Африканец

Николай Георгиевич Волков
         АФРИКАНЕЦ

В тот день, ну как назло,
Мне почему-то не везло,
Хоть был расписан до минутки
Мой план почти на сутки…

Хоть, вроде, всё я рассчитал,
Но вышел полный, блин, провал:
Сперва охранник догадался
Зачем я в маске в банк ворвался
(Мне руку, сволочь, прострелил),
Затем напарник укатил,
Когда тревога заревела
(Он мне подпортил этим дело),
Вдобавок брюки разорвал,
Нырнув в захламленный подвал,
А уходя каким-то лазом,
«Фингал» заполучил под глазом.
И дальше трудная работа –
В ночи до трапа самолёта
Прополз на брюхе, словно гад,
И с боем взял его в захват.

Лететь решил я в Мозамбик–
Уставив в небо милый лик,
Под знойным солнцем загорая,
Там буду жить, забот не зная.
Мне снится Африка ночами
И даже днём перед очами
Сей дивный материк стоит –
Меня он тянет, как магнит,
Зовёт собой полюбоваться.
И вот теперь туда добраться
Я непременно уж сумею,
Коль не свернёт спецназ мне шею.

Спецназ в кольцо взял самолёт,
Но я ору: «Так не пройдёт!
Зачем вам трупы собирать,
Когда начну всех убивать?
Один на сто – таков расклад!
Ведь нет спасенья от гранат!
Мозгой прикиньте, сморщив лбы,
Зачем ложиться вам в гробы?
А всё прикинув на весы –
Уйдите с взлётной полосы!
Я к неграм в Африку хочу –
И с боем хоть, но улечу!
Вы на исходе сего дня 
Пустите в Африку меня!»

Спецназ не стали применять,
А, продержав часов так пять,
Открыли в Африку мне путь,
Дав керосина всего чуть.
«Не обессудь, дружок, -  сказали, -
Ну, нет его, разворовали.
Мочи ослиной, хошь, залей –
Летают многие на ней».

Оставив тройку «новых русских»,
Блондинок двух в брючонках узких,
Узбека в расписном халате,
С простёжкой мелкою, на вате,
С гармошкой чукчу и китайца,
Другим сказал я: «Выметайся!
Вас доставлять сюда обратно
России будет жуть накладно!»
Закрыл за ними двери ели-ели –
Уж больно  в  Африку хотели.
 
Летели долго в облаках,
Затем же вниз и разом – Ах!
По пальмам  брюхом – Хрясь!
И прямиком  в болота грязь. 
Пока добрались до кустов –
В болоте скрылся весь остов,
А вместе с ним и наш пилот –
Такой вот жизни поворот.. 

Все остальные живы были:
Девицы дурно в голос выли,
Упав под пальмою в тени.
И так до вечера они
Тряслись  от суетного страха.
Узбек в хвальбе  вознёс Аллаха,
Поклоны лихо отбивая.
Китаец, словно умирая,
Безмолвно рядом с ним лежал.
С гармошкой чукча убежал
Куда-то с дуру без оглядки
(В кустах мелькнули только пятки).

Лишь «до балды» всё «новым русским» -
Они, стерпев все перегрузки,
Спокойны, словно не впервой
Быть в ситуации такой.
«Ну, что? – меня с укором
Спросили сразу трое, хором, -
Ты, сволочь, этого хотел,
Нас оторвав от важных дел?
А дальше как? Куда теперь?
В какую нам стучаться дверь?
Скажи, где консула искать?
Иль нам с тобою пропадать
Средь крокодилов и макак?
Ну, отвечай, давай, чудак!»

И дать пришлось мне им ответ:
«Моей вину в случившем нет –
Нам керосина не долили,
К тому ж пилоту позабыли
Выдать карту на маршрут.
Вот потому-то мы и тут!
Но всё ж не стоит унывать,
Давайте вместе выживать –
Не знаем, ведь, куда попали».
Они согласно закивали…

Разбив кокосы, мы попили,
Бананом сладким закусили
И стали дружно соображать –
В какую сторону бежать?
Иль, ноги чтобы не морить,
Сподручнее по речке плыть?
Сошлись на том, что плот
Нас понесёт по глади вод –
Идти ж по джунглям напрямик
Никто из нас ведь не привык.


Мы очень быстро плот слепили
И по течению поплыли,
В пути питаясь чем придётся.
В моём желудке отдаётся
Та пища уж который год,
Припомню лишь  – так сразу рвёт.

На пятый день или шестой,
Из чащи выскочив густой,
На нас напал большой отряд
Каких-то крашенных ребят
И повязал всех очень ловко.
Была б  у нас хотя б винтовка
Иль даже газовый пугач –
Они бы в миг умчались вскачь.
Всё было б проще в трудный час,
Когда б «калаш» я свой бы спас,
Не бросил бы среди болота,
Спеша удрать из самолёта…
 
И вот  теперь туземцы эти,
Как кукол нас, запутав в сети,
Куда-то тащат и хохочут,
Словно пятки им щекочут.
Держась хвостами за лианы,
За нами скачут обезьяны,
Пугая бабочек и птиц
И наших глупеньких девиц.
Похожий чем-то на ежа,
Промчался, иглами дрожа
(Они длиннее в сотню раз),
Куда-то резво дикобраз.

И, поднимая треск и гром,
Пропёрся чащей напролом
Не то кабан, не то медведь –
Не удалось мне рассмотреть.
Колибри рвутся в высоту,
Кричат о чём-то какаду.
Вокруг стоит и шум и гам,
И кто-то где-то бьёт в тамтам –
Видать деревня уж вблизи.
«Ну, Боже Правый, пронеси!
Прошу, прости мои грехи
И в тяжкий час мне помоги!»

