I
когда твоё сердце растёт,
а тебя всю горбит…
и внутри такое деревце,
вяжет рот.
говоришь, как птичка,
вздеваешь брови,
выворачиваешься...
вечером приходишь,
ложишься,
спичка догорает, шипение…
здорово,
погаснуть –
и отворачиваешься...
II
давай, девочка, без знаков, без поводов,
без преувеличения моих чувств к тебе.
их итак ведь не существует, как иного опыта,
кроме ожога, для человека –
смотреть с бесстрастным лицом на чужого,
бывшего единственным трепетом.
их итак ведь никто не задумывал свыше,
в самом начале. например, бог,
если он когда-нибудь действительно на причале
сидел, поджав ноги, и отправлял корабли.
их итак ведь никто не сулил нам,
не рисовал созвездиями, ореолами,
в карты не подтасовывал.
всё – случайность, к слову о
том, что ты навыдумывала, бестолковая,
накарябала в тетрадке, обвела бардовым
карандашом.
мы повзрослели и поумнели с того момента,
как нагишом смеялись, розовые и гладкие.
теперь лишь нежность эквивалентна
сожжённой извести, порошком присыпанной ссадине,
вмятине
на лопатке…
точек-то понаставили, понарисовывали векторов,
добились и докричались до близких некоторых.
покой теперь только снится, спектрами и
лучами насквозь мы любую прибыль похищаем,
вытягиваем хоть какую-то из жизни маржу.
и всё что нас сталкивает – просто случайность,
девочка, просто случайность.
а мы – ей обманутые, вот что скажу…
III
скрипели качели
там,
где дворик напротив театра полнился
всё звончее
смехом легких и одушевлённых.
дом науки, чуть удивленным,
пялился.
нем. упёрт. очки в роговой оправе.
воздух вдохновения – напролёт
сквозь твои печали,
твоё одиночество – был, как всегда вначале,
приятным, аж жизни хочется
и хочется… что уставился?
разве они радоваться не вправе – вправе.
выходят, познав очень важное что-то,
откровеннее мрака, послезимние, к слёту.
как уходишь за правдой, всё – тревожнее грота,
подземелья и краха. все стучат, как лопатой,
да куда уж! куда там! и трясут тебе МРОТом,
козырьком и зарплатой.
будто день – это копоть, подмастерье у ада…
и не надо тут штопать,
ворковать
или плакать.
и они заливаются светом, словно кружки утренним чаем,
садись, моя Гретхен,
я тебя покачаю.