ждёт, ждёт, ну когда же мама взглянет на неё ласково, улыбнётся, и скажет – какое счастье, что ты на свете есть, дочка. Спасибо тебе, что ты есть!
Вот самые главные слова, которых она ждёт всю свою жизнь.
Счастье что ты есть. Будь такой, какая ты есть, я хочу знать, какая ты на самом деле, хочу понять тебя, любоваться тобой, хочу радоваться за тебя.
Но эти слова так и не будут сказаны.
Девочке пришлось трудно – сначала она долго болела в яслях – неделями и месяцами - в надежде на то, что её наконец-то заберут навсегда домой, к маме, к бабушке, к сестрёнке,  к любимым игрушкам… Но её раз за разом клали в больницу и, конечно, без мамы – кто будет зарабатывать деньги? – и снова глубокое отчаяние – ну как, как мне снова попасть домой? Нет, в больнице ещё хуже, чем в яслях – тогда я лучше больше не буду болеть – ясли так ясли, сад так сад – решает в один прекрасный день девочка и перестаёт болеть.
Что ж, если меня не могут любить за то, что я просто есть, значит, я что-то делаю не так или не такая как все, не достойна любви – думает маленькая девочка и вырабатывает программу действий.
Она чутко всматривается во внешний мир – в мимику взрослых, вслушивается в малейшее изменение тона и полутона, интонации в разговоре и в словах, обращённых к ней.
Теперь она знает, чего от неё ждут взрослые, и она теперь будет делать так, чтобы добиться у них расположения, улыбки, ласкового взгляда – то, чего она так и не дождалась бесплатно ни от отца, ни от  матери.
Девочка чётко улавливает изменение настроения взрослых на свои действия и поступки, она теперь знает, за что её хвалят, а за что ругают, она знает, какой надо быть, чтобы эти непонятные взрослые были ею довольны.
Так, методом проб и ошибок к концу пятого года программа её жизни  была построена.
Она теперь многое знала  о том, как выжить в этом мире и добиться расположения к себе других людей.
Но не знала только одного – а какая она на самом деле, чего она на самом деле хочет, кому она нужна на этом свете и нужна ли вообще.
Наверное, из-за того самого первого обмана она потеряла веру в людей и надежду на то, что её кто-нибудь полюбит настоящую, без всяких придумок, вежливых слов, правил приличия, воспитанности  и приятных интонаций.
Она потеряла веру в себя – поскольку не знала, чтО она может на самом деле и кому это надо.
Она потеряла себя, потому что многого хотела, но это не осуществится НИКОГДА ни при каких обстоятельствах и поэтому она уже НИКОГДА не будет такой, какой её задумала природа.
Вот такой обман. А начиналось всё с до боли простого – давай заведём ещё одного ребёночка…

2015 год



























Природная вредность

Ура! Сегодня мамка не на работе и мы едем гулять в парк – кататься на санках по льду замерзшего пруда и кататься на вертущках, которые там построили для детей.
Я быстренько собираюсь, мамка одевает Светика, я выношу санки, и мы едем в зимний парк. Вернее, едет только Светик – она ещё маленькая, а я помогаю мамке её везти – толкаю санки сзади, разбегаюсь, санки катятся, обгоняют мамку. Иногда, когда дорога идёт с горки, я становлюсь на запятки и тоже еду.
А ледянки – это моё второе счастье – на каждой надо скатнуться и не один раз, а раз пять. Мака уже замучилась говорить, что я раскатываю сапоги – а я их специально раскатываю, чтобы они ещё лучше скользили.
Ну вот почти и дошли до парка. Вдруг мамку кто-то окликает:
– Татьяна!
Мамка поворачивается – знакомый с фотоаппаратом.
- Вы куда это всей толпой? – улыбается нам дяденька, а мне подмигивает.
 - Привет, – отвечает, улыбаясь, мамка. – Вот собрались в парк покататься с горок, да на вертушках.
- Это правильно, - говорит дяденька. И, снова подмигнув мне, говорит,  – А давайте-ка я вас щёлкну!
 В то время фотоаппарат был большой роскошью. Чтобы сфотографироваться, надо было собраться всей семьёй, ехать в фотоателье, долго готовиться, а потом долго ждать фотографии. А в момент фотографирования ты можешь моргнуть или состроить рожу – и на фотографии навсегда так и останешься – с закрытыми глазами или высунутым языком… На память…
И вот тут-то я и заупрямилась – как это – какой-то чужой дяденька будет фотографировать нас с мамкой, а потом ещё за фотографиями к нему идти. Я так не хочу!
- Давай, Наташ, ну чего ты боишься, - уговаривали все меня – и мамка, и Вера, её сестра, и даже Светик пыталась лепетать что-то на своём детячьем языке.
Но на все уговоры я отвечала «Нет!» и упрямо мотала головой. И, в конце концов, когда уже все встали кучкой, а дяденька сказал, «Улыбаемся, сейчас отсюда вылетит птичка!», я демонстративно встала за спину мамки.
…На этой карточке  Светик сидит на руках у мамки, а за мамкой стою я. Из-за мамкиной фигуры видна моя рука, которая держит верёвку от санок, и моя нога.
Правда, в один из моментов Светик повернулась ко мне и что-то пыталась сказать. Наверное, спрашивала меня, почему это я не хочу фоткаться и зачем я спряталась за мамку – ведь дяденька совсем не страшный. И в этот момент дяденька в очередной раз щёлкнул кнопкой фотоаппарата. Поэтому Светик на одной из фоток тоже не получилась – только острый капюшон её пальто вместо лица.
Вот так  на всех тех фотографиях вместо меня получились только рука и нога, да санки, которые я держу за верёвочку. Это было проявление моей природной вредности, которое удалось запечатлеть на фотоплёнке.
Но именно на этой фотке меня больше, чем на всех остальных вместе взятых.

2014 год








Время

Часть  первая. Белый карандаш

Все мы замечаем, как по-разному течёт время в зависимости от возраста человека. В детстве оно растянуто от утра до вечера. И пять минут кажутся вечностью.
А у меня было так – встреча длилась около часа-двух, но была такой насыщенной и яркой, что час показался целым днём – так много мы всего переделали во время встречи.
Помню, что в школу я ещё не ходила, это точно. Помню двухэтажный дом – такой же, как у бабы Кати (так я называла свою бабушку со стороны отца), только лестница там на второй этаж была не такая крутая – да на второй этаж нам и не пришлось идти – цель нашего с папкой визита была квартира на первом этаже двухэтажного дома из красного кирпича.
Ещё помню  одно отличие – в квартире не пахло кошками. К бабе Кате как не придёшь – всюду и всегда был кошачий дух. Всегда у неё жило по нескольку кошек, были и котята. Любила я ходить к бабе Кате, потому что можно было спокойно играть с котятами, одевать их в куклины наряды, бегать за ними. Ребята и котята – это всегда друзья.
Помню длинный коридор. Возможно, он и не был таким длинным, просто с высоты тогдашнего возраста он мне казался длинным. Ещё помню, что было там не очень светло, темновато.
Проходим мы с папкой через этот коридор и входим в комнату. Помню, что комната была большая. Но тоже не очень хорошо освещённая, по-моему. Вернее не так. Видимо, мы с папкой пришли, когда было ещё светло, а уходили, когда стемнело – свет в комнате включили не сразу, поэтому у меня и создалось впечатление полумрака. Но помню, что сначала было светло.
Помню, что справа стоял сундук, покрытый каким-то ковром, картину «Незнакомка» (потом я часто буду её узнавать везде как родную, где-то виденную), слева – шкаф. Красивый, со скруглёнными рёбрами, с зеркалом на дверце.
А ещё я помню часть стола, которая была освещена настольной лампой. Видимо, стол был большой, поэтому я его целиком и не запомнила, запомнила лишь ту часть, где мы рисовали.
Говорю мы – потому что там была не только я. Там был ещё ребёнок, немного старше меня. Но совершенно не помню ни его имени, ни как он выглядел. Не помню даже чётко кто это был – мальчик или девочка. Но помню, что мне с ним было жутко интересно и потом, много позже, я просила своих родителей свести меня снова к нему в гости, но они не понимали, о ком это я.
Началось, всё, наверное, с белого карандаша. Как и все дети дошкольного возраста, я обожала рисовать. Рисовала, как водится принцесс с коронами, в красивых бальных платьях, с распущенными волосами. Они мне казались красавицами. Тут мне тоже были предложены цветные карандаши, дан листочек и я стала рисовать своих любимых принцесс. На что мне Незнакомец (назовём его так) сказал:
 - Принцессы это ерунда. Давай я научу тебя рисовать  зайцев!
 И нарисовал мордочку зайца – глаза, уши, усы, рот, нос – всё как у мультяшного зайца из «Ну погоди!». С тех пор я рисую зайцев только так.
Но самое главное, что меня восхитило – это белый карандаш. У меня тоже были разные цветные карандаши, но белого карандаша в моих наборах не было. Я так искренне удивилась этому белому карандашу, что это удивление запомнила на всю жизнь. И до сих пор, хотя прошло уже почти сорок лет со времени этой встречи, я помню это удивление. И чётко помню белый карандаш.
Мне очень захотелось порисовать белым карандашом что-нибудь. Но каково же было моё удивление, когда на бумаге ничего не было видно. Тогда Незнакомец мне сказал:
 - На белом не будет видно, вот смотри – на тетрадной обложке как он рисует.
 И, иллюстрируя свои слова, провёл по обложке тетради белым карандашом небольшую линию.
- А ещё, - сказал Незнакомец между прочим, - с помощью белого карандаша можно делать разные оттенки цветов. Смотри!
И, зная толк в том, что говорит, он взял красный карандаш, провёл им недлинную полоску, а потом эту полоску закрасил белым карандашом – и цвет полоски стал розовым. Потом на синюю полоску наложил белый цвет – и синяя полоска превратилась в голубую… Это превращение цветов, наверное, меня впечатлило больше всего, поскольку эту встречу из детства и знакомство с белым карандашом я помню до сих пор.
А потом были ещё оттиски монеток с помощью обратной стороны карандаша на бумаге, губная гармошка, настоящая, чертёнок, сплетённый из капельницы, секретики из бумаги, сложенный из бумаги фотоаппарат, с помощью которого можно было фотографировать почти по-настоящему – только вместо фотографий надо было рисовать для него рисунки. Был ещё мультфильм, нарисованный на простой бумаге… это то, что я помню. А сколько, наверное, было и того, что в памяти не удержалось так надолго!..
Как это всё могло уместиться в один вечер – совершенно непонятно. Ещё совершенно непонятно, почему я не помню моего прекрасного Незнакомца – что случилось, что память предпочла его забыть?
И ещё я не помню, угощали нас чем-то или нет. Те времена были хлебосольными и гостеприимными, и мало кому из гостей удавалось уйти без того, чтобы выпить хотя бы чаю. Но вот этого действа я тоже почему-то не помню.
Чётко помню, что была большая комната, был Незнакомец, старше меня – это тоже отчётливо помню – а дальше – только белый карандаш и то, что мы с ним делали.
…Вот такая избирательная память у ребёнка.
Родители, учтите это, и не удивляйтесь, когда ваш сын или дочь будут вам припоминать события сорокалетней давности, о которых вы давным-давно забыли… А в детстве требовать, чтобы его или её  отвели в гости туда, «где есть белый карандаш»…

