Я иду по некошеному полю подсолнухов. Ощупываю побеги, выбираю подходящий. Нащупав его – прочный, щетинистый стебель – я достаю нож. Высоко надо мной подсолнухи почти соприкасаются головами, перехватывают солнечный свет. Они никогда не опускают лица, всегда погружены в небо. Нож – продолжение моей руки. Он острый и холодный. Стебель начинает интуитивно подрагивать. Постепенно изменяется угол наклона. Где-то там наверху одна из корзинок неловко качнулась. И вот подсолнух лежит на жирной земле, уставив свое мертвенно плоское лицо в голубое окошко света. И лишь слегка колышется затылками море подсолнухов. Я склоняюсь над стеблем. Я вырезаю фигуру своей будущей жены.
Подсолнухи, не опуская лиц, разбрасывают семена. Семена просыпаются, засыпают сочную чавкающую плоть, впиваются в мою согбенную спину. Тем временем я овладеваю искусством любви. Некоторые семена, пав на землю, прорастают. Высвобождаются влажные блестящие листья. Побеги дрожат, спешат, волнуются. Их еще слепые глаза навечно прикованы к голубой бездне. Несказанно быстро вокруг меня вытягиваются молодые упругие стебли. Я в измождении запрокидываю голову. На лицо падает небо. И я тянусь вслед этим стеблям. Я молодой, упругий. Я дрожу от нетерпения. У ног лежит точеное тело моей жены, но я больше его не вижу. Меня до краев заливает бездонная синева. Я больше не опускаю лица. Я теперь подсолнух.
Обнаженная женщина с остервенением рубит полый стебель. Нож – продолжение ее руки.