У меня есть кот.
Впрочем, не кот, а кошка, но все друзья, да и просто знакомые, побывавшие в моём доме, упорно зовут мою кошку котом. Ну, да это их дело. Я, конечно, поначалу поправлял, мол, негоже кошку звать котом, что же это вы, братцы да сёстры, кошку от кота отличить не можете, а потом перестал, не помогает.
Зовут кошку Кошка, а по-простому, по-домашнему – Куня. Она ничего, не обижается. Особенно, когда бросишь ей в миску колбасную шкурку и позовёшь: «Куня!» – она тут же прибежит, радостно мурлыкнет и шкурку слопает. Вот у Гениса был кот Геродот, во-первых, созвучно, в рифму: кот – Геродот. Во-вторых, учёностью веет. Но я не Генис, моя кошка вполне может оставаться Куней и учёность свою выказывать и при таком плебейском имени.
Куню мы выкупили за шекель у какого-то сердобольного семейства, когда было ей от роду недели три, не больше. Была она маленькая, чёрненькая с белыми кончиками лапок и брюшком и отчаянно пищала, пытаясь пробиться к миске с чем-то для кошек съедобным, откуда её без всякого снисхождения к малолетству отшвыривали повзрослевшие коты числом не меньше пяти. Так что привезли мы нашу Куню домой, когда она уже успела отведать вкус суровой школы жизни, а точнее – выживания. Не знаю, как она сумела в тех спартанских условиях продержаться почти месяц. Казалось, лютый голод заполнял её малюсенькое тельце целиком, высвечиваясь в огромных на тощей мордочке глазах. Привезли мы её как раз к обеду, а на обед у нас был как раз борщ. Его-то мы и налили в миску нашей Куне, добавив картошечки, морковочки и свёклы – чего в том борще и было. Малявка наша долго не размышляла, накинулась на борщ и смела его весь с отчаянной быстротой, жизнью наученная, что могут ведь и отобрать.
Куня ела всё подряд: борщ, кашу, хлеб, картошку, колбасу, сыр… Не было такого продукта, от которого бы она отказалась. Съедала что дают и требовала ещё. Если миска бывала пуста, она сидела с ней рядом и в предвидении голодной смерти пищала, пока миску не наполнят.
А ещё Куня царапалась и кусалась. Мы с женой постоянно ходили с исполосованными её острыми коготочками руками и ногами. Доставалось не только нам, это грозное кошачье оружие испытали на себе все заглядывавшие к нам родные и знакомые. Дети, собираясь к нам со своими детьми, нашими внуками, загодя предупреждали, подъезжая к нашему дому, и тогда наша милая Куня, это маленькое чудовище, отправлялась в тюрьму, то есть в запертую комнату на всё то время, пока внуки были у нас. Она отчаянно сопротивлялась этому насилию над личностью, не даваясь, вырываясь, прячась под столом, под кроватью, используя хитрость и коварство, приобретённые в недели трудного детства. Но, препровождённая в тюремные застенки, она безропотно сносила это унижение, ни разу не отомстив за него ни лужицей посреди пола, ни кучкой на ковре. Когда дети с внуками уходили, и её выпускали на свободу, она тут же радостно устремлялась на кухню к своей миске.
Так продолжалось месяцы и годы. Характер, заложенный в детстве, не изменился. Куня, с первого дня нашего с ней знакомства не допускавшая никакого запанибратства, так и не даёт себя погладить, приласкать, почесать за ушком, как другие коты и кошки. Вот у дочки кот – тот другое дело. Чего только внуки с ним не выделывают, чуть узлом не завязывают, ему всё трын-трава. Зато красив необычайно: такой дымчато-палевый. Но, как и все красавчики, полный идиот. Никакой мысли на его тупой морде не отпечатывается. Куня же – полная противоположность: умна и сообразительна чрезвычайно. Основное её умение в том, что она ещё в своём раннем детстве научилась открывать любые двери. Нет, ключом она пока пользоваться не умеет, но прыгает на ручку, повисает на ней и открывает дверь, куда бы та ни открывалась: на себя или от себя. Так что, когда мы Куню изолируем в отдельной комнате, дверь непременно должна быть заперта на ключ.