Часть вторая. Быстротечность

Я могу сказать, что ощущаю время. Я просто физически ощущаю, как уходят секунды и минуты моей жизни. Казалось – только встала, только встретила новый день с улыбкой – а уже вечер – пора подводить итог дня и планировать день грядущий.
И в этот день сделано немало – событиями день был очень насыщен, в течение дня удалось сделать много хорошего и красивого. И я рада этому. Каждая минутка была наполнена важным и нужным делом, каждая минутка прошла совершенно осознанно, но как жаль, что день кончается и надо спать! Впереди ещё столько задумок, идей, проектов – кажется, что и нескольких жизней не хватит, чтобы их все осуществить, но – назавтра снова утро, снова зарядка – и на целый день я получаю заряд бодрости и хорошего настроения, что бы ни случилось.
Пусть время быстротечно, но я знаю, чтО для меня главное и могу выбирать то, что мне дорого и важно.
Мне дорого, чтобы мои дети росли в тех условиях, которые способствуют их максимальному всестороннему развитию – и я стараюсь эти условия им создавать – они этого заслуживают, не правда ли?
Мне дорого, чтобы на вопрос дочки:
- Мама а ты мне купишь куклу? – я не рассуждала, избалует ли это моего ребёнка или нет (этими размышлениями часто прикрывают нехватку денег на очередную куклу или машинку, которых, как считают, вполне хватит ребёнку, но у него свой счёт и свои мнения по этому поводу…), а с улыбкой кивала головой и отвечала:
 – Да, дорогая, куплю.
Поскольку этот ответ идёт из полного доверия и любви к ребёнку. Доверия в том, что он не попросит лишнего, видя, как я зарабатываю деньги, а если попросил что-то, то это значит ему действительно нужно. Нам этого не понять своим взрослым умом.
Мне дорого быть растущей мамой. Мне как маме «всего» 18 лет, но это только возраст совершеннолетия, дальше начинается самое интересное для мам, наверное. Мама вступает во взрослую жизнь, которая несёт ей много таинственного и неизведанного.
Мне дорого быть любящей. Каждый день для своих любимых я устраиваю небольшие праздники и ради них совершаю небольшие подвиги и безумные поступки. И это так здорово!
Вот поэтому день кажется мигом, поскольку надо всё успеть, не успеешь и глазом моргнуть, как за окном уже сумерки и зажигаются по очереди звёздочки…
Говорят, что если смотреть на звёзды каждый день, то это продлевает жизнь. Да, это точно – попробуйте!!!
 
Часть третья. Безвременность

Не знаю, не могу сказать, как быстро текут минуты, когда смотрю в твои глаза и тону них. Кажется, что прошла минута – а пролетел уже целый час. Кажется, время остановилось – а оно, это беспощадно-безжалостное время мчится, пролетают секунды, минуты, часы – и мы приближаемся к вечности. Но пока только прикасаемся к ней. Чуть-чуть. На мгновения, длящиеся часами.
Волосы… Ах, какие у тебя мягкие волосы!.. Зарываюсь в них носом и вдыхаю этот солнечный аромат. Именно так – солнечный. Потому, что твои волосы пахнут солнцем, травой, лугами, широким простором и необъятным синим-синим небом.
Время останавливается совсем – ты меня обнимаешь нежно-нежно, и, кажется, вся Вселенная окутывает меня любовью, лаской, покоем и счастьем.
Наверное, вечность это и есть такое состояние – когда время уже не важно, времени нет – и наступает вечность – безвременность.
Слышу, как прямо у меня под ухом бьётся твоё сердце. Его стук отрабатывает какой-то ритм, и только этот стук сердца и твоё лёгкое дыхание мне подсказывает, что это в реальности, время есть, просто оно другое. По-другому течёт и измеряется. Хотя иногда у меня и промелькивают крамольные мысли, что в такие минуты время и пространство исчезают и вечность окутывает нас своим покрывалом покоя и безмятежности.
Твой взгляд, полный любви и нежности подхватывает меня, лёгкую, невесомую, как перышко и несёт куда-то ввысь, где не существует ни времён, ни пространств, где только наше дыхание и глаза-в-глаза.  Другое измерение, другая вселенная, с другими законами, которые устанавливаем мы сами.
Глаза любимого – это вход в другую вселенную, переход из реальности, в которой существует работа, дети, люди, кошки и собаки, машины, заводы, фирмы, конкуренция, деньги, - в другую реальность – в которой только ты и я, только наше дыхание, наше сердцебиение, где глаза-в-глаза и тепло твоих рук; где тихие, нежные слова, которые похожи скорее на мысли, проявляющиеся в пространстве этой реальности, несут нас на ладонях Вселенной, как в колыбели, - в вечность… И нельзя сказать, какая из реальностей более реальна.
Скорее так. Обязательно надо уметь переходить из одной реальности в другую, чтобы восстановить себя, свои силы, чтобы любовь и счастье, нежность и ласковость наполнили тебя до краёв. Чтобы с новыми силами вернуться в  земную реальность и сил хватило на то, чтобы земная реальность стала ещё краше.
Обязательно надо найти глаза-переход, чтобы снова покачаться на ладонях вселенной другой реальности, чтобы почувствовать себя всемогущей, вечной.
Жаль, что не все их находят… Мы всё куда-то спешим, делаем кучу дел, кажущихся очень важными и нужными, суетимся, зарабатываем деньги (что ж – такова реальность – мир материален и мерой материальности и духовности служат деньги), шлёпаем по попам своих детей, ставим их в угол, забываем про своих родителей, забываем или стараемся не замечать того, что рядом с нами живут те, кому нужна наша помощь…
Мы потом вдруг спохватываемся – видя повзрослевшую дочь – а ведь я её не наобнималась всласть, не купила ей те игрушки, которые она просила, не купила ей платье, в котором она была бы как маленькая принцесса из сказки, не, не, не… А сейчас – уже поздно, время ушло, и уже можешь купить и ту куклу, которую она безумно хотела  в десять лет, и те туфельки, как у Золушки, которые ей снились по ночам, и мини-дворец для Барби - теперь всё по карману - но сейчас они ей уже не нужны… Время ушло.
Безвременность…  Она нас возвращает туда, к самому важному. Она говорит нам, что важно только то, что делает нас лучше и прекрасней. Она нам даёт силы, питает нас любовью вселенской. И только тогда начинаешь понимать, что жить стОит!
… Снова тону в твоих глазах, по невероятным спиралям мы уносимся в безвременье, в вечность и звёзды другой вселенной дружески подмигивают нам на пути…

2014 год




















Двадцать первое. Ночь. Понедельник.