И, словно встав под образа,
Уставил в небо я глаза.
Оно ж, мотаясь вкривь и вкось,
На части ветвями рвалось.
Всё потому, что это я
Смотрел сквозь сито ячея,
К шесту привязанный  болтаясь,
О землю задом ударяясь…

В деревне радостно встречали
И мужиков своих качали.
На нас смотрели ж с интересом.
Затем, оставив под навесом
Какой-то хижины пустой,
Под бой тамтама и шамана вой
Пустились в пляску очень лихо.
Мы ж на земле лежали тихо,
Понять пытаясь: что нас ждёт?
К чему их всех шаман зовёт?

А он, с козлиными рогами,
Кривыми дрыгая ногами,
Маша руками, словно птица,
Смотрел со злобой в наши лица.
А мне хотелось в него плюнуть,
Но в горле сухо, даже дунуть
И то силёнки не хватает.
А он глазами, гад, вращает,
Орёт, нам обещая, видно, ад,
Как не дорезанный кастрат.

И нервно всех забила дрожь,
Когда, достав огромный нож,
Он стал крутиться возле нас
Ткнуть норовя им прямо в глаз.
И в миг упали мы душой,
Увидев, как уж в чан большой
Воды доверху наливают
И травы-специи бросают.
В округе бродит тьма зверей –
Они ж собрались есть людей!
Умом понять я не могу –
Неужто вкусное рагу
Нельзя сготовить им из птиц,
А не из наших двух девиц?

От их помады вонь стоит –
Какой тут к чёрту аппетит?
Узбек с китайцем –  очень мелки
И мяса в них, что в дохлой белке,
Всё остальное – только кожа,
Что и на барабан совсем не гожа.
А «новых русских» коль сожрать –
То из кустов не вылезать
Придётся долго уж потом,
Болея крепко животом.

И из меня навар какой,
Когда, как щепка, я худой? –
Не выйдет даже и котлета.
Но, видно, им плевать на это.
Девиц не тронув и меня,
Других уж тащат до огня
И там, одежду с них долой, -
В кипящий чан вниз головой.
И полетели кверху брызги
Под хохот, рёв и визги
Толпы, собравшейся вокруг.
Затем все смолкли разом вдруг
И, плюхнув у огня свои зады,
Уселись в ожидании еды.

Девицы ж в обморок упали.
Мои же губы так шептали:
«Что ты наделал, идиот,
Загнав людей в сей переплёт?
Стать африканцем всё мечтал –
В начале б   книжку почитал,
Иль посмотрел, хотя б, кино.
Ведь всем известно уж давно,
Что живо каннибалов племя -
Им человека палкой в темя
Запросто тюкнуть без причины
И съесть затем взамен дичины.

И сходит им всё это с рук,
Как предкам их когда-то Кук.
О нём Высоцкий пел свой стих
И напечатана тьма книг.
Его все помнят, а про нас
Не то, что книгу – и рассказ
Никто не будет и писать.
И раз лишь в год помянет мать,
Всплакнув под образами,
Что не увидится уж с нами»…

Всю ночь деревня пила, ела,
А днём от сытости храпела,
Как стадо спившихся ослов,
Упав носами средь мослов…

Мне часто снится тот кошмар:
Огромный чан, костёр и пар,
Шамана бешеного вопли
И как жуют, пуская сопли,
С улыбкой на лицах грязных
Моих заложников несчастных.
Пустив на амулеты ухи,
Их быстро съели с голодухи.

А над девицами и мной
Беда промчалась стороной –
Нас лиходеи пожалели,
Видать худы мы были в теле
И нас хотели откормить
И лишь затем уже убить.
Но, как бы ни было, а жизнь
Не  улетела к Богу в высь.
И мы прижились среди них
Вдали от дома и родных.
В чащобах Африки  большой
Мы вновь воспрянули душой.
…………………………………
С тех пор промчалось много лет.
Но  я, хоть стар, беззуб и сед,
Вокруг себя держу гарем –
Дикарок пять, а может семь
(Девиц я не беру в зачёт –
Те у меня всегда вперёд).
Они детишек мне рожают
И кровь в деревне обновляют.

Деревня стала – не узнать!
Вокруг покой, тишь, благодать
Людей в ней больше не едят
И все по-русски говорят.
Шаман одрях – не держат ножки.
Шаманит чукча на гармошке
(Живучий, видно, их народ –
Он отыскался через год).

По вечерам мы с ним, вдвоём,
Всё песни грустные поём,
В траву роняя свои слёзы:
Про белоснежные берёзы,
Про косарей, поющих на лугу,
Про ямщика, замёрзшего в снегу,
Про тройку, мчащуюся в даль.
И гложет души нам печаль –
Другие звёзды здесь в ночи
И не кричат весной грачи,
И хоть прожили здесь мы долго,
Не Лимпопо нам снится – Волга,
Её крутые берега,
А также – белые снега,
Что тихо кружат над землёй…

О, как мне хочется домой
Сбежать из Африки постылой
И в ноги мамы своей милой
Упасть, моля прощенья
За муки все и огорченья.
До самой смерти, до конца
Мне не забыть её лица,
Её натруженные руки.
И ноет сердце от разлуки,
И душу жжёт мою огонь.
И плачу, ткнувшись, я в гармонь,
А чукча воет надо мною,
Ярангу вспомнивший с женою.

Россия, милосердной будь,
Прости меня и всё забудь!
Прими заблудшую овцу!..
И катят слёзы по лицу…