По книге W. Hjortsberg. Jubilee Hitchhiker.
Однажды в магазине четырехлетний Бротиган разорвал две сотни упаковок крекеров, чтобы найти спрятанные в них «призы». Его матери пришлось уплатить восемь долларов (большая сумма в те времена). Несколько недель семья ела крекеры на завтрак. Украденные призы Бротиган закопал на заднем дворе – там он хоронил птичек и насекомых (это «кладбище насекомых» описано в 9 части стихотворения «Галилейский хичхайкер»).
Подростки из бедных и неблагополучных семей развлекались на Хэллоуин как могли: отодвигали деревянные будки уборных, так что человек, вышедший «по делу», в темноте шагал прямо в яму; собирали человеческое дерьмо, заворачивали в газеты, клали на порог и поджигали – хозяин выбегал и, чтобы потушить пламя, плясал на газетах…
Когда куры, которых держала семья Ричарда, заболели, их пришлось зарезать и закопать во дворе. Вместе с двумя такими же сорванцами Дик Портерфилд (такую фамилию он тогда носил) выкопал птичьи останки, пронес их тайком в супермаркет и положил в холодильник.
Арбузы стоили дешево и были главным летним лакомством. Однажды жарким днем на прогулке Дик купил на свои деньги большой 25-фунтовый (больше 11кг) арбуз. Нести его домой помогала младшая сестренка Барбара. Несли по очереди, меняясь через квартал. Барбара устала и попросила Дика взять у нее арбуз. Только она эта выговорила, как арбуз выскользнул у нее из рук и разбился. Пришлось им съесть весь арбуз сидя на какой-то лужайке. «Не хочу, чтобы он пропал», – сказал Дик. Он нисколько не сердился на сестру.
Бротиган в свои teens фанатично любил кино. По субботам он, с другом и сестрой, весь день (с полудня и до полуночи) проводил в кинотеатре; каждый фильм они смотрели по нескольку раз [оказывается, можно было, купив билет, не вылезать из кинотеатра?]. При этом все сидели в разных местах (Дик – поближе к экрану). Денег на попкорн у них не было. Одним из любимейших вестернов для Дика стал «Шейн» [1953, Бротигану уже 18?]. Впервые он увидел его в автокинотеатре [drive-in] во время грозы. Позади экрана полыхали вспышки. По словам одного из друзей Ричарда, это превращало фильм во что-то «религиозное». Дик смотрел его множество раз.
Один из ужастиков произвел на него особенно сильное впечатление. Это был фильм «Чудовище с пятью пальцами». По сюжету, отсеченная кисть убитого пианиста обретала собственную жизнь и, передвигаясь в ночи будто паук, мстила его убийцам. Дик посмотрел фильм вместе с Гэри Стюартом осенью 1947 [ему тогда было 12 лет]. Они возвращались из окраинного кинотеатра поздно вечером. Улица была пустынной. Никакого движения. Над головами проносились силуэты перелетных птиц. Напуганные фильмом, они держались за руки. Гэри обернулся, и ему показалось, что их преследует рука убитого пианиста. Охваченные ужасом, они пробежали пять или шесть кварталов. Но и дома Дик не мог успокоится. Его била дрожь. Он кричал во сне. Матери пришлось провести эту ночь вместе с ним.
При этом в играх Ричард любил изображать «чудовище Франкенштейна».
В двадцать лет Дик Бротиган пережил нечто такое, что осталось с ним, по-видимому, навсегда.
Он давно решил, что будет писателем. Окончив школу (1953), он не собирался учиться дальше. Не собирался он и работать. Время проходило в сочинении стихов и рассказов, рыбалках и ночных прогулках.
Летом 1955-го отчим снял для него комнату, сказав, что обо всем остальном Дик должен заботиться сам. Обстановка была спартанской: узкая кровать, стул и стол. Электроплитка на две комфорки. «Ночлежка», – как вспоминал один его друг.
Тем же летом он влюбился в четырнадцатилетнюю Линду Вебстер, дочь Эдны Вебстер (с которой он вел долгие разговоры на серьезные темы) и сестру Питера Вебстера (с которым он дружил). Это увлечение обернулось для него катастрофой. Линда проявляла к нему чисто дружеский интерес, который сменился настороженностью, когда она заметила, что он относится к ней иначе.
В двадцать лет Дик был еще девственником. Он писал Линде поэтические письма (не отправленные). Сочинял для нее стихи. Жаловался другу, что она разбила ему сердце. Попытка решительного объяснения – на красивом крытом мосту через реку Маккензи – оказалась неудачной. Линда стала избегать его.
Денег не было. Ричард занимал у друзей. Тратил на еду не больше трех долларов в неделю. Питался в основном консервированной фасолью. Продал пишущую машинку. Писал в дешевых блокнотах карандашом.
К осени 1955-го в различных журналах было опубликовано около полудюжины его стихов. Единственный гонорар, который он получил, составлял два доллара. Рассказы нигде не принимались.
Он чувствовал себя все хуже. 22-го ноября написал в очередном блокноте: «я люблю Тебя», на второй странице маленькими буквами: «ричард бротиган», на третьей большими буквами: «ЛИНДЕ».
На следующий день, 23-го, он «нашел Бога». Его охватила религиозная лихорадка. Он «понял», что Бог помогает ему, и что летом всем станет ясно, что он – литературный гений. Стихи, которые он послал своему другу в доказательство своей гениальности, были на редкость беспомощными. «Все для прекрасной Линды, – писал он в другом письме. – Все для человечества. Без Линды я ничто. У меня ничего нет. Я буду ничем. Ничем. Ничем. Ничем».
Родители, обеспокоенные его состоянием, настаивали на обращении к психиатру. Ричарда это испугало. 14-го декабря он отправился в кампус Христианского колледжа, где жил Питер Вебстер, чтобы занять несколько долларов. Питер отказал – Дик уже задолжал ему двадцать долларов.
Ричард бродил по улицам в полной растерянности. Ему казалось, что он готов убить кого-то или самого себя. Оказавшись возле полицейского участка, он зашел и попросил дежурного арестовать его. Дежурный обратил все в шутку, сказав, что арестовывают только преступников. Дик вышел на улицу, подобрал камень и запустил его в стеклянную дверь участка. Стекло треснуло. «Преступника» арестовали.
Это произошло в четверг. В пятницу Джон Л. Барбер (кстати, тезка Джона Ф. Барбера, курирующего превосходный био-библиографический архив Бротигана), судья, известный своей суровостью, признал Дика виновным и отложил вынесение приговора до понедельника.
Уик-энд в общей камере стал еще одним нелегким испытанием. Ричард не переносил табачного дыма, а там было не продохнуть. От стресса у него начали выпадать волосы. Он уверился, что к 22-м полностью облысеет. Единственным спасением были карандаш и бумага. Он много писал, и все его стихи были о Линде.
19-го декабря судья Барбер приговорил Ричарда Бротигана к десяти дням заключения и штрафу в 25 долларов. Учитывая дни, проведенные в камере, его должны были освободить 24-го декабря. Однако поведение молодого человека показалось Джону Барберу странным, и он назначил психиатрическое обследование.
Двое психиатров сделали свое дело очень быстро. Получив отчет, судья принял решение о заключении Ричарда Бротигана в психиатрическую больницу штата Орегон (в Сейлеме) сроком на тридцать дней. Предварительный диагноз гласил: параноидальная шизофрения.
В больнице Бротигану не удалось убедить врачей в том, что он душевно здоров. Как раз напротив. Дик твердил, что он – гений и пишет «великие произведения». Но врачи больше полагались на полицейский отчет, где отмечалось, что «литературная ценность» его сочинений «незначительна». Медики отмечали его «тонкий (женственный) голос», преувеличенную жестикуляцию», «частое хихиканье»; он то и дело снимал очки и смотрел в потолок, вздыхал, принимал театральные позы, гримасничал.