Двадцать первое декабря. Ночь с воскресенья на понедельник.
Дежурство ещё не кончилось, но голова гудела. Воскресенье было тяжёлым днём – три запланированных операции и две незапланированных. За одного пациента особенно тревожно - после операции так и не пришёл в себя.
Но ладно, это потом. А сейчас спать, спать, хотя бы пять минут.
Так я всегда говорю себе, когда сил нет уже ни думать, ни действовать, ни делать что-либо.
Веки налились свинцовой тяжестью, я не стал сопротивляться усталости – знаю, что это себе дороже. Лучше действительно прилечь минут на пять-десять и потом будет намного легче.
Прилёг на диван в своем кабинете – скрипучий, кожаный – словно специально – на таком долго не поспишь, и начал уплывать в сон.
Где-то капала вода, голоса коллег доносились со всех сторон – где-то хлопнула дверь – но всё это стало фоном, на котором вдруг громко зазвучали барабаны, потом вступили струнные. Потом – флейта – вчера с моей Надюшенькой были на концерте и такое впечатление, что каждая клеточка моего тела сама по себе жила и слушала музыку, каждая клеточка вобрала в себя, запечатлела, запомнила те акустические колебания, которые звучали гимном Вселенной на протяжении полутора часов. И теперь, когда концерт давно закончился, клеточки вдруг сами стали его играть и музыка ширилась во мне, разворачивалась, играла, торжествовала, и на фоне её возникло лицо Наденьки – с удивлённым разлётом бровей, с глазами, полными восторга, с чуть строгим  и одновременно насмешливым взглядом, полным любви и нежности. Я ничего не перепутал – так может смотреть только моя Наденька. За этот взгляд я её и полюбил.
Музыка крепчала, гремела, лицо Наденьки стало расплываться, остались только её выразительнее глаза, глядящие почему-то сурово …
Но вдруг лицо Надюши снова появилось, тревожное, испуганное, непонятное. Превратилось в мою помощницу Машеньку – та трясла меня за плечо:
– Василий Фёдорович! Скорее! Просыпайтесь!
Музыка ещё продолжала звучать во мне, но глаза я раскрыл. Машенька. На самом деле тревожная и испуганная. Не приснилась.
Музыка резко оборвалась. В голове стало гулко. Тихо. Голова стала ясная. Мысли начали приходить одна за другой и превращаться в вопросы.
– Что? Очередная внеочередная?
– Да, – Маша чуть не плакала. - Василий Фёдорович, вообще какой-то непонятный случай. Привезли на скорой женщину без сознания. Сорок лет, но выглядит на двадцать. Только привезли, начала прямо на глазах стариться. Появились морщины, седые волосы. И это притом, что привезли её уже без пульса. Остановка сердца. Жила одна. Соседка сказала – она и вызвала скорую –  услышала стук в коридоре – вышла на площадку – а там лежит безумно красивая женщина, как в сказке – и не дышит. Она сразу же давай звонить «03». Леночка со скорой тоже говорит – приехали, сразу же женщину в машину – и сюда. Пока ехали все любовались больной – такая красавица, Машенька всхлипнула ещё раз.
– Что и вправду такая красивая?
– Как в сказке, – Маша улыбнулась и развела руками, -  Но самое интересное - как только привезли её сюда – она очень быстро начала стареть. И буквально за 5 минут превратилась в бабушку. Но тоже прекрасную – правильные черты лица, роскошные волосы, но уже седые, безупречная фигура… Мистика какая-то.
– Да, странно, – я надел маску, Маша сделала тоже самое – пока мы говорили – дошли до операционной.
Пациентка и впрямь была очень красива. Старость её не портила нисколько – и казалось, она просто заснула.
– Сколько минут не бьётся сердце – мой голос стал жестко-сух.
– Двадцать пять  минут.
– Вам не кажется что уже поздно?
– Не знаем. Но попробовать стоит.
– Ладно. Приступаем.
Такие операции приходится делать  не часто – обычно пациента либо не довозят, либо он умирает прямо на операционном столе. Но тут совсем другой случай – все признаки жизни есть, но сердце не бьётся. Даже не понятно, что делать. Мысли привычно побежали по закоулкам мозга  рыться в памяти, чтобы выискать нечто похожее – может что-то слышал на конференции, может где-то читал в статьях, может кто-то что-то рассказывал подобное.
Но нет – мысли, пробежавшись по всем закоулкам памяти, вернулись ни с чем – только снова возникло лицо Наденьки, почему-то всхлипывающей и печальной.
Женское сердце. Что мы о нём знаем?
Из сказок, да и из жизни тоже, мы знаем, что оно бесконечно доброе. Всё прощающее, нежное и ранимое. Сильное и любящее. Но его ранит любая мелочь – грубое слово, косой взгляд, даже дурная мысль. А выдержать оно может многое – если не всё. Выдержит военное лихолетье, выдержит тоску по свету и любви, смерть мужа, болезнь ребёнка, выдержит любое горе –  только появится рубец на нём – шрам. Но, останавливаться нельзя, надо работать – надо гнать кровь дальше по жилам – надо растить детей, надо светиться и дарить любовь близким и дорогим людям, надо дарить заботу и нежность всему миру – в этом предназначение женщины.
Случаются и чудеса – ранки и шрамы могут самым волшебным образом затягиваться – от доброго слова, от случайной радости, от искренних улыбок, от букетов цветов и не два раза в год  – на день рождения и восьмое марта, а просто так; от тихого почмокивания малыша во сне, от теплоты и ласковости, когда ребёнок спит у тебя на руках, от детских рисунков и открыток, сделанных своими руками с подписью – «Дарагой маме» ... 
А тут вообще непонятный случай. Может так умирает любовь. Резко, мгновенно, ничего не оставляя. Она даже не сгорает – при сгорании остаётся пепел, который ещё может вспыхнуть. Любовь умирает, не оставляя ничего – ни дыхания, ни жеста, ни слова, ни взгляда, ни человеческого «прости», ни банального «будь счастлива». Как будто выключили внутри источник света, нежности, заботы, ласки, желания жить и дарить радость себе и другим. Может быть, этот источник и есть любовь? Он даёт нам энергию и желание жить, даёт страсть к жизни.
Наверное, именно поэтому без этого источника любви человек не может жить дальше – он просто существует – день, месяц, год, два – пока бьётся сердце, которое бессмысленно перекачивает кровь, но не может остановиться.
Без любви человека уже нет. Человек – это существо, которое должно любить что-то или кого-то. И когда умирает любовь – сердце  разрывается. Не от любви, как говорят в народе, разрыв сердца происходит, а от её исчезновения.
Но вот и сердце загадочной женщины – всё в рубцах и шрамах. Их так много, что просто непонятно, как оно могло функционировать столько времени и не разорваться от малейшего напряжения…
И тут снова, откуда ни возьмись, появилось лицо Наденьки…
– Осторожно, – сказала она. – Не трогай. Вот этот шрам совсем свежий – её любимый сказал, что его больше не будет в её жизни. У неё с ним было связано практически всё – это, конечно, патология, болезнь, но такой болезнью люди болеют в наше время так же часто, как и насморком. Только с насморком можно жить, и ты знаешь, что рано или поздно снова всё будет хорошо, а с болезнью под названием «не-люблю-тебя-больше» больные умирают эмоционально, у них не хватает чувств на ощущение прекрсности мира, они им кажутся бессмысленными и ненужными. Пропадает смысл жизни. Глупо, конечно, недоразвитость, но – что есть, то есть – развела руками Наденька и почему-то виновато улыбнулась.
А этот шрам  был нанесён остро и резко, совершенно неожиданно и безжалостно, – продолжала Надюша, – Жестко. И он оказался решающим. С одной стороны сердце ещё не разорвалось, но с другой стороны мозг понимал, что сердце не может больше работать – при малейшем вздохе, при малейшем движении оно разорвётся. И именно поэтому сердце остановилось. Сработал инстинкт самосохранения.
– И что мне делать? – хотел я задать вопрос Наденьке, но она снова непостижимым образом исчезла, и в голове было гулко-гулко. И пусто до звона.
– Что мне делать? – хотел я крикнуть в пустоту, крикнуть Вселенной и тому непонятному человеку, который именно так решил расстаться с прекрасной женщиной. Он не думал, конечно, что он убьёт её этим, но наверняка должен был знать, что он для неё ВСЁ – небо, воздух, солнце…
Как можно жить без солнца? Ночью? Зная, что ни на секунду не проглянет солнечный луч… Как можно жить без неба? Как жить, зная, что  нельзя взглянуть вверх – там нет бескрайнего, бесконечного сине-лазоревого неба, нет роскошных звёзд, нет сияющей Луны, нет облаков и туч, радующих нас благодатным дождём иль дарующим нам безумные грозы… без этого жить невозможно человеку. Конечно, это болезнь, но что мне делать?..
И тут во мне снова начала звучать музыка. В каждой клеточке сама по себе, как мне кажется, рождалась мелодия, каждая клеточка тела начала колебаться в соответствии с какими-то только им слышимыми частотами, колебания клеточек расшатывали пространство, и рождался из небытия звук, невероятная по красоте мелодия, которая звучала гимном человеку, гимном счастья, гимном любви, гимном жизни.
– Василий Фёдорович! – прорвался сквозь поток звука голос Машеньки, – вставайте, смена кончилась, пора домой. Вам три раза Надя звонила.
Тут я выдернул себя из сна, или из того, что было сном и не-сном. Выдернул себя с силой и с чувством, что что-то забыл. Машенька всё ещё стояла в кабинете и напомнила:
– Вам Надя звонила, Василий Фёдорович. Три раза.
И тут я вспомнил. И похолодел. От ужаса. Я понял, что я вчера натворил. Нет. Я не спорил с ней. Не ругался. Не кричал. Даже не помню, что стало причиной нашей с Надей ссоры, но уходя на работу, я даже не взглянул на неё. Я спиной чувствовал её взгляд, просящий меня повернуться к ней, обнять. Но какая-то глупая, чертовски-глупая гордость не позволила мне обернуться и обнять её, вытереть ей слёзы, поцеловать и заставить улыбнуться. И именно мысль о том, что я её обидел, неотступно преследовала меня весь день, каждую минуту. Во время операций приходилось брать себя в руки, но это давалось мне с большим трудом.
Я в холодном поту вскочил с дивана, лихорадочно застёгивая рубашку, и переспросил Машеньку:
– Звонила Наденька?
– Да, Василий Фёдорович, три раза. – повторила моя помощница и подала мой телефон, который я всё время теряю – то забуду его в столовке, то в гардеробе, то ещё где. Но Машенька молодец – каким-то бесподобным чутьём она каждый раз вычисляет те места, где я его оставляю.
– Где на это раз он был? – спросил я.
– В палате Бердникова. Вы когда к нему заходили, вам позвонили из поликлиники, вы разговаривали, видимо, около окна и там, на подоконнике он и лежал.
– Спасибо, моя хорошая, что бы я без тебя делал, – я слабо улыбнулся, и моя помощница опять правильно меня почувствовала – подмигнула и вышла – мне надо было срочно позвонить жене.
Я взял телефон и нажал кнопку непринятые. Да, так и есть. Три непринятых. Наденька. Нажал на вызов и как семнадцатилетний подросток жадно прижал трубку к уху, считая гудки – раз, два, три… и тут прозвучало – «Да, солнышко моё…»
Услышав её чуть уставший голос и ощущая облегчение, внутренне улыбнулся и бодро сказал: «Всё, бегу, моя хорошая.»
Полез в карманы – так безумно захотелось купить ей букет цветов, чтобы увидеть восторженное удивление в её глазах, которое я так люблю, но, порывшись, мне удалось наскрести от силы сто пятьдесят рублей. Да, на букет роз не хватит. Надо будет что-нибудь придумать.
Мысль промелькнула, и ноги сами понесли меня в соседний кабинет – к моему тёзке, пусть не полному – тоже Василию, но Сергеевичу. Мы с ним вместе учились в медицинском, вместе работали в ординатуре, вместе пришли в хирургическое отделение центральной областной больницы.
– Выручай друг. Займи тысячу.
– Да не проблема, – это была любимая Васькина фраза. – Держи.
Я ценил в нём именно эту черту характера – не спрашивать «Зачем? Почему, когда отдашь…» Он – настоящий.
И через несколько минут по утренним улицам города шёл молодой мужчина с букетом белых роз, укутанных целлофаном, с чуть застенчивой улыбкой на лице, в распахнутом пальто, а вокруг него звучала удивительная по красоте музыка…

2012 год




















Голос
Записки из дневника Алекса Яра.
6 экспедиция к звездной системе G-434    2834 год.

21 день второго месяца. 2834 год.

Ну вот и начались долгие дни моего дежурства. Если честно, я люблю дежурить в полнейшей темноте – кнопки приборов при любой внештатной ситуации сразу же начнут вспыхивать и включится аварийное освещение. А в обычном режиме я люблю лететь в темноте. В этом есть своя прелесть – ты чувствуешь, как пространство охватывает тебя темнотой, только звёзды маленькими шляпками гвоздей светятся в иллюминаторах. Чувствуешь, как всё, что есть существующего – создано именно для тебя, хотя и ощущаешь себя маленькой букашкой.
Чувствуешь, как кто-то неведомый, большой и вездесущий следит за тобой внимательным взглядом и всё становится просто и легко. И ничего не боишься. Возникает чувство вечности и неисчезаемости жизни. В глобальном, конечно, масштабе. Нет, я не мистик, я не верю в бога, я атеист, но, тем не менее, люблю сидеть в темноте, летя в межзвёздном пространстве и рассуждать о жизни и смерти, о вечности и устройстве нашей Вселенной.
Несколько суток осталось нам до определённого места назначения. В правом иллюминаторе уже сиял косматый шар неизвестной звезды класса G – цели нашей разведывательной экспедиции. На протяжении нескольких столетий учёные наблюдали за ней. По мере накопления знаний и усовершенствования приборов и техники исследования было выяснено, что эта звёздная система состоит из небольшой звезды типа нашей, вокруг неё обращается семь планет и на второй из них предположительно есть формы жизни. Мы, конечно, не ожидаем найти там сразу же гуманоидов, похожих на нас, но и думающую плесень, тоже не хотелось бы встретить. По всем физическим параметрам планета действительно подходит к жизни. Смена времён года, небольшие колебания температурного режима, достаточно воды и суши. Есть атмосфера… – что ещё надо для жизни? В общем, осталось всего несколько дней полёта и мы всё увидим собственными глазами.
А пока я смотрю в левый иллюминатор – где нет косматого шара, а только маленькие точки немерцающих звёзд, как многоточия великого произведения Вселенной.
Почему-то вдруг вспомнились звездолётчики прошлого – они были необъяснимо смелыми. Им приходилось выбирать между жаждой новых миров – которых они возможно даже и не найдут никогда – и между спокойной жизнью со своими родными, близкими, любимыми.
Это, наверное, самое страшное – прощаться навсегда. И проводы очередной звёздной экспедиции лет двести назад походили скорее на похороны, чем на праздник. Причём это были похороны и с той и с другой стороны. Астронавты со своей стороны знали, что они больше никогда не увидят дорогих лиц, не смогут прижать к себе своих детей, не обнимут своих подруг и любимых, не почувствуют нежные руки своих родителей.
Они понимали, что они либо никогда не вернутся из межзвёздного пространства, либо, если вернутся, то вернутся на другую планету – в буквальном смысле этого слова – все их любимые, близкие, родные, знакомые и друзья уже уйдут из жизни, техника шагнёт далеко вперёд, и они будут казаться выходцами из пещерного века – парадокс времени ещё никто не отменял, а закон петли времени был открыт всего двадцать пять лет назад.
Именно тогда снова начался бум межвёздных разведывательных экспедиций, которые были очень редки в последние две-три сотни лет. И не столько от отсутствия смельчаков – а именно потому, что слишком большая плата была за знания. Жизнь и счастье любимых – этим не многие хотели рисковать. И если лет пятьсот межзвёздные экспедиции собирались каждый год, то в последнее время они были наперечёт. К слову сказать, ещё ни одна из экспедиций не вернулась назад – ещё не пришло время. Самая первая из них должна была вернуться при благоприятном стечении обстоятельств только через триста двадцать лет. Эта экспедиция должна была обследовать один из рукавов нашей галактики. Особенно тщательно те участки, где шло по расчетам тогдашних учёных мощное звёздообразование.
Родные со своей стороны тоже знали, что они расстаются навсегда. Они больше никогда не увидят любимого, сына, мужа или брата. Это мгновение вместе – последнее. И каждый хотел как можно больше запомнить, запечатлеть из последней встречи – звуки, запахи, прикосновения, шелест листвы, дуновение ветра, лёгкие облака, проплывающие по небу… любящий взгляд, полный решительности, мужества, смелости, тоски и грусти.
Я думал о том, что какую же это надо было иметь жажду к путешествиям, чтобы можно было всё бросить… скорее всего, у многих звездолётчиков того времени уже не осталось привязанностей на земле, им нечего было терять. А порой казалось наоборот – у многих из них были семьи, любимые, но ради нового знания они могли рискнуть и на авось лететь в небытие…
В то время ещё были несовершенны средства связи, и экспедиции через год-два замолкали навсегда, иногда успевая передать виды новых систем, планет – каменистых или ледяных глыб, с толщей атмосферы намного превосходящей нашу. Передавали виды звёзд, мимо которых им приходилось пролетать, передавали необычайные по красоте вспышки новых и фотографии взамодействующих галактик. Всё это, несомненно, было бесценно для науки.

