Верлибр сапожной щётке

Виктор Татьянин
После того, как почистил свой  плащ,
Грязью дорожной  запачканный,
Вздумал вот также, как щёткой надежной,
Очистить  идеи свои неприличные.
И слово за словом, почти что вслепую,
Счищаю  наносы душевные липкие.
И больно, и стыдно, и горько во всём,
Но нужно работать с душою со  щёткой.
А главное  грязь  моя, плод самостраха,
Идея в ней мелкая, слишком уж мелкая.
И в этом контексте – я та же улитка,
Всё прячусь от жизни, от острых вопросов.
Незря называю себя травоядным,
Поскольку  живу без  обычных восторгов,
Поскольку питаюсь зеленой тоской,
Сработанной горестным сердцем моим.
Я лучше не ведаю пищи пока,
А если мне кто-то  покажет иную,
В фольге, с этикеткой, в рисунках со смехом,
Быть может, я оду спою ей и съем
Тот продукт, и… хозяина тоже.
Претит этот, вроде бы, глупенький смех,
В нём больше лукавства, а значит, вранья.
А мой самострах – он чистый всегда,
И тем я горжусь, что я  в нём откровенный.
Пусть он мне  нередко вручает беду,
И вечно подводит под чью-либо жалость.
Мне даже дворняжка в убийственный холод,
Кусок оставляет  промёрзлого хлеба.
Мне стыдно, конечно, но  я ведь такой:
Кричу в одиночку (никто не услышит),
Всплакну в полутёмном, каком-то пространстве,
Чтоб капля слезы  не блеснула кому-то.
Но всё-таки кто-то всё видит, всё знает,
Всех лечит словами -  от чистой души.
И ходит в любимых, и ластится сукой,
И щедрость тиха, словно ночь на Днепре.
Ему разреши, так и будет привязан
К моим недостаткам улиточной жизни.
А сам не желает войти в оболочку
Моих  бессердечно мучительных дней.
Он хочет мне счастья в пределах улыбки,
Но сердце своё не отдаст никогда.
Он станет с восторгом мне «жемчуг» дарить,
Но жемчуг поддельный, хотя и красивый.
Я это всё чувствую кожей своей,
А мой самострах, ради собственной жизни
И  жизни детей отвергает подделку.
Я жил бы так долго, как, в общем, хотел.
Но щётка сапожная, грубая щётка,
Со слипшейся ваксой, мастикой и грязью,
Мой путь показала и я побеждаю.
И страха уж нет, и прекрасные мысли.
И дело пошло, как по рельсам вагоны,
И я не влюблённый в себя самого,
И все недостатки, почти что очистил- –
Родимые пятна родительских мук.
Пускай теперь скажет,  бедняжка  лукавый,
Мол, все это дурость и хитрость ума.
Такому  открою ущербные зубы,
Прищурю глаза, прошепчу через край:
«Земляк, не гадай на неведомом быте,
Очисти себя самого поскорей.
Великое дело, сапожная щётка,
Со слипшейся ваксой по нежным телам»!