Предварительный диагноз оказался и окончательным: «шизофрения параноидального типа».
В течение месяца было проведено двенадцать сеансов лечения электрошоком. После чего врачи заявили, что лечение прошло успешно, и пациент 22877 теперь полностью «социализирован».
Лечение электрошоком проводилось без согласия пациента. В то время не использовались анестетики и препараты, расслабляющие мышцы. Позднее Дик рассказывал Питеру Вебстеру, что сеансы были очень болезненными и «отшибали память».
ПС. Именно в Сейлеме, в Орегонской психиатрической лечебнице, Форман позднее снимал свой фильм «Пролетая над гнездом кукушки».
В Сан-Франциско (в пятидесятые годы) молодой безработный Бротиган голодал, пил за чужой счет, искал потерянные монеты на полу в барах и в сточных канавах, Примерно час в день он посвящал обследованию телефонных автоматов в надежде найти затерявшийся "никель". Единственное свое имущество, будильник, он продал. Приходилось и сдавать кровь.
Жил Б. в дешевой комнатенке на улице Джесси. "Отцы города" назвали маленькие улочки в том районе именами известных проституток 19 века - Минна, Клара, Энни, Хэрриет, Мэри. Позднее темные окраинные аллеи и тупики стали называть в честь писателей - Керуака, Сарояна, Лондона. Улицы Бротигана во Фриско до сих пор нет.
Бротиган говорил своей первой жене, Джинни, что стихами денег не заработаешь, что в США лишь один поэтический сборник стал бестселлером - "Антология Спун-Ривер" Эдгара Ли Мастерса, тираж которого достиг астрономической величины: 100 000 копий.
В Сан-Франциско Бротиган женился на Джинни Алдер. За жилье платила жена. Она же перепечатывала на машинке тексты мужа. Как-то раз ей пришлось тайком вынести из офиса, где она работала, машинку, а под утро – ее вернуть. Бротиган писал в блокнотах карандашом. Он постоянно голодал и пользовался любой возможностью перекусить за чужой счет. Ему было 24 года.
Однажды (в 1959), позавидовав коммерчески успешным писателям, Ричард, Джинни и их друг Кенн Дэвис решили написать «популярный романчик» вроде тех, что хорошо расходились в карманных изданиях (paperback). Первым делом придумали псевдоним – T. T. Bears (The Three Bears – Три медведя). Потом стали искать тему. Остановились на «героиновой зависимости». Главным персонажем должны была стать «плохая девчонка», которая в конце умирала «ужасной смертью». Придумали и название: Snow White.
Кенн и Дик бодро взялись за дело. Каждый написал несколько страниц. Потом сели «сводить» написанное. Тщательно поправляли орфографию, пунктуацию и т.д. Однако далеко роман не продвинулся: настрочив двадцать страниц, Т.Т. Bears сдались – pulp fiction вызывала у них такое отвращение, что они не могли продолжать.
Уильям Марголис принимал участие в издании небольшого журнальчика Beatitude, выходившего в Сан-Франциско. Журнал печатал и стихи Бротигана.
Однажды Уильям повздорил со своей подружкой. Она выбежала на улицу и принялась танцевать и дразнить его под окном. Взбешенный Уильям выбросил на дорогу все тарелки, какие нашел, а потом выпрыгнул сам. Из больницы его выписали с парализованными ногами.
Чтобы помочь ему оплатить лечение, друзья организовали благотворительный вечер с участием поэтов и музыкантов (в том числе Боба Кауфмана, Грегори Корсо, Лоуренса Ферлингетти и Ричарда Бротигана).
В середине представления Пьер Делатр, организатор мероприятия, получил сообщение, что к ним едут байкеры, «чтобы выбить дерьмо из этих битников». Он вышел на улицу – и байкеры были уже тут. Делатр отыскал глазами вожака и начал импровизировать: «Рад, что вы приехали, парни, – сказал он. – У нас большие проблемы. Банда из Филмора мчится сюда, чтобы все здесь перевернуть. А у нас сбор средств для нашего друга. Он курил травку, и какие-то придурки начали высмеивать его тату, и кто-то выбросил его в окно. Он повредил спину, и уже никогда не сможет гонять на своем харлее».
Байкеров история впечатлила. «Не переживай, мужик, – сказал их вожак. – Все под контролем. Мы позаботимся об этих ублюдках».
И, пока все не кончилось, байкеры стояли на страже, защищая сцену от самих себя.
В квартире Миллера на Русском холме Дон [Карпентер] однажды играл в покер с Бобом [Миллером] и Ричардом. «В жизни не видел ничего подобного», – вспоминал Карпентер. Бротиган играл в «сюрреалистический» покер. «Его ставки, его ходы, как он «снимал», какие карты оставлял, какие сбрасывал – все это не имело никакого отношения к покеру. Он играл в покер так же, как писал. Ему не приходило в голову, что у других людей тоже есть карты, и они могут этими картами победить его фантазию». Дону не стоило больших усилий выиграть у Ричарда все его деньги. Обчистил он и Боба Миллера.
Танцевальная группа Анны Халприн с начала 60-х исполняла композицию «Цветочный бургер» на стихотворение Бротигана (танец и декалмация). Бротиган присутствовал на одном из представлений. После окончания публика потребовала автора. Смущенный Бротиган съежился в кресле и заставил подняться друга, сидевшего рядом с ним (Тома Липсетта). Высокий, худой, светловолосый, Том носил такие же очки, как и Бротиган, и был похож на него. Ему пришлось раскланиваться вместо Бротигана.
Как «Ловля форели» продвигалась к публикации.
Рукопись «Ловли форели» очень понравилась Джеку Спайсеру, и он разослал копии всем своим влиятельным знакомым. Одна из них была послана Малькольму Каули. К тому времени (начало 60-х) Каули был уже известным писателем, критиком и редактором («промоутером» Чивера, Керуака и Фолкнера). Он долго не отвечал, – был занят обработкой своей переписки с Фолкнером, – но когда прочел роман Бротигана, то написал ему письмо с похвалами, обещая показать рукопись в издательстве, хотя, по его мнению, «Викинг» вряд ли возьмется за публикацию романа.
Лютер Николс из издательства «Даблдей» (позднее здесь печатался Дэн Браун) прислал менее радостное письмо: «Даблдей» отвергло роман. Николс советовал обратиться в другие издательства, «более восприимчивые к необычным произведениям», и предлагал написать рекомендательные письма нужным людям.
Вскоре пришло второе письмо и от Каули, где он сообщал, что, как и ожидалось, в «Викинге» посчитали роман «не подходящим для коммерческой публикации».
Том Паркинсон, профессор английской литературы в Беркли, которому Спайсер также посылал рукопись, был восхищен романом.
Восхитился «Ловлей форели» и Дон Аллен, соредактор в «Гроув Пресс». Он написал в издательство и, кроме того, показал роман Лоуренсу Ферлингетти. Тот согласился напечатать фрагменты в новом ежегоднике City Lights Journal.
В марте 1963 Бротигану написал Ричард Сивер из «Гроув-пресс». Издательство приняло рукопись к публикации. Предлагалось также напечатать девять глав в The Evergreen Review.
В апреле 1963 вышел первый номер City Lights Journal. Вместе с произведениями Гинзберга, Снайдера, Керуака, Берроуза было опубликовано и три главы из «Ловли форели».
Этот успех был очень кстати еще и потому, что в личной жизнь Бротигана наступил кризис: Дженни (которой, как отмечали все знакомые, он уделял мало внимания) влюбилась в Тони Асте, и они расстались.