28 день второго месяца. 2834 год.

Второй день «сидим» на околопланетной орбите. Умные автоматы принесли нам пробы почвы, атмосферы, воды, померили уровень радиации, исследовали звезду. Вроде всё в норме. Даже можно ходить без защитных скафандров – Рэя – наш биолог подтвердила, что планета практически идентична нашей. Ну а если и подхватим какой-то новый  вирус – не страшно. Медицина настолько ушла далеко вперёд, что не страшны были атаки ни вирусов, ни бактерий, ни других микроорганизмов.
Планета оказалась обитаемой. На ней, оказалось, есть живые существа. Есть жизнь в общем понимании этого слова. Есть богатая флора и фауна. Есть материки, есть океаны. Меня особенно поразило разнообразие флоры – шёлковая трава (по фотографиям, переданная нашими аппаратами и по химсоставу она именно была шёлковой), дремучие леса, буйство красок у цветущих растений. Красота неописуемая, конечно.
Но основное открытие – то, что планета населена существами, похожими на нас – людей.
Мне они сначала показались несколько странными по строению тела. Они были примерно нашего роста – от полутора до двух метров ростом. У них было две руки (если это тоже называлось руками), две ноги, голова. Но вот строение головы удивляло. На голове были длинные, похожие на нити отростки. Причём у некоторых из них они были очень длинные, и, как казалось мне, должны были очень сильно мешать в повседневной жизни.
У женщин и мужчин были очень большие, по сравнению с нашими, зрительные анализаторы. Казалось, что они вбирают в себя весь мир, в котором живут. Как будто хотят запечатлеть облака, небо, косматую звезду, невероятные очертания созвездий… но кроме этого казалось, что есть и обратный процесс – что-то исходило из этих анализаторов, то есть они не только были анализаторами, приёмниками излучения, но и сами излучали нечто, что не могли уловить приборы наших мудреных аппаратов. Ни в одном диапазоне стрелки приборов не качнулись. Но какое-то излучение шло, причём оно действовало на нас в эмоционально сфере. И это было самым удивительным.
А ещё на лице у них было отверстие, которое у жителей нашей планеты отсутствовало. Они его открывали и извлекали из него звуки. Звуки были нам понятны – это были обыкновенные акустические колебания, которые получаются при любом колебании упругих сред – воздуха, жидкости и т.п. Такие звуки могут извлекать некоторые животные нашей планеты, но нам они не доступны.
Ну а далее – нос, уши – всё как у нас.
Вроде опасности они не представляют – на первый взгляд очень мирные существа, занимающиеся собирательством, живущие общиной, воспитывающие детей, и трепетно относящиеся ко всему живому.
Лингвист Коя попросил ещё сутки, чтобы оценить их язык, чтобы знать, как с ними общаться.
Ну что ж, посидим ещё дёнёк  на орбите и спустимся…





1-10 дни третьего месяца. 2834 год.
 
Вот мы и на планете. Существа нам не удивились. Как будто инопланетяне к ним прилетают каждый день. А может это произошло из-за того, что они так воспринимают реальность – появились новые существа – ну и что? Мир большой, огромный, вселенная большая выдумщица – и они с таким мышлением действительно рады всему.  Не знаю, как их называть. Коя нам сказал, что свою планету они называют Чара. То есть по всем правилам языка они – чаровляне. Так и буду их называть далее.
Сразу надо отметить, как только мы ступили на Чару, нас окутали звуки. Именно окутали. На нашей старушке-планете таких не было. Казалось, всё звучало – звучала вода в роднике, звучали плывущие по небу облака, ветерок, который тебя обнимал – шептал тебе на ушко что-то ласковое.
Трава, по которой мы шли, тоже что-то нашептывала, рассказывала. Это было удивительно. Наши слуховые анализаторы приспособлены на шестнадцать-двадцать килогерц, но на нашей планете практически нет акустических колебаний, создающих звуки такой частоты. Они либо намного выше, либо ниже – либо ультразвуковые, либо инфразвуковые. И мы их не слышим. Чтобы их определить, у нас есть специальные приборы. Так мы можем слышать практически всё – от дыхания океана нашей планеты – до пульса нашего солнца.
А тут всё звучало, и мы слышали это. Но самыми удивительными и особенно прекрасными были звуки, которые издавали сами чаровляне. Иногда они просто что-то говорили – так они общались между собой – и тогда сильные, чистые звуки наполняли пространство вокруг них и они начинали улыбаться друг другу. Звуки лились из их голосового аппарата ровные, иногда чуть слышные, называемые шепотом, иногда высокие, звонкие, звучные. Они несли информацию и чаровляне умели её расшифровывать.
Но иногда происходило нечто фантастическое.
Несколько сотен человек собиралось вместе. Приносили с собой инструменты, с помощью которых тоже получали потрясающей красоты звуки и начиналось чаровление…
Каждый выходил вперёд, поворачивался ко всем лицом, и начинал извлекать из себя звуки…   на языке чаровлян этот процесс назывался пением. А звуки, которые они издавали – голосом.
Как мы поняли позже, пение возникло на этой планете давно и прошло несколько этапов своего развития.
Сначала оно было плачем по усопшим, во время плача человек входил в особое душевное состояние, которое подразумевало одну целостную вокальную гамму чувств. И получалось ещё не совсем пение, а скорее плакание, оплакивание, причитания, но это была уже не простая речь, а нечто другое.
Голосом, звуками плакальщицы выражали скорбь, тоску, горе, бесконечную боль от того, что человек больше никогда не увит прекрасного неба, не улыбнётся своей любимой, не приласкает своих детей, не умоется чистой родниковой водой, не подставит лицо тёплому косматому шару, который мы так и не поняли, как называют жители этой удивительной планеты.
Слушающие этот пение-плач входили тоже в состояние скорби и печали и сопереживали родным и близким усопшего.
Но кроме печальных событий, таких как смерть, у людей были и счастливые минуты. И вот в такие минуты начиналось другое пение – голосовой аппарат чаровлянина начинал извлекать потрясающие по красоте звуки – и люди снова плакали, но уже от счастья. От ощущения хрупкости красоты, жизни и быстротечности мгновений, в которых заключается смысл жизни.
Так чаровляне выражали свои чувства и настроение звуками голоса. Речь, сопровождаемая пением, производила особенно сильное, захватывающее действие.
Позднее ими были изобретены музыкальные инструменты, сопровождающие пение. Но они оставались на втором плане чаровления.
Голос у жителей планеты был удивительной красоты и силы. У всех разный, наполненный неповторимыми красками, с непередаваемыми тембрами и бесподобной интонацией. Пока мы гостили на этой планете, мы не встретили двух одинаковых голосов.
Мне показалось, что вселенная специально создала такую планету с такими существами, чтобы показать всю красоту человеческих чувств, всю бессмысленность войн и вражды…
А как они пели!!!
Это было волшебство.
В своих песнях они выражали свою любовь и ненависть, рассказывали о красоте лесов и рек, передавали свои чувства любви к детям и родителям. И конечно же, пели о любви – разделённой и неразделённой, несчастной и счастливой, о счастье жить и любить.
Особенно мне запомнилась одна молодая женщина.
Очередное пение-чаровление происходило на поляне, окружённой высокими стройными деревьями, уходящими вершинами в небо. Был выбран день, когда небо было затянуто облаками и косматого солнца не было видно.
Вперёд вышла необыкновенной красоты женщина. С большими глазами (так назывались зрительные анализаторы на это планете), с роскошными волнистыми волосами (так назывались нитевидные отростки на голове жителей планеты).
Рядом с ней встали два молодых человека – один с гитарой, а другой со скрипкой (так назывались музыкальные инструменты).
Они начали тихонько перебирать струны. А женщина смотрела на зрителей. Из глаз у неё шёл поток любви огромной мощности. Даже мы это ощущали на себе. Она просто смотрела, ребята играли, а у нас уже начинали бегать мурашки по спинам… И тут она запела. В её голосе сильном, красивом, была тоска по любимому. Это была такая волна страдания, одиночества, боли потери, что мы невольно содрогнулись. То же самое, по-видимому, ощущали и другие зрители. На глазах у многих из них начали появляться слёзы. Наступило некое оцепенение на несколько мгновений. Исключительно все ушли, улетели, уплыли – называйте как хотите – с  этим голосом в бесконечную высь, к небу, к вселенной. Это было непередаваемое чувство. Все, кто был на поляне, ощутились вдруг одним огромным организмом вместе с планетой, и дальше – вместе с косматым солнцем, которого пока не было видно, с необъятной вселенной, в которую ушёл голос – акустическое колебание, несущее в межзвёздные дали любовь, нежность, тоску, и, несмотря на боль потери – счастье – счастье петь и выражать свои чувства, счастье жить и дарить счастье людям, благодарность за то, что можно петь, жить, любить.
Женщина пела, голос поднимался ввысь, ширился, охватывал всех слушающих, заставлял плакать и сопереживать.
Удивительная вселенная создала таких людей. Это потрясающие инструменты для выражения и передачи эмоций. Эмоций необыкновенно светлых, несмотря на то, что не всегда они радостные. Но ведь бывает же светлая грусть? Вот именно такое ощущение – печаль и грусть светлые, от них становится легче, ты чувствуешь, как ты очищаещься от всего лишнего, наносного, ненужного, за которым ты гонишься в повседневной жизни и которое впоследствии вдруг оказывается совершенно тебе не нужным. А время потеряно. Самое дорогое – время ты разменял ни на что…
Да, мы гонимся за роскошью и богатством. Нам надо обязательно через год-два менять мебель на новую, делать ремонт в квартире, покупать новую одежду в соответствии с веяниями моды. Но это всё оказывается таким пустым и ненужным по сравнению с настоящими ценностями – улыбкой ребёнка, смехом любимой, нежностью рук, взглядом счастливых глаз, какими-то милыми мелочами, которые только на первый взгляд кажутся мелочами.
Мне до безумия вдруг захотелось оказаться у себя дома, со своей Яней, обнять и поцеловать её. И сила желания была такой неимоверной, что я чуть не потерял сознание. В этот момент мне показалось, что я отдал бы всё на свете, только бы снова прикоснуться к её тёплой гладкой руке, ощутить на своей груди её лёгкое дыхание.
Неужели, чтобы понять, как дороги нам простые фотки, какие-то  бумажки с иногда глуповатыми словами, как дорого нечто совсем неуловимое – взгляд, полный любви и нежности, тонкий запах духов любимой, мгновения, проведённые вместе, которые превращаются в вечность – нам надо лишиться всего этого?
Вот такой вихрь мыслей и чувств пронёсся у меня в голове во время этого очаровательного пения. И ещё я подумал, что какие же счастливые эти чаровляне – они всё это знают уже давно, им не надо куда-то уезжать, чтобы ощутить горечь разлуки – все эти чувства они переживают во время пения и они знают цену настоящего счастья. Они знают секрет счастья.

