Как неправильно это всё: cреди ночи – шаги в саду… Под дождём – ну куда несёт?! – я иду. Только не приду.
Темень, холодно. Ни огня.
И из холода мне:
– Привет.
– Ну, привет. Ты же ждёшь меня?
– Я не знаю. И да, и нет. Ты зачем?
– Да, наверно, срок.
– Ты уверен?
– Не знаю.
– И? Здесь, ты знаешь, конец дорог.
– Покатай меня вдоль реки!
– Вам, живым, не к лицу тоска. Что ж вас тянет-то не к добру?
– Я всю жизнь всё горел, искал… Да боюсь, не найду – умру.
– А лететь?
– Хвост увяз в грязи.
– А любить?
– Да какой в том толк! Ты вези нас, Харон, вези – отрабатывай страшный долг.
Под веслом тяжела вода. Берег встал за спиной, высок. Так уносит река года – перемалывая в песок. А на том берегу сыром отпечатаны в ил следы.
– Ты, Харон, не гони паром. Дай-ка мне зачерпнуть воды.
– Ой, не пей!
– Рот от жажды сух.
– Потерпи!
– А чего терпеть? Птицы смолкли в моём лесу; красным глазом глядит медведь. А туманы сыры, знобки; а вода – холодна, зыбка… Мы уже посреди реки. Как зовётся твоя река?
– Говорил же, не пей, дурак! Всё забудешь… А впрочем, пей. Впереди, сам же видишь, мрак – так привычнее для теней. Привыкай. Ну, а сможешь – спи. Я и сам бы…
– Какая тишь! Звенья кончены у цепи. Отчего ты, Харон, молчишь? Память сердца…
– Гони её. Пустишь бликами по воде, и отныне она – враньё.
– Кто я? Где я?
– Уже нигде.