Издательство «Гроув Пресс» все же не решилось публиковать «Ловлю форели», но согласилось напечатать несколько фрагментов в Evergreen Review. 31-го октября 1963 года вышел номер обозрения с четырьмя главками из романа.
До этого в жизни Бротигана произошло несколько печальных событий. Он расстался с женой. Взяв дочку, Джинни уехала в Солт-Лейк-Сити. Когда они вернулись, Ианте уже не называла Ричарда «папой». Денег не было. Ричард постоянно переезжал с места на место в поисках дешевого жилья.
Через какое-то время он встретил итальянку Анну Савока, студентку колледжа, и увлекся ею. Но Анна вскоре оставила Дика ради другого парня. Ричард пришел к подруге в ее отсутствие и разрезал вены на запястьях, после чего забрызгал кровью, стены и пол – чтобы показать, как он ее любит. Раны были неглубокими, и к врачу он не обращался.
Публикация фрагментов в Evergreen Review означала очень многое. Бротиганом заинтересовались в Скрибнерс, предложив прислать им весь роман. Дональд Бартельми, издававший журнал Location, тоже хотел напечатать весь текст и предложил 150 долларов за публикацию нескольких фрагментов.
Как пишет У. Хьортсберг, «слава и удача, казалось, поднимались как луна над далеким горизонтом».
Бротиган закончил «Ловлю форели» к Рождеству 1961-го. Два года ушло на поиски издателя – при том, что многие авторитетные критики, редакторы и литераторы хвалили книгу, а иные даже восхищались ей. Но роман был необычным, и ничто не гарантировало коммерческий успех издания. Издательства предлагали Бротигану написать другой роман – из жизни битников. Эта тема тогда была модной. Вот тут успех был бы обеспечен. И Бротиган написал что-то подобное – «Генерал Конфедерации из Биг-Сура» (очевидная отсылка к популярному «Биг-Суру», второму роману Керуака).
На исходе1963-го Гроув-Пресс все же решилось напечатать обе книги и даже хотело купить права на третью, еще не написанную. Но тут у Бротигана духовно-эстетические интересы взяли верх над прагматическими: он был расстроен тем, что издательство предполагало сначала напечатать «Генерала», а потом уже, заработав кое-что на этом издании и «сделав имя» своему новому автору, выпустить «Ловлю». Ричарду казалось, что этим будет нарушена логика его художественного развития. Он написал письмо, где выражал свое несогласие, но не отправил.
В конце концов Бротигану все же пришлось принять это предложение, но он настаивал на своем варианте договора. Хотя Ричард и утверждал в переписке с литагентом, что пишет не ради заработка, а ради своего «личного развития», это было лишь «позой»; денежные вопросы его, конечно, интересовали и весьма. Гроув-пресс, однако, отказалось менять договор. Кроме того, они требовали, чтобы формальные вопросы были улажены как можно быстрее, потому что собирались номинировать «Генерала» на международную премию Форментор (для неопубликованных произведений; премия была учреждена в 1960; сумма «призовых» в 1961 году составляла 10 000 долларов, и ее разделили Борхес и Беккет).
Бротиган так же тщательно обдумал, с какой ассоциацией литагентов заключать договор. Литагенту из Нью-Йорка он написал, что хочет узнать о нем и ассоциации, с которой он связан (Harold Ober), побольше. После всех этих раздумий Ричард выбрал другую ассоциацию (AAR – Ассоциация представителей авторов).
[Все эти подробности интересны еще и тем, что показывают механику литературной индустрии на Западе.]
В феврале 1964 Битлз начали свое турне по Америке. Бротиган заинтересовался группой. Он собирал фотокарточки и пытался разобраться в четверке - «кто есть кто». Он даже уговорил Джека Спайсера, небольшого любителя поп-музыки, написать письмо Ринго Старру с приглашением в Сан-Франциско. Бывшая подружка Ричарда, принимавшая участие в составлении письма, полагала, что Ричард так интересовался битлами еще и потому, что сам рассчитывал на «скорую мировую славу».
Майкл Макклур переехал из Нью-Йорка в Сан-Франциско в 1961 году. Жили они с женой очень бедно. Спустя почти десять лет, в 1970, у них все еще не было мебели! Кое-как была обставлена лишь одна комната, где Майкл работал. В кухне были только раковина, электроплитка и маленький холодильник; в гостиной – ничего, кроме разноцветных подушек на полу. Бротигану нравилось у Макклуров. В одном из стихотворений он описал рождественский ужин, приготовленный Майклом.
Художник Брюс Коннор, давний друг Майкла Макклура, рассказывает, как он впервые увидел Бротигана.
«Мы разговаривали с Майклом, и вошел Ричард – такой долговязый, бледный, нескладный, неуклюжий, застенчивый и необщительный. Майкл сказал: «Ричард, ступай на кухню и вымой посуду». – «О да, конечно», – кивнул Бротиган и тут же ушел на кухню. Я не знал, как к этому относиться. «Майкл, – сказал я, – зачем ты отправил его на кухню? Он что – пришел сюда мыть посуду?» – «Да нет, ему это нравится, – ответил Макклур, – нравится, когда я говорю ему, что делать».
Коннор вспоминает, что Бротиган ужасно уважал Майкла, а Майкл командовал им как рабом. «Все это мешало увидеть в Ричарде самобытного творца. Может быть, ему нравилось мыть посуду. Не имею понятия. Возможно, это было одно из тех немногих дел, с которыми он хорошо справлялся».
Джоанна Макклур приобрела щенка русского волкодава – «тощего, угловатого, с вытянутой мордой и длинным носом», по словам Майкла. Брюс Коннор описывает его как «высокое, нескладное и боязливое существо». Макклуры назвали его БРОТИГАН. По мнению Коннора, это было немного странно. «Приходит Бротиган, – вспоминал он. – А мы сидим тут, и с нами пес Бротиган. Что еще более унизительного мог выдумать Майкл?»
Бротиган же восхищался Майклом, он был очарован его «эффектным, театральным видом». «В своих повадках он похож на какого-то темного льва, – писал Бротиган в блокноте. – Это его стиль. Но иногда он как бы удаляется. Лев странствует в космическом пространстве».
В своих стихах Майкл использовал «звериный язык» (рычание и т.д.). Уоллес Берман сделал в 1963 серию из четырех фотографий, где лицо Майкла напоминало львиную морду. Бротиган посвятил Майклу “A CandleLion Poem” (что-то вроде «Свечливого стихотворения»).
Ричард Бротиган. Свечливое стихотворение
Выверни свечу наизнанку –
и обретешь крохотную
частичку льва, стоящего
на границе тени.
Richard Brautigan. A Candlelion Poem
For Michael
Turn a candle inside out
and you've got the smallest
portion of a lion standing
there at the edge of the
shadows.
Приблизительно шесть лет, с 1958 по 1964, единственным постоянным источником дохода для Бротигана была работа в химической лаборатории, где он готовил (взвешивал) ингредиенты для бариевой смеси, используемой при рентгеновском исследовании пищевода и желудка. Это занятие отнимало не много времени. В 1964 году он заработал таким образом 332 доллара.
Бротиган очень рассчитывал на премию Форментор. У него хорошо шла работа над романом «В арбузном сахаре», и это укрепляло его уверенность в себе. Ричард был убежден, что 10 000 долларов достанутся ему. По воспоминаниям Джоанны Кайгер, бывшей его подружки, он все ждал, что вот-вот случится сенсация, вроде той, которая изменила жизнь Керуака. В телефонных разговорах он иногда предупреждал, что, возможно, они в последний раз говорят друг с другом, потому что завтра он услышит новость и окажется совсем в другом мире. Он планировал, получив премию, переехать в Нью-Йорк. Джоанна и ее новый партнер, художник Бойс, посмеивались над тщеславием Бротигана. «Да, Ричард, – иронично поддакивала Джоанна. – Возможно, я последний раз слышу тебя».
