В этом доме давно позабыли молитвы и праздники,
Оплетают клубки, словно змеи, в мастерской.
В этом доме когда-то все были чужими и разными,
А теперь здесь господствует злой, невесёлый покой.
В этом доме нет правды в ногах, а в вине нет истины.
Гаснет рыжая лампа в изящных руках Мадам…
Она вздрогнет от звука, как будто ей в спину выстрелил
Тот, кто был год назад во спасенье, казалось, дан.
Гаснет радость в глазах легконогой смешливой танцовщицы,
Гаснут звёзды; за окнами белый тяжёлый день,
Умолкают на лестничной клетке соседки-спорщицы...
Лишь в прихожей внезапно появится чья-то тень,
Хлопнут двери, проснётся птица, клубок распустится:
Тот чужой и нелепый войдёт в мастерскую, не сняв пальто,
Впустит ветер; и тут же исчезнет привычная грусть, и всё
Станет тусклым, не страшным, напомнив Мадам о том,
Что возможно бежать: в парк, в кафе, на ближайшую станцию,
Удивляясь тому, как звучит позабытый смех,
И чувствуя душу не как идеал, субстанцию,
А как что-то живое, над сердцем, два пальца вверх.