Идём втроём выгуливать палас. Там снег стеной.
У бабки ломит глаз, второй-то уж давным-давно ослеп. Вот бабка крошит птицам чёрствый хлеб. Ей ветер нежно юбки шевелит. Порыв… невестой в небо улетит. Она уже взлетала на карниз, где пела басом под метель на бис, плевала на прохожих с высоты… И восхищались дети и коты. Как ворковал восторженный сизарь! Но бабка – шмыг… и на сосну как встарь. В гнездо сорочье сунет длинный нос и стащит пёрышко, – какой с блаженной спрос!
Игра в снежки и с Шариком возня… Весна пьёт чай. И значит, всё не зря! Не зря насквозь сырые сапоги, не зря с калиной "злые" пироги, на капюшоне вдруг чихнувший зверь и снег с дождём… В любовь, девчонка, верь!
Зима сдаёт весне за пядью пядь, и мы в колготочках спешим гулять, и возвращаются на красные носы веснушки ностальгической красы.
В сердцах весниво и в стволах берёз, и на болонку лезет старый пёс, из шкапа древнего потраченный скелет, зевая, выползет взглянуть на белый свет. И даже моль поправит макияж. И тётка в мини поспешит на пляж, и разломает взглядом тонкий лёд…
Весна пьёт чай, а март себе идёт.