Однако премии Бротиган не получил. В 1964 году она была присуждена Гизеле Эльснер, немецкой писательнице, чей роман Die Riesenzwerge (The Giant Dwarfs) был опубликован тем самым Гроув-пресс, с которым имел дело и Бротиган. Это было ударом для Ричарда. «Все его суфле опало, – вспоминала Джоанна, – и ему пришлось продолжать свою прежнюю жизнь».
Дон Аллен и Роберт Крили составляли (в 1964 г.) антологию новой американской прозы. Дон Аллен хотел, чтобы в нее вошли и тексты Бротигана, но Крили был против. Объяснялось это, возможно, тем, что Крили хотел включить произведения Джона Хокса, своего друга по Гарварду, а Дон Аллен считал его «слишком европейским». В результате произошел своего рода обмен минусами, и ни Хокс, ни Бротиган в антологию не попали.
Фрагменты «Ловли форели» (до выхода книги) печатались в нескольких периодических изданиях. Одним из таких изданий был журнал TriQuarterly. Из-за «близорукости редактора» в одной главе были перепутаны абзацы. Бротиган не смог просмотреть гранки, потому что в то время он часто менял место жительства, и гранки были посланы не на тот адрес. Ричард не стал особенно возмущаться, но попросил, чтобы в следующем выпуске были даны исправления. Редактор (Ньюмен) пообещал это сделать, добавив, что, по его мнению, глава имеет смысл и в «неправильном виде» и смотрится так даже еще лучше, чем в «правильном».
У Бротигана всегда были проблемы с правописанием. Он часто печатал неправильно, и дело было не в том, что пальцы случайно задевали не те клавиши. Например, в начале рукописи «Аборта» стоит illeagal вместо illegal, и в одной фразе можно найти сразу три орфографических ошибки.
После выхода «Генерала» и благожелательного отзыва в «Эсквайре» Бротигану предложили написать о death row, то есть об отделении смертников. Проект затеял один из редакторов «Эсквайра». Он предполагал «что-то такое в юмористических тонах», где бы описывалось, как 50 заключенных, ожидающих смертной казни, «обсуждают свои апелляции, смотрят ТВ, собирают паззлы, проходят заочные курсы и занимаются бог знает чем еще…» В целом все должно было производить впечатление абсурда, а не пугать и вызывать сочувствие, как обычно. Гонорар составил бы 600 долларов плюс компенсация расходов или 200 долларов, если написанное не будет принято к печати. Заключив договор, Ричард отправился в тюрьму Сан-Квентин – ту самую, где в 1957 году для заключенных показали «В ожидании Годо» Беккета.
Публикация «Генерала Конфедерации» ничего не изменила в финансовом положении Бротигана. Основным источником его дохода была работа в химической лаборатории. За год в среднем он зарабатывал 1 400 долларов; с января по август 1965 получил 637 долларов.
Несмотря на замкнутый, необщительный характер, Б. вел активную переписку с издателями. Он пытался пристроить свои произведения где только можно. Но почти отовсюду получал отказы (редактор «Эсквайра»: «Слишком много и слишком мало для нас. Идея забавная, однако. Keep trying».)
Гроув-пресс представило Б. как писателя-битника, и это ему не нравилось. К тому же издательство тянуло с публикацией «Ловли форели» и вообще отказалось от романа «В арбузном сахаре».
Бротиган попытался уйти от Гроув-пресс. Он написал Элизабет Макки, литагенту, представлявшему интересы Уильяма Стайрона и Флэннери О’Коннор. Но из этого ничего не вышло: одобрив «Сахар», Макки все же отказалась работать с Бротиганом.
Ричарду было уже тридцать лет, а он еле-еле сводил концы с концами.
Не получив премии Форментор, он, по совету друзей, решил попытать счастья в Фонде Гугенхейма.
Почти все редакторы, которым Бротиган посылал свои романы (в том числе и Дональд Хаттер из «Скрибнерс»), искренне ими восхищались, но не решались публиковать, ссылаясь на то, что такие вещи «трудно продать».
С 1966 по 1974 год Бротиган жил в старом двухэтажном деревянном доме на бульваре Гири в Сан-Франциско (сейчас эту оживленную улицу русскоязычные юзеры в Сети называют иногда «Гирибасовской».)
Попал в этот дом Ричард случайно. Художник Ори Шерман, занимавший там квартиру, собирался уехать в длительное путешествие, и ему нужен был кто-то для присмотра за жилищем. Знакомые посоветовали Бротигана. Дом так понравился Ричарду, что когда хозяин вернулся, он отказался освобождать «жилплощадь», ссылаясь на «права сквоттеров». Шерман был огорчен, но квартира осталась за Бротиганом (история «захвата» изложена в книге не совсем ясно).
Постепенно Бротиган превратил свое жилище в «убежище», кафкианскую «нору». Там хранилось множество любопытных вещиц (в том числе и знаменитая птица Уиллард). Это был своего рода «музей», как назвал бротигановскую квартиру Брюс Коннер. Дон Карпентер считал, что «нора» будто нарисована Чарльзом Аддамсом (карикатуристом, создавшим «Семейку Аддамсов»). Занавешенные окна пропускали лишь слабый свет. В квартире было сумрачно, как в пещере. Никому из знакомых жилище Ричарда не нравилось. Но он им очень дорожил.
В 1972 году Бротиган разбогател настолько, что смог купить трехэтажный дом в Болинасе. После этого – видимо, предполагая, что может переехать в Болинас насовсем, – он попросил Эрика Вебера сделать фотоснимки «музея». Вебер истратил несколько катушек фотопленки, снимая каждый угол квартиры во всевозможных ракурсах. Бротиган предупредил, чтобы он никому не показывал снимки. «Никто не должен их видеть, пока я жив». Странная просьба, по словам Вебера. Никто эти снимки и не увидел при жизни Брготигана. Вебер сделал с них лишь контактные отпечатки.
В 1974 году владелец сообщил, что дом будут сносить. Бротигану пришлось покинуть свою «нору». После этого – по словам Ианте, дочери Бротигана, – «все изменилось». Она была уверена, что если бы отец мог остаться в своем «музее», он прожил бы дольше. Но у Бротигана наконец появились деньги, и он «вышел в мир». Его новым жилищем стала квартира на склоне Телеграфного холма, над площадью Вашингтона.
По мнению Луи Вебер, Ричард был «трагическим романтиком», и этим определялся его стиль жизни. «Он идеализировал Хемингуэя, восхищался им. Он был по-романтически увлечен образом жизни Хемингуэя, рыбака, охотника, «настоящего мужчины», постоянно говорил о его жизни, его образе, его способе быть».
Бротиган понимал, что копировать жизненный стиль Хемингуэя бесполезно. Он хотел создать свой собственный стиль, который неизгладимо запечатлелся бы в сознании читателей.
Свой имидж Бротиган создавал постепенно в первой половине 1960-х. Шерстяное пальто с капюшоном (дафлкот) и шляпа с ровными полями, которые ему нравились в начале десятилетия, к 1966 сменились жилетом в тонкую полоску и нитями из бисера, шляпой с высокой тульей (Western hat) и очками без оправы. В холодную погоду он носил пальто для служащих ВМФ (navy coat), купленное в магазине, торгующем ненужным обмундированием. В теплые дни – жилет, увешенный значками (pinback) (?) и водолазку, иногда добавляя к ним пиджак из секондхэнда. МакКлур иронично писал: «Как и Бодлер, Ричард был утонченным денди. Как обедневший денди он одевался в тщательно подобранное тряпье, не имевшее само по себе никакого стиля».