11 день третьего месяца. 2834 год.

Летим назад. К своей старушке планете. И в каждом у нас ещё живут те акустические колебания, которыми наполнили нас удивительные жители планеты, которую мы назвали Голос.
Мы узнали, что много смысла, помимо слов, кроется в самом звуке голоса. Тембр голоса, манера говорить, интонации  расскажут вам многое о чувствах и характере человека. Голос бывает теплый и мягкий, грубый и мрачный, испуганный и робкий, ликующий и уверенный, ехидный и вкрадчивый, твердый, живой, торжествующий и еще с тысячью оттенков, выражающих самые разнообразные чувства, настроения человека и даже его мысли.
Голос – это тонкое орудие, с помощью которого можно ввести человека в состояние транса, печали или радости, счастья или боли и страдания.
Голос возвращает нас и к реальности, и ты чётко начинаешь понимать, зачем ты живёшь.
Скоро мы подлетим к нашему дому. Мы вернёмся с совершенно другим чувством – чувством, которым нас наполнили акустические колебания на далёкой планете Голос. Чувством важности сейчашного момента. Чувства важности мига.
Мы вернёмся и с новыми знаниями. Знанием того, как можно передать свои чувства другому человеку, как заставить его радоваться или печалиться, сопереживать или веселиться. Знанием того, что самое ценное в мире – жизнь во всех её проявлениях. Нам и ещё нескольким существам даны планеты, пригодные для жизни. И только жизнь должна там властвовать во всех формах. Знание, что мы должны помогать жизни, лелеять жизнь, взращивать её… Жизнь так хрупка, что её надо защищать, хранить, чтобы эта нить не прервалась во времени и чтобы не произошло чудовищного – чтоб вдруг на планете, со всеми условиями для жизни жизнь прекратилась…
Мы вернёмся с новыми мыслями. С мыслями о том, что вся наша вселенная  - единый организм, и всё со всем связано. И те акустические колебания, которые извлекают своими чудесными, неповторимыми голосами жители планетки, наполняют всё пространство мироздания, проникают в каждую клеточку всего – будь то живое существо или просто неодушевлённый кусок материи.
Поэтому в нас есть и грусть, и счастье, и веселье, и плач, и смех… всё.
А у меня перед глазами ещё долго будет стоять та женщина, которая пела о потери любимого, я ещё долго буду вспоминать, как она протягивала ко мне (это мне казалось, что ко мне, или это всем так казалось?) руки, как развевались на ветру её волосы, и как её чудесный голос уносился в вечность, и в этом голосе было столько веры в то, что любимый услышит её, что это становилось неопровержимым фактом. Он её слышал. И только для него она пела. Её пение связывало их и они снова были вместе. И наблюдать это чудо было для всех счастьем.

2012 год











Планета Счастье

Вот уж никак не думал, что когда-нибудь увижу такую планету. Планету Счастья. Конечно, в наших каталогах она имела длинный девятизначный номер с несколькими латинскими буквами, но мы окрестили её именно «Счастьем».
На первый взгляд она никак не отличалась от нашей старушки-Земли – практически такое же солнце – звезда рыжий карлик примерно таких же размеров как и наше, практически такой же наклон оси вращения – то есть на планете были и суровые зимы с буранами и метелями, и светлые вёсны с апрельскими капелями, и знойные, засушливые периоды, когда природа замирала в ожидании спасительных капель дождя, и осенние дни с непрерывными дождями и серым небом – смена времён года во всей своей непредсказуемости и красе – головная боль синоптиков и радость для романтиков, влюблённых, художников и поэтов.
Здесь так же как и у нас стояли дни с непонятной погодой – серое небо, затянутое низкими тучами, даже казалось иногда, что эти тучи опустились на землю и люди ходили в буквальном смысле по облакам… Такая же, как и на Земле, череда унылых мрачных дождливых дней, когда не хочется никуда выходить, а хочется завернуться в тёплый плед и, смотря на яркие языки пламени, полыхающие в камине, забыться в полутрансе и перестать существовать  здесь и сейчас…
Да… Такое желание у меня возникает, когда мы ссоримся с Милкой. Знаю её уже лет двадцать, а всё никак не подберу к ней ключик. Вроде бы и жить начинали, и даже мальчишка с её глазами, и с  ямочками на щеках – как у меня,  проживает десятое лето – а всё не то и не так у нас с ней складывается. То она взбрыкнёт и уйдёт, предварительно разбив всю посуду, то я уйду в очередную межгалактическую экспедицию на годик-другой… Никак.
И вроде неплохая она у меня, и я вроде тоже понимающий и чуткий, но порой находит коса на камень, или, как говорится – не сходимся характерами. Вот и сейчас я с командой полетел на эту планетку, уже двадцать восемь месяцев без солнца, тепла, света, близких. Только космос и пустота. А Милка – на Земле. И  перед  отлётом ещё как назло мы с ней поцапались. Она мне заявила, что я вообще бессердечное, равнодушное животное, раз могу её вместе с Данькой бросить ещё на четыре долгих года. Она, мол, не понимает, как я  могу променять тихую уютную жизнь с семьёй, с вкусными обедами и ужинами, семейными праздниками, смех и улыбки ребёнка, на вечный поиск жизни на других планетах, вечный космос и пустоту…
Я же не понимал – как умный человек, педагог по образованию, может говорить такие глупости и не понимать, что есть любовь, есть нежность, забота, есть отношения с близким человеком, и есть работа, призвание, без которой нет ничего. Даже любви. И свет становится не мил без этой космической пустоты. Пусть я всего лишь борт-инженер, лоцман по-старинке, но без меня наш капитан Лёша уже двадцать лет не рискует куда-либо лететь. Помню, только один раз он попробовал идти в рукава Галактики с другим лоцманом. И заблудились они там как в двух соснах. Вместо двух лет, ковыляли шесть. Плутали. После этого Лёша больше не рисковал. Да и я без космоса не могу. Тянет он меня. С детства ещё затянул.
Да, о чём это я? Отвлёкся малость.
Так вот. Да, на этой планете было всё так, как у нас на Земле. Но, видимо, было ещё что-то такое, что резко отличало отношения людей на этой планете от отношений людей на планете Земля. То ли воздух был с какими-то пьянящими ароматами невиданных цветов, которых не росло на нашей планете, то ли небо было чуть-чуть голубее и нежнее, то ли здешнее солнце ярче, не знаю. Но как-то  так получилось, что здесь не было такого явления как безответная любовь. Здесь все – от мала до велика любили ответно и это было прекрасно. Я не говорю, что жители этой планетки никогда не ссорились, не ругались, не спорили. Нет. Просто у них был какой-то удивительный дар, какое-то шестое, седьмое или десятое чувство – узнавания своей половинки. И пока они её не встречали, не узнавали, о случайных, поверхностных отношениях не могло быть и речи. Или просто они умели выстраивать близкие отношения с теми, кто им нравился?
Кстати, надо сказать, что одиноких людей мы здесь практически не встречали – да и как можно быть одиноким, когда на планете столько любви? Любовью дышала вся планета, и, казалось, излучала её в космос. Возможно, если бы у нас были приборы, которые могли улавливать не только тепловую энергию, но и энергию чувств, эта планета засияла ярче тысячи солнц в эмоциональном диапазоне.
Вся жизнь этих людей, всё устройство общества, воспитание детей и молодёжи было построено и нацелено на то, чтобы помочь найти человеку того единственного и неповторимого спутника жизни, который идеально ему подходит. Я не могу словами это объяснить. Это совсем не то, что у нас – стерпится-слюбится. Или вот ещё такая установка - любимого надо выращивать, хорошего мужчину настоящая женщина воспитывает и т.д. и т.п. Мне все эти концепции как-то не по душе. Чего-то в них не хватает основного – того, от чего душа начинает трепетать и ты на седьмом небе от счастья, когда только лишь думаешь о любимой…
Здесь влюблённые действительно удивительно подходили друг другу. И дело не в том, что они были полностью похожи друг на друга. Скорее нет. Любящие в парах порой были даже противоположны друг другу по темпераменту, по каким-то вкусовым пристрастиям, по привычкам, по характеру, по профессии и склонностям, наконец… Но несмотря на это различие, в их отношениях царила такая гармония, такое слияние, о которых на нашей планете пели песни и слагали легенды, рассказывали сказки… К такому единению и слиянию мы все стремились, но получалось это только у единиц. В моём окружении таких счастливчиков вообще не было.
А здесь у любящих была умопомрачительная близость даже при том, что они просто сидели недалеко друг от друга или кто-то из пары отсутствовал. Даже на расстоянии они ощущались единым целым. Как будто они всё время своими энергетическими полями были вместе, и это помогало им чувствовать друг друга на многие километры. Да и существовало ли для них такое понятие как расстояние? Как будто тело было только малой долей их существа, а само это существо – невидимое, неслышимое, но существующее в какой-то неведомой нам материально-полевой форме простиралась на многие метры или километры – кто знает?
Да, скорее всего это было именно так. Они выбирали себе пару не только по внешней материальной оболочке, (иногда мне их внешний выбор казался, мягко говоря, жутковатым), а по тем частотам, которые исходили от партнёра. И если эти частоты вызывали резонанс в их энергетических оболочках, то они знали – они – единое целое. Одно существо. Их энергетическое поле – едино. Поле создало два материальных объекта, которые могут передвигаться, говорить, делать что-то, работать, а настоящая их жизнь проходила на другом уровне. И они  созданы для того, чтобы быть друг с другом навеки вечные.
Мне было странно наблюдать пустые улицы в солнечные дни. Только дети иногда пробегали стайкой на озеро – и снова всё стихало. И это притом, что у них не было работы в том понимании, которое было у нас. Они были вольны в выборе вида своей деятельности. Вольны и в выборе формы деятельности и выборе времени, когда эту деятельность осуществлять. И поэтому большую часть времени они проводили со своими любимыми. Мне в то время казалось странным – как можно, например, часами глядеть на человека и ничего не говорить? Лежать, обнявшись, смотреть глаза в глаза и ничего не делать? И это было верно не только для тех, кто только-только стал жить вместе, но и для тех, чья совместная жизнь исчислялась годами и десятилетиями.
А они не понимали меня. Как можно что-то говорить, о чём-то другом думать, когда любимый или любимая на тебя смотрит, и в это время во взглядах происходит такое слияние Миров, что иногда страшно становится от той космической глубины, которая открывается в эти мгновения. Они не понимали, как можно просто обняться, чмокнуть друг друга в щёчку или губы и побежать смотреть телевизор или пить чай. У них объятия затягивались на часы. Можно было бы сказать, что вся их жизнь проходила в объятиях.
Однажды мне удалось подсмотреть за жизнью-любовью одной такой пары на пляже. Он и Она лежали близко-близко друг к другу, тела их  соприкасались, казалось, это лежит одно существо. Глаза их лучились любовью, нежностью, ласковостью, восторгом… всем тем, что входит в понятие счастья. Они изредка целовались, проводили друг другу по волосам, она изредка утыкалась ему в плечо и замирала в сладкой истоме. Его руки обнимали её так нежно, как можно было только обнимать любимую. В этом объятии одновременно с нежностью чувствовалась и сила, и желание защитить её от каких-то невзгод и печалей, от забот и тревог. Она так доверчиво посапывала ему в плечо, что я было подумал, что она уснула. Но по счастливому взгляду его понял, что она не спит… её тёплое дыхание щекотало ему плечо и доставляло непередаваемое наслаждение.
Я загорал рядом с ними более двух часов – но они практически не переменили ни позы, ни места. Потом я ушёл, чтобы не мешать их идиллии, но вдруг до меня дошло, осенило, как говорится, – что меня для них просто не существовало в тот момент. Они  были погружены в мир друг друга до такой степени, что на самом деле никого и ничего не видели и не слышали. Возможно, их души где-то высоко-высоко соединялись в этот момент и летали по бескрайней Вселенной, по прекрасным мирам…
Вечером я увидел эту пару уже в другом качестве. Как оказалось – это очень известные и уважаемые люди. Он – известный артист, который дарит людям радость своим искусством. Мне посчастливилось присутствовать на его концерте. Это было незабываемо. Казалось, он растворялся в песне, до каждой своей клеточки, до каждой молекулы, превращался только в пение, только его голос существовал в эти минуты, только голос, который передавал широкую гамму эмоций и чувств. Всё его существо было подчинено одной только цели – петь так, чтобы людям доставить радость, чтобы донести до них мысль о том, как прекрасен мир, как хрупка жизнь, как она коротка и быстротечна, и поэтому надо безмерно ценить её. Беречь и не причинять боли тем, кого любишь. Я видел, как весь зал плакал от незабываемого чувства, и как люди со счастливыми, просветлёнными лицами выходили из зала после концерта.
А Она оказалась удивительно маленькой, хрупкой женщиной, которую почему-то действительно хотелось взять на руки, обнять и больше никуда не отпускать от себя. А ещё от неё шла волна всепонимания, любви и той силы, которое даёт особое знание будущего. В её глазах можно было утонуть. Но она этого не позволяла делать. Взглядом она могла многое. Она могла вселить уверенность у потерявшего её, могла уменьшить горечь потерь и разлук, она могла утешить скорбящих и растормошить того, кто потерял интерес к жизни. Она творила любовь и счастье всем своим существом – словом, взглядом, жестом, улыбкой.
И когда я их увидел так, по-другому,  я вдруг понял, до меня дошла простая мысль – зачем они так долго лежали на пляже и смотрели друг на друга. Так они черпали друг в друге энергию и силу для того, чтобы потом помогать людям, чтобы делать свою планетку ещё прекраснее и милее, а людей – счастливее.  Они сливались друг с другом в этом едином порыве-желании – превращались в одно-единое существо, простирающееся на многие километры и улавливающее энергетические потоки Вселенной, подпитываясь ими. Их души сливались, взмывали к звёздам, улавливая и принимая энергию любви и творения. Во время слияния, близости, когда они были вдвоём, когда с любовью смотрели друг на друга, они словно плыли в океане вселенной, пропитывались энергией радости и счастья, впитывали её в себя, наполнялись ей до самых краёв своего существа.  Наполнялись могуществом, силой, желанием творить, вдохновением и страстью к жизни. Как конденсатор. Конденсатор тоже ведь копит-копит энергию, а потом – раз – и разрядился. Вот и у них потом следовала мощнейшая по силе и красоте разрядка в мир. И снова – глаза в глаза для подзарядки…
Пусть это объяснение довольно техническое. Но уж какое получилось. Я же всего-навсего инженер, а не философ, не психолог. Вот они бы здесь напридумывали, наверное, таких теорий, что самому чёрту жарко стало.
Вы как хотите, но я решил, что как прибудем на нашу старушку-Землю, обязательно встречусь с Милкой – пусть мы с ней перед отъездом и немного повздорили – но мы с ней вообще разные. Она, например, не понимает, как можно несколько лет не видеть её и в то же время говорить, что люблю. Как будто любовь только на расстоянии протянутой руки возникает.
Так вот. Я с ней встречусь. И мы с ней полежим так часа два. Чтобы глаза в глаза. Только мы и Вселенная. И посмотрим, что будет дальше.