Куня – кошка. Но обычных кошачьих радостей в виде свиданий с котами и последующего рождения и воспитания потомства она не знает. И в этом повинны мы, её хозяева, когда, не выдержав непрерывного ночного воя, вызванного пробудившейся зрелостью, наутро с женой на пару отнесли нашу красавицу в ветеринарную клинику. С тех пор Куня больше на улицу не просится. Впрочем, она и до того вела исключительно домашний образ жизни. Наша квартира – её дом. Так она считает. У меня такое впечатление, что она просто терпит нас на своей территории. Хотя… Когда мы приезжаем домой после недельного или более продолжительного отсутствия, она рада нашему возвращению, встречает у двери, приветствует радостным мяуканьем, валяньем у ног и прочими кошачьими проявлениями благодарности, что не бросили её навсегда. Потом она довольно долго жалобно вякает, рассказывая нам, как плохо ей жилось в одиночестве, несмотря на то, что соседка приходила её проведать, накормить и напоить и даже почитать ей книжку. Гостей она терпит, зная, что их визит – лишь на время. Никого прочего на свою территорию Куня не допускает. Помню, дело давнее, ей было года два-три, не больше. Дочка с семейством уезжала в отпуск, и их дымчато-палевого красавца до их возвращения решено было переселить к нам. Когда его привезли, мы сразу поняли, что это было опрометчивым решением. Куня только разок на него взглянула, издала до того не слыханный нами шип, и кота как ветром сдуло. От страха он забился в щель между шкафом и стенкой комнаты и не выходил оттуда несколько дней. Если мы предпринимали усилия, чтобы выманить его и накормить, уже знакомый нам Кунин шип мигом загонял кота в освоенную им щель. Мы пытались кормить кота из отдельной миски в другой комнате, но не тут-то было. Наша Куня мгновенно справлялась со своей едой, а потом – тоже мгновенно – с кушаньем гостя, переживавшего такой глубокий стресс, что у него начала клочьями отваливаться шерсть. К счастью, большего зла ни мы, ни Куня ему причинить не успели, дочка возвратилась из отпуска и забрала бедолагу домой.
Может быть, я много на себя беру, но давно уже пришёл к выводу – насколько он научен, судить не берусь, – что всё человечество, даже те его представители, которые в своих домах никакой живности, кроме мух и поганых тараканов, отродясь не держали, делится на два примерно равные по численности класса: собачников и кошатников.
С собачниками всё более-менее ясно. Ну там, собака – друг человека и всякое подобное. Примеров море заливанное, в которое я нырять не собираюсь, ибо рискую навсегда там и остаться. И вообще, собака и человек ментально друг другу очень даже сродни, кем бы та собака ни была: благородным сенбернаром или завитым с розовым бантиком шпицем.
Я не собачник. И дело здесь даже не в том, что собаку надо выгуливать, то есть попросту бегать за ней на поводке и подбирать в полиэтиленовый пакет её мерзкие какашки. Я просто-напросто принадлежу к другому классу, то есть, говоря по-простонародному, к другому профсоюзу. К кошатникам, которым с собачниками вовсе не по пути. Ибо кошка – она, как известно, не собака. Вспомните, в конце концов, Киплинга, который точно знал, что она, кошка, гуляет сама по себе. Умный Александр Генис, которого я уже упоминал, тоже, кстати, кошатник, написал: «Прелесть кота не в том, что он красивый или, тем более, полезный. Прелесть его в том, что он Другой». Чувствуешь, дорогой читатель, куда нас завело. Прямиком в философию. К Фридриху Ницше, Мартину Буберу и Михаилу Бахтину. А там недалеко и до социальных ценностей, перестройки мировоззрения и осознания того, что Другой – это не Я.
Сосуществование человека и кошки, совместное проживание их в одной квартире, на одной, так сказать, территории, это ли не модель современных межэтнических отношений. Нет-нет, не пугайтесь. Моя задача разве что в постановке вопроса, но не в поисках ответа на него. Тем более, это не задача для Куни, которая на своём, кошачьем, уровне эти вопросы давно решила. Сегодня она уже вполне солидная почти одиннадцатилетняя дама, по человеческим меркам достигла шестидесятилетнего возраста. Всё больше спит, как и положено кошкам. С нами живёт в дружбе и согласии, но погладить себя так и не даёт. Впрочем, мы тоже давно привыкли к такой модели сосуществования.
14.03.16
Бывает же так. Неожиданно вспомнил о своём давнем переводе из Киплинга. Приложу-ка я его в качестве бонуса к этому рассказу, ибо явно прослеживаются между ними некие параллели.
КОШКА МОЖЕТ СИДЕТЬ У ОГНЯ…
Редьярд Киплинг
Перевод Марка Полыковского
Кошка может сидеть у огня и урчать,
Кошка может залезть на клён
Или с пробкой на нитке полдня играть,
Ей не нужен в том компаньон.
Но я Бинки-дворнягу люблю, этот пёс
Точно знает, как поступить,
Был бы мне Первым Другом, скажу всерьёз,
Если б мне троглодитом быть.
Кошка может быть Пятницей, но пока
Не коснутся лапы воды,
Вдоль окна бродить и считать облака
(Видел Крузо её следы),
А потом – вилять хвостом и мурчать,
Словно нет никого вокруг;
Бинки ж будет всегда меня привечать,
Он действительно Первый Друг.
Кошка лжёт, хоть в притворной любви ко мне
О колени трётся весь день,
Но лишь стоит на миг забыться во сне,
Тотчас шмыг из дверей, как тень,
Убежит до утра во двор, за порог –
Нет притворнее из зверюг, –
Бинки ж – тот всю ночь просопит у ног,
Он – мой Наипервейший Друг.
3.06.11