Во второй половине шестидесятых в Сан-Франциско было много хиппи и разных левых (анархических) групп вроде «Диггеров» (это сообщество актеров устраивало бесплатные концерты, раздавало бесплатную еду, предоставляло бесплатную медицинскую помощь, бесплатный транспорт и т.д.).
Бротиган тоже участвовал в этом движении. Он раздавал бесплатно на улицах свои стихи, отпечатанные на мимеографе (в том числе и маленький сборник «Посади эту книгу» – к книжке были прикреплены пакетики с семенами). Одно время он носил по улицам осколок зеркала из «запасов» «Диггеров»; он показывал его хиппи и туристам и призывал: «Посмотритесь в зеркало – бесплатно! Познайте самих себя!»
В 1966 году Бротиган был совсем на мели. Единственный опубликованный роман («Генерал Конфедерации из Биг-Сура», конец 1964) продавался плохо: разошлось только 1000 экз. «Ловля форели в Америке», принятая Гроув-пресс, лежала ненапечатанной. Два другие романа, которые он к тому времени написал («В арбузном сахаре», «Аборт»), отвергли все, к кому он обращался.
Приходилось экономить на транспорте. Ричард то и дело наведывался к друзьям, у которых можно было поесть. При этом он по-прежнему жил в мире своих фантазий, и, по свидетельству одного друга, гуляя с Бротиганам, он будто переносился в его роман: Бротиган говорил так же, как и писал, – с неожиданными метафорами и необычными выдумками. Он любил играть в словесные игры.
Среди книг, которые стояли на полке в его «убежище», самыми любимыми были сборники рассказов Бабеля, Мопассана, Андерсона, ранние репортажи Хемингуэя и полная «Греческая антология». Ему нравились стихи Джека Спайсера; некоторые из них он знал наизусть.
В 1968 году Бротиган стал уже местной знаменитостью в Сан-Франциско. Герб Кейн, популярный колумнист в «Сан-Франциско Кроникл», часто упоминал в своих заметках и Бротигана, и Макклура. Друзья гордились такой славой и собирали вырезки из газет. Когда Кейн упоминал кого-то из них, тот провозглашал себя «Ten Day Baron of Caf; Society» (что-то вроде «короля модного клуба»; Caf; Society – так в 30-х годах, после отмены сухого закона, называли в США модную публику, тусовавшуюся в кафе, ресторанах и ночных клубах). Оба спешили в кафе Enrico’s, усаживались за столик на тротуаре, пили белое вино из бокалов и поглядывали на прохожих, полагая, что вызывают всеобщий интерес. Однажды они сильно поссорились из-за того, кто из них более знаменит, и какое-то время не разговаривали. И тот, и другой были весьма чувствительны к «славе». По мнению Шумейкера, Макклур был тщеславнее, чем Бротиган, а Бротиган – намного амбициознее.
Занимаясь сексом, Бротиган, по словам Валери Эстес, думал только о себе. Он никогда не интересовался, что чувствует его партнерша. При этом он гордился свой способностью задерживать оргазм. Секс получался довольно шумным – и шума больше производил Бротиган. Соседи часто обращались к ним с жалобами по этому поводу.
Магда Крегг устроила вечеринку, чтобы отпраздновать поэтическую удачу Лью Уэлча, с которым он состояла в неформальном браке (Уэлч написал поэму Wobbly Rock, которой все восхищались). «Было здорово, – вспоминала она. – Полно жратвы. Классная музыка. Все танцевали. Все веселились». И тут Бротиган поднял кирпич и швырнул его в окно. «Ричард! Зачем ты это сделал? – закричала Магда. – Сукин сын! Ты испортил мою вечеринку!» Бротиган повернулся к ней и сказал: «Не хочу, чтобы все шло по-заведенному».
Издатели поначалу интересовались Бротиганом только в качестве представителя «контркультуры» Восточного побережья. Гроув-пресс напечатало «Генерала Конфедерации» в расчете на интерес публики к битникам. «Ловля форели» была слишком «особенной», никак не связанной с битниками, поэтому ее и не публиковали. Однако к концу 60-х ситуация изменилась: битников сменили хиппи.
В Сан-Франциско Бротиган был для молодого поколения чем-то вроде признанного «гуру»: ему перевалило за тридцать, он печатался, участвовал во многих акциях, мероприятиях. Когда Бротиган написал в местной газете две рекламные строчки о каком-то кафе, на следующий день там уже было не протолкнуться. Его знали даже водители такси.
Издательство «Четыре сезона» напечатало наконец «Ловлю форели» и два других его романа – книги быстро раскупались. Журнал «Роллинг стоун» в каждом выпуске печатал рассказы Бротигана и требовал новых. Среди литераторов Восточного побережья Ричард был уже хорошо известен. Один из них рекомендовал его своему литагенту в Нью-Йорке, и та, прочитав «Ловлю форели», согласилась представлять «будущую звезду».
В том же году Дженис Джоплин поменяла команду. Она искала название для группы. Однажды, разъезжая по городу на новеньком порше, она встретила Бротигана в компании одного из его друзей. Все трое провели день, переходя из бара в бар. Дженис и Ричард играли в пул, пили и прикидывали, как назвать новую группу. Через несколько дней Бротиган предложил: Out of the Cradle Endlessly Rocking – это была строчка из Уитмена. Дженис название не слишком понравилось, и она назвала две свои последние группы Kozmic Blues Band и Full Tilt Boogie.
Хотя издатели представляли Бротигана как «голос поколения битников», сами битники его совсем не ценили. Аллен Гинзберг считал его произведения «мелкими» и «искусственными». Бротиган не понравился ему с самого начала. В 1956-м он иронично называл Бротигана (за спиной) «фруд» (frood, крутой). В конце 60-х битники придумали для Б. новое прозвище: Бантхорн – по имени героя оперетты Гильберта и Салливана (1881), носившего с собой лилию (пародия на Оскара Уайльда).
Бротигана пригласили выступить перед учащимися недавно открытого колледжа в тридцати милях от Сан-Франциско. Строительство еще не было завершено. Установка оборудования для сцены продолжалась. Профессор английской литературы, пригласивший Бротигана, договорился с рабочими, что они сделают полуторачасовой перерыв, чтобы не мешать выступлению. Но уже через пять минут после начала сверху на сцену позади Бротигана медленно опустилась большая деревянная рама. В зале раздались смешки. Бротиган, недовольный помехой, продолжал чтение. Спустя еще пять минут прямоугольная рама начала подниматься вверх. На этот раз публика смеялась громче. Бротиган упрямо продолжал читать. Вскоре рама появилась снова. Бротиган пришел в ярость. Когда смех утих, он сказал: «Думаю, на этом чтение закончено». По мнению профессора Крокетта, вел он себя крайне неловко. Учащиеся рассчитывали увидеть «самого беспечного и веселого человека в мире», но то, что они увидели, не соответствовало их ожиданиям. В зале чувствовалось напряжение. Профессор спас положение: он поднялся к рабочим и еще раз поговорил с ними. Те извинились и согласились подождать. Крокетт убедил Бротигана, что теперь все будет хорошо, и он может спокойно продолжать. Но едва Бротиган начал, как в зал вошла уличная собака. На ней были металлические бирки, которые громко позвякивали. Направляясь к сцене, она то и дело останавливалась почесаться. Потом она вышла под громкий смех присутствующих. Порядок был восстановлен, но только на короткое время: появилась другая собака и проделала то же самое. Бротиган объявил перерыв на несколько минут. После перерыва он продолжил, как будто ничего не случилось. И постепенно напряжение в зале стало спадать. К концу выступления все уже были влюблены в Бротигана и вспоминали о случившемся не один месяц.
