Так уж случилось, что родившийся крупным Яшка забрал последние силы у слабого сердца матери, и, когда ему было полгода, она однажды утром не проснулась...
Вот и остались у кузнеца Фёдора восьмеро по лавкам, да на полатях... Еньке тогда было всего три и она запомнила мать, как ласковое тепло, пахнущее молоком.
А потом было несколько женщин, но поиски жены чаще всего заканчивались смотринами – сложно найти готовую на восьмерых детей... Но одна согласилась – молодая, проворная – кузнец был знатный, зарабатывал хорошо. Это после её уговоров отец согласился отдать Еньку в село мачехи бездетным людям, пока она маленькая и привыкнет быстро. Говорила: – "Зачем в семье пять дочерей? Это сыновья работники, а девчонки вырастут и уйдут в другую семью, и фамилию сменят, только рот лишний, да и трудно будет мне с двумя совсем малыми ребятишками..." Отец тогда долго думал, а потом закутал Еньку потеплее и повёз... А когда отдал её чужой тётке, малышка почувствовала неладное, вырвалась из рук и побежала за уезжавшими санями, проваливаясь в снег... Кричала, падала, поднималась и снова бежала... Отец не смог уехать, вернулся и забрал её домой...
Однажды днём, приготовив обед для семьи, мачеха по традиции накрыла два стола – один для родителей и старших детей, а второй, низенький, для малышни – их было четверо.
Мачеха разложила ложки и хлеб, поставила малышам на стол большую миску – одну на всех, а взрослым – каждому свою. И вдруг завела разговор с отцом о своём сне:
– Приснилось мне, Феденька, что будет у нас большое горе: все младшие дети наши умрут, останутся только старшие...
Отец взглянул на неё подозрительно, отобрал у детей ложки и метнулся в чулан, где у него хранилась отрава для волков...
Вернувшись, он поставил перед женой большую миску, которая была на столе малышей и сказал:
– Ешь!
Жена – в слёзы...
Тогда он завернул её в тулуп старшей дочери (был очень сильный мороз) и повёз в деревню, откуда привёз... Когда заехали в лес, жена спрыгнула с саней и убежала... Боялась, наверно, что убьёт... Так и осталась старшая дочь без тулупа, – плакала, а отец сказал:
– Не реви, купим тебе тулуп... Зато все живые!..
Потом отец привёл рябую и некрасивую Матрёну с дочкой, и стала она мачехой детям и женой кузнецу Фёдору.
Работал он исправно: ладил плуги и лемеха, конскую упряжь, гнул подковы, ковал и правил косы, чинил косилки и другую утварь. А когда работы в деревне становилось мало – переезжали всем гамузом в другую деревню. Переезжали раза три на памяти Еньки.
Первым делом отец со старшими сыновьями – их двое было – строили баню. В ней теснилась семья, пока не была срублена изба. Жили без роскоши, дети спали покатом на полатях, только у родителей была кровать за ситцевой занавеской. Зато было всегда убрано: вставали, одевались и на полатях оставались только дерюги простеленные. Полы были деревянные, скоблёные, пахло лесом... А вокруг деревни были небольшие леса-околки – грибные и ягодные.
Новая мачеха оказалась очень хорошей хозяйкой, готовила вкусные щи и отменно пекла. Ей давали заказы печь на свадьбы шишки, пироги и куличи, а ещё фигурный формовой хворост – прозрачный и тонкий, как кружева. И хлеб для семьи был очень вкусный. В избе постоянно царил дух подходящей сдобы.
Детям редко перепадали сладости, только по большим праздникам, но однажды кот пробрался в чулан и свалился в короб с готовым хворостом, накрытый полотенцем. Хрупкая выпечка была безнадёжно испорчена, мать пекла всё сначала, а детям досталось ломанное угощение.
Енька, сколько помнила себя маленькой, всё время хотела есть – общая миска очень быстро опустошалась, – но всё равно была самой непоседливой и шаловливой из детей. Ранней весной, когда ещё лежал снег, у козы родились козлята, и её вместе с приплодом забрали в дом, в тепло. Играть с козлятами – самая интересная забава. Енька носилась с ними по избе да и влетела, невзначай, валенком в брагу. Боялась, что заругают и спрятала валенок сушиться на печь. Засох он отменно – стал твёрдый, словно гипс.
Мачеха, увидев, безжалостно отхлестала ремнём – спасибо, старшая сеструха Панка подставила свои спину и плечи, защищая, – Еньке часто перепадало за шустрость и шкодливость.
Вот когда валенок у неё не стало (новые отец грозился вообще не покупать), настали для Еньки горькие времена... Снегу было ещё по самые подоконники, горки раскатанные, а ты сиди у окна, да смотри в кружочек, что продышала на стекле, как другие катаются с гор на ледяшках...
Детских санок у них не было, были только большие сани – лошадь запрягать.
Дети катались ещё на перевёрнутых скамьях, пока родители не видят, но за это влетало.
А ледяшка – просто и надёжно. Наливаешь в таз немного воды, затем сухой навоз, веточки мелкие и сверху солома, чтоб не холодно, а сбоку верёвочку опускаешь, – и на мороз. Морозы на Урале знатные. Утром вытряхивай и катайся! Только если упадёшь, – берегись! – тяжелы самодельные санки...
Братья и сёстры жалели наказанную Еньку – обувку ей давали по очереди, чтоб не ревела, а бывало и забывали, заигравшись... Вот она однажды и решила тятькины овчинные рукавицы натянуть на ноги, завязать бечёвкой – и айда! – благо, ножки малюсенькие. Она и взрослой-то потом носила тридцать третий размер, как Золушка.
За рукавицы ей снова влетело, но тятька, когда в следующий раз на базар поехал, привёз ей валенки... Так и жили до весны и тепла...
24.03.16
Продолжение: http://www.stihi.ru/2016/05/02/6067