2012 год























Цветок

Как всегда я опоздал. Все мои любимые цветочки были политы,  оранжерея проветрена, струйки воды чуть слышно выводили свою песенку в небольшом фонтанчике посреди буйства красок и аромата здешних и нездешних цветов. Понятно, это Ти приходила, как всегда опередила меня. Сколько раз я ей говорил, что не поливай, мне самому доставляет громадное удовольствие ухаживать за растениями. Но после лекций всегда куча студентов обступает – задают разные вопросы – и не выберешься от них, пока на все не ответишь. Вот она этим и пользуется. Тоже любит ухаживать за нашими питомцами.
А оранжерея у меня удивительная. После того, как случилась катастрофа на нашей планете – резко похолодало – и не просто на несколько градусов – на несколько десятков градусов – наша цветущая и пышущая жизнью планета превратилась в шар, покрытый ледовым панцирем. Впрочем, те, кто занимается астрономией, знают это из теории – у любой звезды постепенно выгорает водородно-гелевое ядро, происходит превращение лёгких ядер в более массивные элементы, звезда расширяется, увеличивается в размерах, ядро же наоборот, сжимается, уплотняется, потом звезда сбрасывает свою оболочку, превращаясь сначала в белый карлик, потом – по мере остывания – в чёрный.
Сами понимаете, что ни о каком свете и тепле не может при таких условиях быть и речи. А уж тем более о растениях. Им нужен солнечный свет. Им нужно тепло, вода, почва. Тут, в оранжерее нет ни одного настоящего цветка, ни одного настоящего дерева, которые бы выросли естественным путём как раньше, многие тысячи лет назад всё вырастало на нашей планете. Семечко попадало в плодородную почву, набухало там, выпускало два росточка. Один росточек тянулся вверх, к свету, теплу и солнцу, а второй – устремлялся вниз, добывать питательные вещества для своего брата-стебелька. Стебелёк тянулся вверх, становился стволом или стеблем, на нём вырастали ветки и листья, потом завязывались бутоны, а позже, когда бутон распускался и пчёлы трудолюбиво опылили его, подходило время и плодам. Семена падали в землю – и начиналось всё сначала.
А все здешние растения жили на искусственной почве, их освещали искусственные лампы, дающие свет, но не совсем в том диапазоне, что давало бы солнце. И растения были другие. Слишком пышные что ли. Слишком правильные, я бы сказал. Как с картинок. Слишком резок был их аромат. Если здесь долго находиться, то начинала кружиться голова, и тянуло в сон.
Здесь было и искусственное проветривание, и вода для полива. И даже жучков-паучков мы тоже продумали, и заселили ими эту сравнительно небольшую площадь. В почве трудились дождевые черви, мы их постоянно размножали также искусственно. В воздухе порхали бабочки и стрекозы, жужжали пчёлы и мошки. Всё как положено. Райский уголок. Но всё равно что-то мне мешало здесь расслабиться. То ли сознание того, что не будь нас, двух-трёх десятка учёных, как этот уголок земли быстро пропадёт. Сначала завянут цветы, потом пожухнут травы, начнут погибать насекомые. И через несколько месяцев от буйства сада ничего не останется. К сожалению, у нас никак не получалось наладить естественное воспроизводство растений. Они росли, цвели, давали плоды, семена, но эти семена были безжизненны. Они не всходили сами по себе. Растения надо было выращивать отдельно и потом рассаживать.
Я походил по аккуратным дорожкам оранжереи и прошёл в беседку. Включил свой любимый ролик, который всегда кручу, когда устаю или расстроен.
На белой простыне во всю стену беседки появились сочная зелёная трава, голубое небо, яркое солнце, на которое было больно смотреть глазам. На лугу сидел молодой человек и улыбался в камеру. У него в зубах была зажата травинка, а по лбу ползла божья коровка. Со лба она у него переместилась на нос, и, видимо, приняв его за стартовую площадку – расправила крылышки и полетела.
Потом на экране возник тоненький стебелёк, который только-только выбрался из-под земли. Силы его почти покинули, он был бледный и уставший. Два листика ещё находились в земле, а тонкая шейка стебелька никак не могла справиться с их тяжестью, чтобы вытащить их из земли и поднять вверх, к свету, солнцу.
Молодой человек осторожно руками раздвинул траву, чтобы на стебелёк попало больше солнечных лучей. И практически перестал дышать, будто дыхание могло помешать стебельку совершать свою работу по вытаскиванию листиков из подземного царства.
И старания молодого человека завершились полным успехом – по стебельку пошла еле заметная дрожь и на свет появился сначала один, потом другой листики. Ах, какие они были нежные и сочные. И одновременно трогательные и беззащитные, слабые-слабые. Они раскрыли свои пластинки навстречу солнцу, чтобы оно поскорее согрело их после холодного подземного царства, и чтобы скорее в них начался удивительный процесс превращения солнечной энергии в живую энергию растений.
Я смотрел на это давнее чудо  каждый день со слезами на глазах. Я никак не мог уловить – что мы делаем не так. Почему у нас из семян не получаются такие стебельки и листики? Мы уже всё перепробовали – и грунт другой подбирали, и разный состав его делали, и всяких там пчёлк-бабочек подсаживали, и водой разной поливали, с добавками и без, и режим освещённости меняли…
Но видимо тот набор климатических параметров, который был на нашей планете до катастрофы – был необычным. Или был такой, что сейчас нашим учёным он неподвластен. Да, мы, конечно, не боги. Даже такое маленькое чудо совершить не можем – не можем вырастить растение из семечка. Получить маленький стебелёк, который тянется к солнцу.
Чего же нам не хватает?
Досматривая последние кадры хроники, смотря, как ветерок треплет волосы парня, и как листочки стебелька тихонько подрагивают от слабых дуновений ветерка, я всё думал об эксперименте, который тянется уже несколько сотен лет – эксперименте по выращиванию растений из семян, каждая попытка которого вновь и вновь заканчивается неудачей.
Расстроенный, я выключил проектор, и медленно пошёл по аллее к выходу. Как вдруг что-то меня остановило. Мой взгляд упал на полянку, где росли удивительные цветы с планеты, которая вращалась вокруг далёкой звезды Эльфии. Посреди этих цветов, краски которых поражали землянина своей красотой и яркостью, на маленьком участочке я увидел стебелёк – точь-в-точь такой же, который видел только что на кадрах старинной хроники – стебелёк изо всех сил пытался вытащить свои листики из земли и у него это не очень получалось. От напряжения его стебелёк побелел, так что казался прозрачным. Я, не дыша, подобрался к этому месту, раздвинул траву, чтобы облегчить стебельку вытаскивание листиков. Трогать я его боялся. Да что там трогать – дышать – и то страшно было.
А вдруг я ошибся? И как мне проверить – из семечка этот стебелёк или это побег от корня… как? Не знаю, сколько мне придётся ждать. Но мне очень хотелось самому увидеть, как раскрываются и дрожат листики, как они тянутся к солнцу и свету, которых здесь нет. Вернее, свет есть, солнца нет. Да и свет немного в другом диапазоне.
Как всё-таки хрупка жизнь. И сколько времени надо, чтобы она появилась вновь на нашей планете. Чтобы она поверила, что здесь ей будет неплохо и что здесь получится жить. Жить вообще непросто, а если еще и нет условий для нормальной жизни – то жизнь невыносима и невозможна.
Чем думали наши предки – это надо же, столько лет зря потратить впустую – не десятки и даже не сотни, а целые тысячелетия профукали просто так. И ведь знали, что так будет – что ядро солнца будет потихоньку выгорать, потом оболочка расширится и солнце превратится в красный гигант. Всё вплоть до орбиты Марса – и наша планета Земля в том числе – окажется внутри горячего плазменного шара. Хорошо, что предки догадались хоть бункера сделать, чтобы не сгореть, когда наша планетка находилась практически в недрах звезды долгие сотни лет. И на том спасибо. Но как они не подумали о спасении всей планеты? Целиком? О спасении животного и растительного мира, рек и озёр, лесов и полей, лугов и степей? Столько лет потратили на создание оружия, технических средств уничтожения всего живого, много времени потратили на развлечения, смотрение сериалов и разных шоу, на деградацию. А час страшный неумолимо приближался и приближался. И в один момент стало всё поздно. Даже людям не всем удалось спастись.
И вот теперь мы по крупицам восстанавливаем нашу планету. По тем описаниям, которые сохранились. Но сумели получить пока несколько видов растений и насекомых. И то естественное воспроизводство их никак не наладим.
Эх, земляне, тоже мне. Самую главную цель своей жизни, смысл жизни – не уловили. Я так понимаю – раз ты землянин – так неси с гордостью это имя, защищай, оберегай, храни и береги свою Землю, отвечай за неё перед потомками. А люди забыли, что они – земляне. Они в то время были кем угодно – викингами и римлянами, завоевателями и учёными, строителями коммунизма и предпринимателями, капиталистами и просто обыкновенными людьми, которые зарабатывали деньги и жили, чтобы существовать.
Как можно было не сохранить, не уберечь голубую жемчужину-планету! Что вообще может быть важнее нашего небольшого космического домика, который так хрупок перед стихиями и катастрофами? Такой ведь планеты больше нет и не будет уже, как бы мы ни старались всё восстановить. Есть ещё несколько обитаемых планеток – но их раз-два и обчёлся… а наша какая была красавица!
Когда смотришь кадры кинохроник, такая тоска берёт и такое поднимается в душе. Когда видишь дремучие густые леса, видишь цветущие луга с шелковистой травой-муравой и поля, колосящиеся  пшеницей, когда видишь озёра и реки, над которыми величаво плывут  белые паруса облаков. Картины и чувства непередаваемы, и поэтому всё больше охватывает недоумение – как, почему, неужели были так глупы и слепы?
Эти привычные мыли чередой пролетели у меня в голове, и снова я обратился к замеченному мной чуду – стебельку. Он немножечко подтянулся и старался вытянуть листики из земли – как в кино!
И я из прошлого мгновенно вернулся в настоящее. Что сейчас размышлять о том, чего уже не вернуть. Это делу не поможет. Но зато сейчас мы можем из года в год следить за тем, как растёт у нас над головой новое солнце, которое мы выращиваем. Можем следить за его характеристиками и корректировать их, чтобы они были наиболее близки тому нашему родному солнцу, которое умерло, превратившись в чёрный карлик, несколько тысячелетий назад. А когда наше новое солнышко подрастёт, то к тому времени и растения будут сами тянутся к теплу и свету, и земля наша снова наполнится шепотом трав, говорливостью ручьёв и рек, шелестом листьев. И мы снова станем землянами.
И всё начнётся вот с этого стебелёчка и двух листиков.