Бротиган стремился все, что было связано с его личностью, превратить в произведение искусства – начиная от оформления книг до внешнего вида и биографии. О нем нередко говорили, что он – мастер пиара.
Он всегда твердо настаивал на своем проекте оформления книги, раздавал и рассылал книги только «нужным» людям, пытаясь добраться и до таких, которые слыли отшельниками. Он не позволял знакомым делать случайные снимки. Один из друзей подглядел ненароком, как Б. в одиночестве «прихорашивается», и поразился его сосредоточенному и важному виду. Он сочинял истории о своей жизни (вообще-то, этим, похоже, занимаются все писатели – Хемингуэй, Фолкнер и т.д.). Самоубийство, видимо, было следствием этой установки «жизнь – поэма»: Бротиган всегда, с юных лет, завидовал тому, как выстроил свой образ Хемингуэй.
В самом конце 60-х звезда Бротигана начала восходить, если и не стремительно, то все-таки быстро. Новое издательство Сэма Лоуренса купило у литагента права на издание трех романов Б. одной книгой – за 20 000 долларов. Это был очень выгодный контракт для писателя в положении Бротигана. Тот попросил, чтобы сумма выплачивалась по частям в течение 4 лет. Это освободило его от забот о заработке на долгое время.
Б. постоянно приглашали на чтения, и платили не так уж мало. «Роллинг стоун» регулярно печатал его рассказы. Один рассказ был опубликован в мейнстримном журнале «Вог».
Если Бротиган и не достиг еще славы Хемингуэя, то все же стал профессиональным писателем, который мог жить на свои литературные заработки.
На одном из «уоркшопов» в Сан Диего, он встретился с Джимом Моррисоном. Мастерская была организована в кампусе на побережье. Моррисон представлял там свой документальный фильм Feast of Friends.
После просмотра, Джим с бутылкой виски присоединился к компании литераторов и студентов. По воспоминаниям Карпентера и Крили, он напился и вел себя «по-дурацки». Когда Крили процитировал Элиота, Моррисон начал высмеивать этого «ранимого поэта, этого зануду», потом разбил бутылку о голову своего друга, сидевшего рядом.
Макклур в своих воспоминаниях описывает это так:
«Было уже за полночь. Все надрались. Мы сидели на зеленой лужайке. Крили разделся и покатился вниз по склону, пьяно выкрикивая: «Я – это мое тело!». Это было чудесно. Ричард Бротиган сидел под деревом, погруженный в свои благородные бротигановы мысли. Джим, Бейб и я сидели, скрестив ноги, под другим деревом. Не помню, чтобы кто-то что-то сказал, но Джим вдруг разбил бутылку о голову Бейба. Я сказал: «Джим, на хрен ты это сделал», а он ответил: «Правда?», взял другую бутылку и разбил ее о свою голову».
По воспоминаниям Крили, все это не нравилось Бротигану. Он не выносил, когда рядом блестело битое стекло, и вообще не любил беспорядка. «Однажды, – вспоминал Крили, – я видел его на пляже, собирающим брошенные пластиковые бутылки».
Бротигану нравилось помещать на обложках своих книг фотографии женщин. Вопреки общему мнению, не все они были его любовницами. Для обложки романа «Аборт» Б. подыскал фолк/поп-певицу Викторию (Домагальски). Внешне она очень походила на Вайду, героиню «Аборта». Виктория жила вместе со своим менеджером в большой викторианской квартире. Несколько раз Бротиган у нее обедал. Однажды он привел с собой новую подружку, Шерри Веттер. По воспоминания Шерри, обед в тот раз был «итальянским» – равиоли и т.п. Бротиган на протяжении всего обеда не уставал нахваливать кулинарные способности Виктории. Наконец той это надоело. Она шмякнула тарелку об стол (разбив ее) и сказала: «Ричард, я не могу принять эти комплименты. Все, что я сделала, это зашла в итальянский магазин по дороге домой».
Распивая бутылку вина с молодым другом, Грегом Дьюи, музыкантом-ударником, Бротиган спросил: «Ну и что ты собираешься делать? Стать богатым, или знаменитым, или все вместе?»
Дьюи, не особенно над этим задумывавшийся, сказал, что, наверное, знаменитым, потому что остальное тогда приложится.
Ричард посмотрел на него с неожиданной серьезностью: «Лучше думай о том, как разбогатеть».
(Это было в начале 70-х, когда книги Б. уже хорошо раскупались.)
1970-й был удачным годом для Бротигана. Книга («омнибус» - два романа, «Рыбалка и «В арбузном сахаре», и сборник стихов в одном томе) расходилась очень хорошо. Энрико Бандуччи, владелец уличного (открытого) кафе, согласился предоставить территорию для раздачи автографов (подписывания книг). Бротиган начал продавать и подписывать книги в 11 утра. Бандуччи ушел вскоре после этого. Когда он вернулся, как обычно, около половины десятого вечера, Бротиган все еще сидел за стопкой книг и подписывал, подписывал, подписывал… Издательство City Lights помогало с подвозом книг. «Ричард, – сказал Энрико, – лучше бы тебе завести печать с подписью и проштамповывать эти книги».
Выстроилась длинная очередь. Бротиган подкреплялся алкоголем. Он пьянел все больше и больше. Его обычно убористая подпись делалась все размашистее, пока не достигла примерно двух дюймов (пяти сантиметров) в высоту, занимая большую часть страницы. «В ближайшие дни не смогу написать ни одного fucking слова!» – сказал Ричард Энрико. По подсчетам, Бротиган в тот вечер продал и подписал больше тысячи экземпляров этого омнибус-издания.
Контракт Бротигана на издание поэтического сборника «Роммель продвигается вглубь Египта» предусматривал, что издательство опубликует объявление на полную страницу в «Нью-Йорк Таймс» (это стоило 3210 долларов), а также мелкие объявления в шести других известных газетах и в тех газетах учебных заведений, где уже рекламировалась «Рыбалка в Америке». Суммарные расходы на рекламу составили 9007 долларов, и они окупились. За пять месяцев было выпущено пять тиражей общим количеством 120 000 экземпляров.
1970-й год изменил жизнь Бротигана – пришли успех, слава, деньги. Похвальные отзывы сыпались отовсюду. Его хвалили даже в изданиях, рассчитанных на массового читателя. «Ньюсуик» объявил, что «Бротиган дает пищу всем чувствам… Он соединяет стилевое совершенство Хемингуэя, откровенность Шервуда Андерсона и «коварство» Бодлера».
Бротиган был уже настолько богат, что мог оплатить перелет своего знакомого, Питера Миллера, из Кембриджа (Массачусетс) в Сан Франциско. Когда Миллер гостил у Бротигана, тому позвонил Майкл МакКлур и попросил помочь вырыть трубу на заднем дворе. «Пойдем, поможем», – сказал Бротиган. Они отправились к МакКлуру. Оба надели рабочие перчатки, но раскапывал трубу один Миллер – Бротиган, казалось, был не приспособлен к ручной работе. Он и МакКлур стояли рядом и беседовали. «Я выкопал эту чертову трубу, – вспоминал Миллер, – потому, что они ничего не делали».
Важным источником доходов для Бротигана были чтения в студенческих кампусах. В 1970 году он выступал перед студентами 20 раз. Почти все чтения были организованы Калифорнийским Обществом Поэтических Чтений - подразделением Центра Литературного Письма при факультете английской литературы Калифорнийского университета.
