У берлоги.
Kак всегда, всеми правдами и неправдами, заработав кучу отгулов, взяв очередной отпуск, что в общей сумме составляло около двух месяцев «вольного плавания», я вырвался на волю в тайгу. Есть у нас такие места, что за день ходьбы редко кого увидишь. Как правило, наибольшая плотность дичи и зверья там, где когда-то жили люди, а потом ушли. Разреженные, осветленные леса более продуктивны, нежели дремучие, нетронутые чащобы.
Покинув Москву днем, на другой день вечером я уже пил чай у хороших знакомых в леспромхозовском поселке. Через неделю-две должен был ко мне подъехать один из моих приятелей, тоже лаечник и вроде охотник. До какого-то времени я верил: все лаечники достойны только любви и уважения. Лишь потом, наученый горьким опытом, понял, как заблуждался. Дело не в привязанности к охоте с той или иной породой собак. Состояние души и безусловное следование неписаным этическим принципам — по-видимому, это то, на чем мир стоит, живет и развивается дальше.
Подкупив продуктов, по возможности функционально, и собравшись, на другое утро я был заброшен на «семёре» к избушке. Поздняя осень, все плачет, светло и одиноко. До жилья около 20 километров. Сразу же сделал небольшой ремонт: постелил доски на пол, обил пленкой потолок, углы, окна, выгреб грязь, скопившуюся за мое отсутствие. Разложил все по своим местам и почувствовал себя дома. Когда-то на этом месте делали и обжигали кирпич, остались навесы, сушила, в общем, масса стройматериала. Но желающих отремонтировать избушку почему-то не было. Путики на зверька были проложены давно, осталось лишь прикормить их и зарядить капканы. Пес мой в диком восторге летал вокруг избушки, то и дело порываясь «слинять» на вольную охоту.
Пройдя на следующий день небольшой маршрут (километров 15-16), вернулся с пятком рябчиков, вороным краснобровым тетеревом и молодым глухарем. Тропа была черная, а пробная белка с синими пятнами на мездре. Надо было ждать холодов, снега, ноября...
Время летело, выходы на маршруты интересны, душа потихоньку оттаивала от "благ" цивилизации. Приехал приятель с молодой собакой, надеясь поставить ее по всему. К сожалению, он не понимал и не хотел понимать свою собаку, а от моих советов попросту отмахивался. Естественно, работала собака никак. Очень скоро мы начали ходить по разным маршрутам. Мне везло. Как-то за один день я принес три куницы: две сработал кобель, одна попала в капкан. У приятеля щеки надувались так, что их было видно со спины. Я понял, что это последний наш совместный выезд на охоту.
Пошли снега, морозило, отпускало, и как-то, километрах в двух от избы, мой кобель метнулся с просеки, странно «забрехав», вежливо и редко. Аккуратно пройдя около ста метров от просеки, за большой вывороченной елью увидел кобеля, отдававшего какой-то неуверенный голос, а в районе комля — выступающую над стволом полуседую голову медведя. Расстояние было около 20-25 метров, меня прикрывали заснеженные елочки. Стал соображать: голова большая, с сединой, значит, медведь крупный, одному опасно, надо уходить. Со всей возможной осторожностью — хорошо погода мягкая!— я тихо вышел своим следом на просеку, заодно делая ножом метки на тонких деревцах. Отойдя в сторону избы с полкилометра, свистнул кобелю, вернувшемуся довольно быстро, и пошел домой. Сообщаю новость приятелю. «Врешь, тебе показалось, какие тут медведи...» Я не стал «пылить», собрался и пошел в поселок. Пришел потемну, позвонил районному охотоведу.
Через сутки охотовед и два его приятеля на «ЗИЛе» с арочными колесами были у меня в избе. Быстро собрались, после краткого инструктажа потихоньку пошли к берлоге. Рассмотрев внимательно контингент охотников, поставил всех троих у квартального столба, указав направление стрельбы: только вдоль просеков. Пустили кобеля, а мы с охотоведом аккуратно пошли к берлоге. Кобель уже азартно лаял. Я взглянул на охотоведа — как-то он очень суетливо себя вел. Метров за 30 я знаками показал: ты заходи с вершины ели, а я прямо к комлю. Одеты в белые халаты, снег не хрустит, погода идеальная. Подхожу метров на 15 к комлю, смотрю — кобель наседает на берлогу (а она оказалась верховой!), голова медведя поднимается все выше, видны желтые зубы, вот уже и шея показалась. Ну, думаю, — уйдет!-
Выстрела напарника все нет. Прикладываюсь и стреляю дуплетом в шею. Зверь осел, слышу какое-то шевеление — кобель треплет зверя. Констатирую с сожалением — пропала берложная собака, теперь это будет средних рабочих качеств, в лучшем случае «пастушок», который пасет медведя. Окликнул напарника, сошлись. «Ты чего, говорю, не стрелял?»( У него был карабин, а у меня двустволка 16-го калибра.) — «Не мог — говорит, — кобель все время был на линии выстрела,
опасался загубить собаку".
Позвали остальной коллектив, сделали памятные кадры, ошкурили зверя и на двух кольях донесли его до избы. Товарная лицензия была у одного из охотников. Мне достались лапы и голова. Охотовед заверил, что после сдачи мяса и шкуры моя доля в денежном эквиваленте будет мне передана.
Ждал я 12 лет. Встречаю как-то того охотника, на кого была товарная лицензия. Разговорились, то да сё. «А я, — говорит, — твою долю передал охотоведу». Не знаю, где она, эта доля осела, но неприятный осадок на душе до сих пор остался.
Охота без охотничьей этики теряет свою прелесть и превращается просто в добычу. Мясо-то и в магазине можно купить. А вот те мгновения, когда подвергаешься смертельной опасности, но уверен, что в случае непредвиденных обстоятельств пуля друга найдет зверя, многого стоят. Вот почему, обжёгшись на
коллективных охотах разного «наполнения», я охотился много лет в одиночку — так вернее. Можно ошибиться только в себе или оружие подведет. А это — судьба!
Мунистов В.И. 2003 г.