* * *
Ещё Сирин не гнал в вековую Сибирь,
и воронкой метель не сходила —
кто ж крылатого нашего в Сирии сбил,
в полребра не обвешан тротилом?
Нагоняет к тому же домашняя хворь:
лучших русских с порога хороним.
Тихо ноги ведут средь разбросанных хвой,
русский снег скрипит в вёслах Харона.
Альбатросы ль не знают поющих кручин?
За спиною меняются вехи.
Снял я крылья, чтоб дух свой к ноге приручить, —
видно, так в чьё-то время и въехал.
За Алтайской грядою, как воин, взошёл,
первый колышек вбив на Медведицкой.
Из Москвы брал я курс, заглотнув в посошок,
чтобы древней тропой исповедываться.
У пещеры был в профиль заснят...
Пред магнитным порталом, сняв обувь,
декабристы где, в бытность сонат,
с «шаровой» на границе подобились, —
в аномальную зону вошёл:
шахты ствол был разглажен по кругу:
«Уж не чей-то ль, — подумал, — офшор?»,
ощущая под пяткой упругость.
Вдруг удар был веслом по плечу.
Вспышка света (на стенках затылка ли?).
Снявшись с ног, — параллельно — лечу.
Что-то, вжавшись за ухом, — затикало.
А потом вдруг провал был — и тьма...
и Сизифова пытка под грузами:
Атлантиду ль на горб подымать,
иль хотя бы управиться с Грузией?
С Кольской знатью совет не держал.
Разослал всех глашатаев по миру:
чтобы вновь не проникла к ним ржа —
белой расы уроки припомнили б.
А читать надо б так по векам,
как витками бы в срезе по дереву:
сколько б вглубь себя ни проникал —
ничего б под себя не подделывали!
Древнегреческой памяти ж срез
говорит нам кой-что о Да-арии, —
где и я ведь не с дерева слез:
мне приятно, чем греки одаривают.
За Борейскою вотчиной жил-де наш люд,
развесёлый, таинственный — разовый.
Где молочные реки прямо в рот к нему льют,
берега киселями всё празднуют.
Греки греками(будто б) — но их Аполлон
стал прямою наводкою с нашего.
Видно, этим и взяли их в мягкий полон,
а всё думали: с них в нас всё нажито.
И ходили там русы насыщены в жизнь —
в дребодан, то бишь, были от счастья.
Так и нынче, похоже, как вскользь пробежишь,
с прежней ширью в застольях участвуют.
За Рипейские горы поставлен кордон.
Петли мира — с Полярной в созвездии.
Хоть в какой деревушке, Пегас, напрудонь —
то родные славяне объездили!
Обмирвшление шло планомерней воды:
по полгода бока грело солнце.
Но, как климат стал берегом их подводить, —
ничего в Ледовитом не солится.
Разбрелись кто куда на плавучих сносях,
и об этом есть разные версии.
Так, похоже, по рекам, в Заполярный сосняк
шли стоянками веси развесивать.
А потом в три потока всё дальше брели:
где тепло — там и стакнутся вехами.
От Великой Моравии(в том числе где Берлин)
до индийских туземцев проехались.
Родовая, знать, память в обнимку гнетёт
(как миграции птиц не напрасны).
Может, выбрал кто берег с потопа не тот,
что топили мы шведов с Апраксина?!
Волевые пружины томящихся лет —
от Великой Перми — к средней Азии,
где с Петровой реформы мог себе повелеть:
генотип Заратустрой предсказывать.
Так и будут нести в себе давний свой крест
от Авесты до снятия санкций, —
пока дважды младенец в себе не воскрес —
тем же самым народом останутся.
От Кавказа с Эльбрусом в покатый предел,
где Земля не круглее, чем водится,
где не лес становой с ледника поредел —
а эпоха контрактников вводится.
Так, в режиме колодезной спячки воды,
отстояв своё время под мамонтом,
выходили с пещер закопчённые в дым
полулюди — на воле обманываться.
Над висячей страной, в кольцах прежней красы,
миксанропосы, с чувственной силой,
принимались не сорные травы косить,
а копытное время форсировать.
Трёхстороннюю створку у сердца открыв,
видишь въявь пирамидку под конусом,
где с горячих потоков не взыщешь икры —
треугольные среды ждут Кроноса.
Так, с рабочих флотилий венозной возни
к ним в подол скинет новая эра
не затопленный город, что ране возник,
а фригидную сферу обмеривать.
Имплантантами веры войдут в рукава
бесконтактные помыслы в рубище,
чтоб системой каналов ты мог ворковать
пред тем, как осознанно врубишься.
За формальной инструкцией, срезав пакет,
с силиконовой мыщцей не мешкая, —
прям с Петрова фрегата вступить на паркет,
ну, по крайней уж мере, как Меньщиков.