На волне бротигановой популярности (1970-й год) Хелен Бранн, литагент Бротигана, попросила у издательства аванс в 200 000 долларов за «Аборт» и 100 000 за сборник коротких рассказов. Издательство было «шокировано» и предложило 150 000 за обе книги. В конце концов сошлись на 175 000.
Когда Хелен Бранн, литагент Бротигана, получила экземпляр договора с издательством Dell (на 175 000 за две книги), она обнаружила не обговоренный пункт: обе новые книги предполагалось «считать» вместе с четырьмя предыдущими (joint accounting). Это означало, что если новые книги не «отработают» свой аванс, то он будет выплачиваться из прибыли за предыдущие книги.
(В материале по ссылке внизу автор объясняет разницу между Joint accounting и Separate accounting. Он приводит в пример договор на 100 000 долларов за две книги, задаваясь при этом ироничным вопросом: существуют ли еще такие договора? – Как видно, времена изменились.)
Бротиган впервые прилетел в Лондон по случаю выхода его книги. Решив позвонить с улицы, он зашел в красную телефонную будку, снял трубку, но не успел опустить монету, как услышал мужской голос с властными интонациями: "Что бы ни случилось, мое имя не должно упоминаться". Смущенный Бротиган торопливо повесил трубку.
В то время в Лондоне нередки были случаи неправильного соединения, когда можно было слышать посторонние разговоры.
Во время визита Бротигана в Лондон (1970) Эд Виктор из издательства «Джонатан Кейп» устроил его в отеле «Риц», решив, что это будет «прикольно» [не очень понятно, кто платил за номер? Бротиган или издательство?].
В первый же вечер Дик и Эд отправились на прогулку по городу, переходя от бара к бару. Они сильно напились и вернулись к отелю, когда тот уже был закрыт. На Ричарде было его знаменитое «конфедератское» пальто. Эд считал, что он выглядел «очень странно. На нем была шляпа с большим пером. Он был одет настоящим хиппи – как будто в старую армейскую форму или что-то такое». Ричард постучал в стеклянную дверь. Ночной портье подошел посмотрел на Бротигана и повернул обратно.
«Я здесь живу, – повторял Ричард снова и снова, прижимая лицо к стеклу и стуча по нему. – Я здесь живу… Я здесь живу…» Портье строго качал головой. И только когда Эд, в безупречно сшитом пиджаке, вышел из-за спины Ричарда и объяснил, как обстоят дела, портье сдался и открыл дверь.
Хелен Бранн, литагент Бротигана, не согласившись на joint accounting в контракте предлагаемом Dell, обратилась в издательство Simon & Schuster. Момент был выбран удачно. Главный редактор издательства Р. Готлиб годом раньше перешел в издательство Alfred Knopf и увел с собой два десятка лучших авторов, включая Джозефа Хеллера.
Чтобы как-то восполнить эту потерю, Джонатан Долгер, редактор Simon & Schuster, запустил две серии: Fireside Books и Touchstone Books. Книги Бротигана могли бы хорошо в них вписаться. Кроме того, сам Долгер высоко ценил произведения Бротигана. Он немедленно позвонил президенту компании, отдыхавшему на Файер Айленд (возле о. Лонг Айленд). В результате был заключен тот самый контракт, который Бранн предлагала Dell (175 000 за две книги, separate accounting).
Документы были подписаны сразу, как только Бротиган вернулся из Лондона (в августе 1970). По этому случаю издательство устроило вечеринку. Дела Бротигана шли как нельзя лучше. Он попал, можно сказать, с бала на бал – в Англии вышла его книга, а в США крупнейшее издательство уже готовилось выпустить две новых.
Бротиган смог наконец приобрести цветной телевизор. Он смотрел все ток-шоу и наблюдал за тем, как известные авторы «продвигают себя». Луи Вебер (знакомая и помощница Б.) вспоминает: «Он много говорил со мной о своей стратегии в отношении интервью. Он хорошо видел, как доступен Курт Воннегут для медиа, и ему это не нравилось. Контакта с Бротиганом искали многие медиа – ТВ, журналы, газеты и т.п., приходило огромное число писем. Но он занял твердую позицию: ни с кем ни о чем не говорить. Он хотел остаться загадочным, недоступным».
В январе 1971 неподалеку от Сан-Франциско столкнулись два танкера компании Стандарт Ойл. Произошел разлив нефти, угрожавший экологической катастрофой. Журнал «Эсквайр» предложил Бротигану написать о случившемся. Ричард согласился и взял с собой Эрика Вебера, фотографа.
Прибыв на место, Бротиган увидел, как добровольцы кидают вилами то, что он принял за сено, на разлившуюся нефть, чтобы собрать ее. Он сделал массу заметок, а Эрик – множество фотографий. Потом Бротиган отправил Эрика в сельскую местность, чтобы тот сделал еще снимки: трава зеленеет на лугах, фермеры заготавливают сено, коровы едят сено, куриные яйца лежат в гнездах из сена… Он считал, что эти фото будут показательным контрастом к сделанным на побережье.
Он написал несколько черновиков и придумал название: «Сено на воде».
Кто-то, однако, ему пояснил, что нефть собирают соломой, а не сеном. Бротиган пытался спасти положение, изменив название: «Солома». Но сделанные Эриком фотографии сена не подходили к новому названию. В результате Бротиган вообще отказался от проекта. «Забудь. С этим покончено, – сказал он Эрику. – Сено и солома – разные вещи, и это портит всю историю».
В конце августа 1970, спустя полгода после публикации, Бротиган получил аванс за сборник «Роммель продвигается вглубь Египта». После вычета десяти процентов комиссионных, причитавшихся агентству Стерлинг Лорд (где работала Хелен Бранн), оставалось еще 31 500 долларов – значительная сумма за тоненькую книжку стихов, – больше, чем большинство поэтов зарабатывают за всю карьеру.
Бротиган никогда не отвечал на письма своих сводных сестер, с которыми он расстался, переехав в Сан-Франциско, своей «первой любви», на письма знакомых о «помощи» и т.п. Для писем поклонников у него была коробка с надписью «Паразиты» (Pests).
Бротиган был большим охотником до женщин, или, по-другому, охотником за женщинами. Он всегда высматривал, кого бы подцепить и, бывало, приступал к делу прямолинейно: «уйдем вместе, я хочу тебя трахнуть», – чем немало смущал знакомых, еще больше удивлявшихся тому, что такая откровенность приносила Бротигану успех.
Но нередко все заканчивалось по-другому: Бротиган приглашал за свой столик девушку, сидевшую за другим столом, угощал ее, всячески обхаживал и, когда ему казалось, что она уже на крючке, неожиданно появлялся ее муж, которого она радостно подзывала: «Иди сюда! Это Ричард Бротиган!»
Самая большая неудача Бротигана имела многообещающее начало. Дождливым вечером он подцепил дамочку в баре «Энрико». Ричард платил за выпивку и посматривал по сторонам – не появится ли муж. Все шло хорошо, и дама предложила Бротигану поехать к ней. Жила она далеко, в южной части Сан-Франциско. Ричард взял такси, и они поехали под ливнем на другой конец города. Когда машина остановилась возле дома, Ричард решил действовать осмотрительно.
– Где ты живешь? – спросил он спутницу.
– Там, на четвертом этаже, – ответила она.
– А какая квартира?
– Вот эта, – женщина показала на окно.
Бротиган обратился к водителю:
– Жди здесь, и если все будет ОК, я помашу из того окна рукой. А если нет, тогда дожидайся меня.
Водитель согласился. Бротиган вместе с дамой поднялся в квартиру, посмотрел по углам, ничего подозрительного не заметил, подошел к окну и помахал рукой. Машина тут же уехала. И в этот момент в комнату ввалился только что проснувшийся муж.