2012 год























Сказка про не вспыхнувшую звезду

Однажды в безбрежных космических далях по вселенским законам  облако пылевой материи начало сжиматься и через несколько сотен миллионов лет должно было превратиться в приличную звёздочку класса G.
Что бы это дало Вселенной? Очередную песчинку в её таинственных пространствах. Скорее всего, звёздочка обзавелась бы планетами-детками и на какой-нибудь, возможно, появилась бы жизнь. Разумная или не разумная – кто знает? И кто ответит, что такое разум с точки зрения вселенной? Ведь, в конце концов – для Вселенной по большому счёту нет разницы между разумной и неразумной жизнью, нет разницы между жизнью и смертью. Для неё  - всё едино. С равнодушием она смотрит на рождение жизни и с таким же равнодушием взирает на смерть.
Но для других обитателей вселенной рождение новой звезды было бы большим событием.
Если бы она родилась рядом с обитаемой планетой, на которой жили разумные существа, то они увидели бы восхитительное зрелище на своём небе. Увидели, как блистательны бывают звёзды, как они ярки, как они сияют и отдают себя без остатка другим, ничего не оставляя себе.
Её рождению посвящались бы легенды, песни и стихи. Астрономы уделили бы ей громадное внимание, вычисляя её температуру, радиус, массу, выстраивая её модели и наблюдая её в телескопы.
А возможно, её рождение послужило бы для рождения новой гипотезы в изучении тайн природы и разумные существа на ещё маленький шажок приблизились к непостижимой Вселенной.
Когда звезда исчерпала бы всё своё «горючее» - водород и гелий, и начались синтезироваться в её недрах тяжелые элементы – это было бы сигналом того, что звезда переходит к последней стадии – смерти. Постепенно её оболочка раздувалась бы и из совершенно неперзентабельной звёздочки обыкновенного класса G она превратилась бы в красный гигант.
Если бы астрономы могли это наблюдать – это было бы великолепное зрелище, только растянутое на тысячелетия…. Но, если бы у звёздочки были обитаемые планеты, то она все бы их поглотила во время своего гигантизма… А потом плазменная оболочка отделилась бы от неё и осталось только одно маленькое, но очень горячее, плотное ядро – белый карлик, который за несколько миллионов лет превратился бы в чёрный. Но и чёрный карлик – это ещё не окончательная смерть звезды. Её не видно уже ни невооружённым глазом, ни в телескопы. Звезда потихоньку умирает, или, более уместно здесь было бы употребить слово – угасает. Она остывает, а её атомы со временем становятся радиоактивными и распадаются… И звезда растворяется в пространствах вселенной, оставляя после себя только длинноволновое излучение. Вот это и есть окончательная смерть звезды. Или рождение чего-то другого, о чём мы пока в силу ограниченности наших знаний даже  не представляем.
Такова жизнь обыкновенных звёзд, некоторые из которых мы видим на ночном небе, а большинства не видим, и только догадываемся об их существовании.
Центр облака нашей ещё не вспыхнувшей звёздочки уже был сжат довольно сильно и оставалось всего-то потерпеть гравитационное давление каких-то пару-тройку сотен миллионов лет, чтобы ядро разогрелось до миллионных температур, и начались термоядерные реакции синтеза, и тогда новая звезда вспыхнула бы в чёрных пространствах необъятной Вселенной, чтобы освещать в бескрайнем космосе пути-дороги путникам.
Но эта будущая звезда понимала, что, когда начнутся реакции синтеза и она начнёт светить, сразу же неизбежно начнётся её путь к смерти – постепенно выгорит всё её центральное ядро и превратится  она в чёрный карлик, который потом растворится в космическом пространстве бесследно.
А она так не хотела! Она больше всего на свете не хотела умирать. Не хотела исчезать в космическом пространстве, не хотела распадаться на длинноволновое излучение и не хотела растрачивать свою массу на каких-то неизвестных путников. Пусть сидят себе дома или пусть другие дурочки им светят. Слишком дорого будет обходиться ей это сияние…
И она не торопилась. Она не давала силам гравитации сильно сжимать себя, чтобы ядро не вспыхнуло, она их сдерживала и считала себя умной-разумной. Только вот как ей себя называть? Пылевое облако – она уже не облако. Протозвезда? Нет, протозвёзды потом становятся звёздами и начинают пылать, а она не собиралась этого делать. Долго она думала о своём имени. Ни один миллион лет, а потом успокоилась – какая разница, как называют её разные жители далёких планеток, они её и не видят совсем, чтобы хоть как-то называть…
Так и жила она, берегла свои атомы водорода. Не растрачивала их, не давала подниматься слишком высоко температуре в центре, чтобы не дай бог четыре атома водорода не превратились в атом гелия и выделилась энергия, которая унесёт частичку её массы, а, следовательно, и частичку её жизни.
Проходили миллионнолетия, складывались в миллиардолетия, а она всё берегла и берегла себя. Боялась смерти, боялась светить, гореть, боялась жизни. Многие её соседки уже отсияли, многие превратились в белые карлики, многие – в чёрные, многие вспыхнули новыми и сверхновыми, чтобы дать жизнь на планетах…
Конечно, подавляющее большинство жили как все – превращались из протозвёзд в звёзды, становились на главный звёздный путь – звёздную последовательность какое-то количество миллиардов лет стабильно сияли, потом, по мере выгорания водорода и гелия в центре, становились красными гигантами, сбрасывали свои газовые оболочки и становились маленькими, горячими, быстровращающимися белыми карликами, которые, спустя несколько миллионов лет остывали и превращались в никому ненужные чёрные карлики, удел которых был – смерть и постепенное превращение в бестелесную энергию.
Но были и такие, которые не хотели быть как все – эти либо от жадности набирали чудовищную массу, и, не умея обращаться с ней, взрывались, раздавленные своими же атомами, протонами и нейтронами, и превращались в чёрные дыры, поглощающие всё на свете, либо не начинали светить совсем, как и наша знакомая Не вспыхнувшая.
Но…
Но, как всегда, в любых расчётах, даже в самых хитроумных и хорошо продуманных, может содержаться ошибка, просчёт. И вот именно так просчиталась наша не вспыхнувшая, не засиявшая, не запылавшая звёздочка….
Она не учла только одного момента, что всё в этом мире меняется и стабильность только в самих изменениях, в самой жизни.
Она не знала, что протоны – эти её кирпичики, из которых состояли её любимые и так трепетно хранимые атомы водорода, окажутся не вечными и рано или поздно распадутся  - превратятся в нейтрино и гамма-кванты, которые тут же улетят от неё со скоростью света и ничего не останется. Ничего.
И пришло то время, о котором она даже и не подозревала -  одновременно, вдруг, каждый её протон распался на электромагнитную волну длиной около тридцати километров и нейтрино – частичку малой энергии и всё это улетело в зазвёздные дали с невообразимой скоростью, и от нашей знакомой не вспыхнувшей звёздочки не осталось ничего. Даже памяти. Даже названия в звёздных каталогах. Даже длинного-длинного номера из десятка цифр и буковок, которым обычно удостаивались самые слабые звёздочки, еле видимые в телескопы и которых было бесчисленное множество.
Все соседи её жалели, называли маленькой глупышкой, но против законов природы ничего нельзя сделать. Они просто действуют. И кто не сияет, не встаёт на свой звёздный путь, от того остаётся только длинноволновое излучение – бестелесная энергия. Не остаётся даже названия.
Даже если ты не живёшь в полную силу, ты всё равно умираешь. Это и есть, наверное, самая страшная смерть, или, вернее, не-жизнь, которая превращается сразу в смерть.

