Больнее, чем безумие седин,
Страшнее, чем движение по краю,
Моя душа, среди холодных льдин,
Избитая, больная, но живая
Идёт... Как напряжение строки.
Где девочка приплюснула ладонью
К груди усталой обожжённые куски
Чужого хлеба, пахнущего вонью.
Живого хлеба, пахнущего днём,
И тёплым лугом с золотистой рожью.
Ты только никогда не вспоминай,
Какая правда в след идёт за ложью.
Как в ночь проводят искренним плевком,
Как вдруг горит лицо (белее мела -
Мела метели). И девочка тайком
Куски чужого хлеба молча ела...
Моя душа, прикрывшая глаза,
Сидела рядом и жевала крошки...
О, нищая, безмолвная душа,
Сыграй ей песню на губной гармошке!
Сыграй и спой, ну что тебе терять?
Что не отдать? Ведь времени так мало!
И снова, снова девочка и мать
Мою пустую душу согревали...
А снег так сладко таял на губах
И жался кошкой к худенькому телу,
Мела метель... Озябший свет в домах
Их превращал в танцующую стелу.
Обнявшись, тихо (чтоб не разбудить
Цепных жильцов гробниц многоэтажных)
Они учились заново любить
И уходить среди цветов бумажных...
Рассвет раскрасит искрами сугроб,
Раскроет окна в кружевах мороза.
Мать поцелует девочку в лицо:
"Вставай родная, золотая Роза!
Вставай, родная, завтрак на столе,
И светит солнце ласково и мило.
Но почему лицо твоё в земле?
И холодна улыбка, как могила?
Скажи мне, дочь, откуда этот снег?
И почему промокло одеяло?
Скажи мне, дочь"... Часы, замедлив бег,
Замёрзли вдруг, и тишина упала.
И только старый безымянный пёс
Так жадно грыз засушенное сало...
Кричала мать, а девочка в ответ
Всё также улыбалась и молчала...
Страшнее, чем безумие седин,
Больнее, чем движение по краю,
Моя душа, среди холодных льдин,
Избитая, больная, но живая
Идёт...