Бротиган возвращался в ту ночь пешком и добрался домой в шесть утра, вымокнув до нитки.
Позднее, описывая этот случай Дону Карпентеру, он рассказывал: «Все дорогу, из Южной части, под дождем, я твердил себе: “Ты это заслужил, Ричард. Наслаждайся. Ты это заслужил. Ты для этого хорошо поработал”».
Осенью 1971 года на счету Бротигана было $105,835. 57. Не доверяя банкам и рынку ценных бумаг, он предпочитал вложить деньги во что-то "реальное" (недвижимость). Так он приобрел дом в Болинасе. Риэлтор показал ему дом на Terrace Avenue и рассказал о призраке китаянки. Бротигана призрак не испугал. Он купил дом, потому что тот был большим и сравнительно дешевым ($32,500).
Бротигану случалось одалживать деньги, которые ему так и не возвращали. Поэтому он держался горького убеждения: считай одолженные кому-то деньги подарком; не жди, что тебе их вернут, – и тогда не разочаруешься. Так он поучал свою дочь Ианте.
Из-за денег прекратилась и его дружба с Майклом МакКлуром. Подробности в точности неизвестны, но, скорее всего, Майкл попросил у Бротигана, когда тот разбогател, большую сумму, и Ричард ему отказал. Одна из подружек Бротигана вспоминала, что он неохотно давал в долг друзьям, потому что боялся, что это разрушит дружбу. Но и отказав, он нанес дружбе с Майклом смертельный удар.
К тем же, кто возвращал долги, Бротиган относился с большим уважением. Дон Карпентер говорил, что ему было очень приятно выплачивать свой долг в 4000 долларов, потому что он видел, как Бротиган радуется возвращению денег, которых он уже и не надеялся получить.
Шерри Веттер, подружка Бротигана, взяла у него однажды 500 долларов, чтобы закончить строительство дома. «Примерно через год, я сказала ему, что отдам долг, когда продам дом, – вспоминала Шерри, – а он сказал: Нет, забудь. Ты знаешь, сколько тысяч долларов мне должны мои друзья? Пять сотен баксов – это чепуха».
Другой возможной причиной разрыва между Бротиганом и МакКлуром, помимо денежных дел, могла быть зависть. Сэм Лоуренс рассказал Гатцу Хьортсбергу [автор биографии говорит о себе в третьем лице], что вся тусовка во Фриско ревновала к внезапному и неожиданному успеху Бротигана. Ричард как-то взял Сэма на пикник в Милл Вэллей, и Сэм почувствовал в разговоре с Майклом, что тот завидует Ричарду. Кейт Аббот писал в своих воспоминаниях о том, что «высокие продажи бротигановых книг, изданных Делакорт Пресс, вызвали волну зависти и ревности среди писателей» в Сан-Франциско.
Питер Берг (из «Диггеров») испытывал скорее отвращение, чем ревность, видя, насколько Бротиган поглощен своей растущей славой. «Ричард всегда говорил о том, как много книг он продал на прошлой неделе. Постепенно это стало его единственной темой. Я прозвал его Ричард Карьера. Это было концом наших отношений».
Майкл Макклур написал «сердитое стихотворение» о Бротигане; «Тысяча девятьсот семьдесят второй». У. Хьортсберг пишет: «нельзя не заметить, что под внешней яростью здесь скрывается глубокий ресентимент». Стихотворение было опубликовано через два года, и Макклур надеялся, что Бротиган его никогда не прочтет.
МАЙКЛ МАККЛУР. ТЫСЯЧА ДЕВЯТЬСОТ СЕМЬДЕСЯТ ВТОРОЙ
НУ ВОТ, НАКОНЕЦ ТВОЯ ЛИЧНОСТЬ
ПРЕВРАТИЛАСЬ В КОПРОЛИТ!
((Окаменевшее дерьмо!))
Как больно было
взрослеть в пятидесятые!
МЫ НАУЧИЛИСЬ
материализму,
соревнованию в мачизме,
жадности.
И ВСЕ ЖЕ МНЕ ТРУДНО ПОВЕРИТЬ,
что ты сидишь тут и рассказываешь мне
о женщинах, которых ты трахнул,
о том, сколько денег ты заработал,
и о своей славе.
Как будто и не было
последних двадцати лет.
Ты выглядишь жалким
глупцом. Но жестокость
свойственна
нашему поколению.
ТЫ
И ВПРАВДУ
НАСТРОЕН
(как робот)
НА МАССОВОЕ УНИЧТОЖЕНИЕ.
И ты веришь
в социальные маски.
Ты хочешь быть
таким же, как
Большие Шишки.
Кем бы они ни были!
Однажды Бротиган вместе со своим другом Эриком Вебером отправился на вечеринку к МакГуэйнам в далекий Дип Крик. Дом был полон гостей (около тридцати человек). Тому МакГуэйну Бротиган показался странным. «Он делал неожиданные паузы в разговоре, а в рассказе приплетал какие-то неуместные подробности». По воспоминаниям Эрика, Ричард сильно нагрузился. Общаться с незнакомыми людьми он мог только напившись.
Бротигана поместили в гостевом домике неподалеку. А Эрик устроился спать в углу гостиной.
Ночью Бротиган, которому не спалось, пошел в кладовку за льдом для виски. Холодильник был старой модели. Ричард резко потянул за дверцу морозильника и оторвал ее. «Я услышала страшный треск», – вспоминала Бекки МакГуэйн. Бротиган запричитал: «О нет,.. О нет… Что мне делать?»
Он разбудил Эрика: «Иди и почини дверцу морозильника». Обычно Эрик помогал ему в такого рода делах, но в тот раз он очень устал и послал друга подальше.
Спустя какое-то время Ричард поднялся по лестнице к спальне хозяев дома. Он шептал жалобно: «Беки?... Беки?...»
«Что такое, Ричард?» – откликнулась она. Его голос показался ей таким мягким, как будто он вовсе и не собирался ее будить.
– У меня для тебя подарок.
– Какой?
– Форельные деньги (Trout money), – сказал Бротиган. – У меня куча форельных денег для тебя.
Он вошел на цыпочках в спальню МакГуэйнов, держа в руках приблизительно сорок листов с отпечатанным текстом. Каждый лист был подписан и украшен стилизованным изображением рыбы (лого Carp Press, придуманное когда-то Бротиганом).
Том МакГуэйн нашел поведение Бротигана в ту ночь совершенно неуместным: «он ходил туда-сюда, пьяный вдрызг, рисовал свои форельные деньги, тащил их в нашу комнату и говорил, что мы на них разбогатеем».
– Это целое состояние, – сказал Бротиган.
– А что мне на них купить, Ричард? – спросила Бекки.
– Я бы посоветовал купить новый холодильник.
– Ну, я в любом случае собиралась это сделать завтра.
– Правда? – радостно воскликнул Бротиган. – Чудесно. Вы можете положить их в свой банковский сейф. Когда-нибудь они будут стоить кучу денег.
По словам Эрика Вебера, Ричард был уверен, что все, к чему он прикасается, чего-нибудь да стоит: «Все, на чем стояло его имя, должно было со временем принести большие деньги». За двадцать лет до этого Бротиган передал Эдне Вебер свои ранние сочинения, сказав, что это будет ее «социальной страховкой».
Одарив МакГуэйнов форельными деньгами, Ричард спустился вниз, чтобы отомстить Эрику за его отказ чинить холодильник. Он собрал со всего дома стулья и, стараясь не шуметь, – насколько это было можно в его состоянии, – выстроил вокруг спящего Эрика что-то вроде клетки. Проснувшись от шума, