Я встретил в переулке старика,
Живущего на милостыню скудно.
Он двигался и медленно, и трудно.
Но нищенство свободе языка
Сродни, и старый тертый леший,
Мне подмигнув, да прислонясь к стене,
Такое, что не всадник на коне
Сказал бы – лишь отчаявшийся пеший:
«Дурна та власть, какая неспособна
Всем объяснить, насколько хороша,
Необходима, ласкова, удобна –
От лиц вождей до свиста бердыша.
Так внемлем ей и мы, и вперив взгляды
В полотнища, да вслушиваясь в речь,
Согласны, что, пугая и увеча,
Она необходима – как парады,
Как щебет позолоченных фонтанов,
Единства бред, и подлый вечный враг,
Как витязи, идущие на мрак,
Пустая похвальба с телеэкранов…
Но так в чреде веков заведено:
Где сила – там и правда. Из чудовищ –
Свои роднее. Не имей сокровищ,
Но хоть в тарелке к ужину зерно!
Нельзя же, похвалясь умом и духом,
Совсем не думать о насущном. Так
Невольно заподозришь: тот ли враг
Кто враг зовется? И друзья ли с другом?»
Старик сказал и сгинул в подворотне.
Я все стоял, не зная, думать что…
Смахнув соринкой с модного пальто
Его слова, пошел в круговороте
Столичном дальше. Но увидел вдруг
Как здесь же через тридцать-сорок лет
Я сам – беспомощен, не кормлен и раздет
Взойду на этот выморочный круг.