2015












Не зря

Как же я сегодня устал! Со всем моим терпением и любовью к своим ученикам – это уже слишком даже для меня.
Сначала огорчили пятиклассники – написали так плохо диктант, что хоть плачь – ни одной пятёрки. Открывал очередную тетрадь с трепетом – может тут не будет ошибок, может этого я научил правильно писать чередующиеся гласные – но, увы-увы – и тут я снова терпел поражение – снова ставил себе очередную тройку или – какой позор на мою седую голову – двойку!
Где-то я снова недоработал – поставил себе восемь двоек, двадцать две тройки, ну а остальные – тринадцать – были четвёрки – и на том спасибо, как говорится.
Потом вывел меня Петька. Из одиннадцатого «Б». Снова завёл свою нескончаемую песню о том, как неправильно устроена программа по литературе, и как мало мы проходим наших современников. По мне, если честно, вообще бы их не проходили. А побольше бы взяли Достоевского, Чехова, Пушкина, Куприна, Тургенева, чтобы не галопом по Европам бежать по всему «Преступлению и наказанию», по «Отцам и детям» и «Войне и миру», а уж читать, так читать. Можно и на уроке что-то зачитать из понравившихся мест или из тех мест, где можно поспорить.
Ведь такой пласт, такой ресурс не использован – наша классика, по которой можно учиться всему всю оставшуюся жизнь. А нам пожалуйста -  Тургенев – 4 часа, Гоголь – 3 часа, Толстой – 8 часов… Смешно даже, как за восемь часов можно постичь всего Толстого…
Ладно, опять я погорячился, немного вышел из себя – Петька это прекрасно знает и пользуется этим – наверняка весь класс не выучил домашнее задание и натравил на меня Кривошеева. Чтобы я завёлся на весь урок. Обидно, провели как мальчишку, и я им ничего не доказал, наверное, и урок прошёл впустую…
На большой перемене налетел на завуча и получил от него нагоняй. «Павел Петрович, а почему это ваши так и не пошли на смотр патриотической песни?» Хотя мы с ней уже  обсуждали этот вопрос, я считал его закрытым, ещё сразу, как только стало известно про этот конкурс, сказал, что мои десятиклассники совсем не патриоты и мне претит учить их лжи – выучивать стихи, которые им совсем не по душе и заставлять тратить время на выпуск патриотической газеты.
Ещё тогда, при первом нашем разговоре я ответил, что не собираюсь своих детей заставлять делать что-то против их воли, и, если они хотят, то мы подберем и патриотические стихи и песню, и подберём информацию для выпуска стенгазеты. Но… Мои десятиклассники дружно промычали что-то нечленораздельное, в котором угадывалось скучное «Ну вот, снова!...»,  и я махнул рукой. Правда сказал, что если кто хочет участвовать в конкурсе, может подойти ко мне и мы с ними поготовимся. Но никто из двадцати двух человек так и не подошёл, заявку на конкурс мы не подали, в конкурсе не участвовали. И, по-моему, никого из моих не было даже среди зрителей. Я сам тоже не пошёл на конкурс – у матери Вали Беловой из девятого «А» умерла сестра, и я организовывал похороны – родных у неё никого кроме умершей сестры не было, а помощь была нужна.
Всю большую перемену я выслушивал нотации завуча  о том, как я неправильно воспитываю детей, о том, что я хороший предметник, но классное руководство тоже немаловажное занятие школьного учителя, что моим десятиклассникам в этом году не повезло с классным руководителем – в том году у них была Галина Петровна и на всех мероприятиях они заслуженно занимали первые места – ашники же! «А вы, Павел Петрович, портите такой класс!», - в заключении сказала Ольга Николаевна, и наконец отпустила меня.
Ко всем этим неприятностям присоединился мелкий надоедливый дождь, который зарядил  с самого утра – а я, как всегда, забыл дома зонт. Пришлось идти в мастерскую и просить у Василь Николаевича что-нибудь целлофановое, чтобы не промокли тетради с сочинениями одиннадцатиклассников. Крепко перемотав тетради парниковой плёнкой, я вышел из школы, подняв воротник пальто. Дождь был мелкий, косой  и противный. Он нудно капал на лоб, нос, щёки, попадал за воротник и быстро закапал мне все очки так, что идти было почти невозможно. Благо я живу недалеко от школы – шёл почти наугад.
Подойдя к подъезду, стряхнул капли с поклажи, войдя в подъезд, протёр очки – надо было подниматься на пятый этаж – но руки были тоже мокрые и до конца протереть очки так и не удалось – шёл по ступенькам как в тумане, плюс ко всему от тепла очки ещё вдобавок запотели.
Ну вот и дверь. Звонить не стал, открыл своим ключом. Ага, у Артёма снова гости. Люблю я, когда к сыну приходят друзья. Сразу дом наполняется живой энергией молодости и силы. Могущества и задора. Прислушался о чём говорят. Дверь закрыта, но обсуждают что-то горячо – некоторые слова доносятся очень хорошо из-за двери.
Несколько раз прозвучало «сердце». Понятно, в последнее время только и слышно о пересадке сердца и органов, о выращивании органов в питательной среде, о клонировании и других подобных биологических чудесах.
На мой приход никто не отреагировал кроме кота Васьки – он по-деловому вышел из комнаты сына, приветливо помахивая хвостом, как собачонок, и деловито обнюхивая мои промокшие ботинки и целлофановый пакет с тетрадями, пару раз лизнул меня по лицу и рукам, когда я наклонился, чтобы разуться.
- Нет, я бы так не хотел, - вдруг чётко услышал я голос Петьки Кривошеева, противный голос – который, наверное, будет преследовать меня в кошмарных снах, - я не хочу, чтобы мне пересадили сердце, выращенное в питательной среде – оно ведь ничьё, бездушное. Даже не моё будет. Лучше пусть научатся делать так, чтобы сердце сразу было человеческим не только по физиологическим качествам, но и по душевным. Пусть оно будет не только здоровым, но и добрым, и мудрым, и любящим. Пусть его наполнят заботой и лаской, нежностью и терпимостью. Я бы, например,  хотел, чтобы мне пересадили такое сердце, как у твоего отца, Артём.
Я потихоньку прикрыл дверь и медленно начал раздеваться, благодаря мелкий противный дождь за то, что он так закапал мне лицо и очки, что теперь непонятно, что течёт по моему лицу – слёзы или капельки дождя, и  котёнку Ваське не понять, что я плачу, хотя они и отличаются на вкус – слёзы солёные…
Но как здорово, что всё не зря. Даже двойки за чередование гласных в корне слова.

2014 год











Сказка о туристах

Жили-были, как и полагается в сказках, два друга, два туриста.
С детства они мечтали о путешествиях, разрабатывали совместные маршруты, учились правилам выживания в трудных ситуациях.
Оба зачитывались Дерсу Узала и восхищались Прижевальским, мечтали о покорениях горных вершин и о нехоженых тропинках.
И вот наступил тот счастливый день, когда они вышли на разработанный маршрут, как и мечтали с детства.
Только один тащил с собой неприподъёмный рюкзак, в котором было практически всё – от палатки  и спального мешка до запасного термоса и энциклопедии по выживанию.
А второй шёл налегке. У него за спиной был лёгкий рюкзачок, в котором позвякивали друг о друга походная ложка, кружка и котелок, лежали спички в целлофановом пакете, небольшой спальный мешок, фонарик с запасом батареек, консервы и нож. На одной руке красовались часы, подаренные отцом, а на другой - компас. На шее висел небольшой фотик, подаренный старшей сестрой.
Его друг смотрел на него удивлённо.
– А ты что не взял термос? – спрашивал он его.
- А зачем он мне? Есть котелок, воду наберём в роднике, разведём костёр и сварим вкусный лесной чай.
 - А почему не взял палатку?
- Найду валежник и сделаю шалаш – беспечно отвечал весёлый друг.
 - А лекарства что не взял?
- Да всё под рукой – я найду, чем вылечиться, на месте разберусь – пожал плечами второй.
 - А ты что, и сменную одежду и обувь не взял? – испуганно спросил его первый.
 - Так мы же в поход идём, а не в музей и не в театр – рассмеялся его друг. Промочим ноги – высушим кроссовки на костре, пойдёт дождь – что ж, тоже неплохое приключение получится…
Первый друг смотрел на него  с завистью и немного недоумённо – как же без термоса и лекарств? Как же без сменной одежды и обуви? Как же без тёплого одеяла и мягкой подушки?
Он пытался поднять свой тяжеленный рюкзак, но так и не смог. А когда растерянно сел около него, вдруг вспомнил, что забыл положить  туда сонник и книгу по нумерологии, по которым он сверял каждый свой шаг.
- Нет, друг – иди один, грустно сказал он. - Я забыл книгу судьбы. А без неё неизвестно, что со мной может случиться в дороге.
- Хорошо, – ответил ему товарищ. Я когда пройду по нашему маршруту, по которому мы мечтали пройти вместе, я тебе принесу фотки, чтобы тебе не было так грустно.
Сказал так, и, насвистывая весёлую мелодию, легким шагом пошёл по тропинке, убегающей в синие дали…
Он уходил всё дальше и дальше от дома, радуясь чистому небу, яркому солнцу, шумному лесу, пению птиц, успевая замечать дружных муравьев и пугливых пташек, подставляя лицо встречному ветерку и расправляя плечи навстречу таинственному маршруту.
Он знал, что там могут быть и грозные перевалы и встречи с хищными животными, он знал и о том, что может попасть под град или проливной дождь, он знал, что может скатиться с обрыва или попасть в непроходимое болото, но всё это – его маршрут. И ему интересно всё – и болота, и реки, и непроходимые чащи, и светлые полянки, и пахучая лесная земляника, и опасный вороний глаз, и хищные волки, и красавицы лисицы.
Он знал, что его могут ожидать на пути всякие неприятности, беды и невзгоды, но он твёрдо верил в то, что после грозы обязательно будет солнце, любая чаща проходима и у неё есть выход, любое болото – не так опасно, если в него не заходить, и любой перевал не страшен, если на нём не рисковать и обойти другой стороной.
Он знал, что наградой за его путешествие будет ворох прекрасных фоток с дождём и радугой, с облаками-верблюдами и полями пшеницы, волнующейся под дуновением ветра, как золотое море, с золотым рассветом над тихой заводью реки, с лохматым шаром-солнцем, только что проснувшимся и потому лохматым, медленно выплывающем из-за горизонта, с величественными горами, стоящими стражами над вечным покоем.
Он знал, что по ночам над его головой будет раскидываться купол естественного планетария, и звёзды в небесном  круженье будут нестись в вечность по кривой. И будет немного жутковато от прикосновения к вечности и от ощущения себя одновременно и маленьким муравьишкой на затерянной в глубинах космоса планете-малютке, и таинственным существом, в   голове у которого умещается целая вселенная.
Он знал, что радостью наполнится его сердце, когда он пройдёт по намеченному маршруту и встретит тех людей, которые ему предназначены. Он знал, что встретит ту, единственную и неповторимую, от которой закружится голова и ему захочется петь и плакать от счастья. Он знал, что ему будет с ней жутко интересно и удивительно хорошо.
Он знал, что на пути он встретит много друзей и близких, которые будут его поддерживать во всех начинаниях. И зачем ему на этом пути знаки судьбы, сонники и нумерологические знания с хиромантией и астрологией в придачу?..
Он просто хотел жить, вдыхать воздух полной грудью, писать историю своей жизни, не оглядываясь на своё прошлое, не роясь в рюкзаке в поисках термоса, когда захочется пить - а просто разжечь костёр, набрать воды и вскипятить волшебный напиток жизни.
Он хотел быть свободным и лёгким и не нести с собой весь ворох воспоминаний, не оглядываться на предсказания судьбы, не тратить время на астрологические прогнозы и расшифровки таинственных знаков  - а просто жить - как получится, но по максимуму.
А его друг так и остался стоять с громадным рюкзаком ненужных вещей для путешествия и приключений на длинном, опасном,  но интересном маршруте под названием «Жизнь».

2016


















Содержание

День рождения 5
18 лет 24
Материнская любовь 30
Сказка о Душе 35
Обман 38
Природная вредность 43
Время 45
Двадцать первое. Ночь. Понедельник. 53
Голос 61
Планета Счастье 73
Цветок 81
Сказка про не вспыхнувшую звезду 88
Не зря 93
Сказка о туристах 97























Наталья Боталова
«Не зря. Маленькие рассказики»

Рисунок на первой странице обложки –
Боталова Полина

Фотографии на второй странице  обложки –
с просторов интернета

Компьютерная верстка
Санжакова М.А.