Вот мы жили да были, были да жили, не умели жить молча, не умели жить рядом;
март дрожит тетивой в крепко стянутых жилах, пахнет радостью первых нетронутых ягод,
золотым абрикосом, неспелым инжиром, и мы живы, а большего будто не надо.
Каждый вечер я пытаюсь не задохнуться в этом ритме, в обжигающем знойном престо,
и бездомным котенком в рукав уткнуться, прижимаясь к груди и к родному сердцу.
Улыбнись мне, любовь моя; зимней стужей, не плодами инжирными пахнет вечер,
солнца свет на земле каждой твари нужен, всем, кто болью утраты внутри изувечен.
Я боюсь повзрослеть: люди ярко светят, а потом вдруг сгорают – совсем, дотла;
я – дитя, я хочу ко всем прочим детям, все, что может приестся – с песком играть.
Я хочу теплый вечер, листать страницы, изумленно таращиться на больших -
и прижаться к плечу, если вдруг приснится горстка пепла от горящей моей души.
Март дрожит в моем горле тяжелым комом, звезды гаснут, но нам далеко до звезд!
Я – дитя, в моем мире иные законы: человекам не можно остаться врозь,
невозможно остыть и не быть в ответе за того, кто с тобою пойдет до конца!
Только солнце, что в каждом, сначала светит, а потом не посмеет смотреть в глаза.
Улыбнись мне, любовь моя, боги с нами, я за руку тебя поведу по льду –
лед растает, конечно же, он растает, но мы будем уже на другом берегу,
и мои следы станут твоими следами - мир мой соткан из нежности и любви…
Почему, когда сердце мое пылает, у других оно обращается в пыль?
Мы с тобою навеки, давай, как в детстве,
наших душ и сердец нерушимый сплав?
Март дрожит, напевает мне в ритме престо
только имя – одно - твое…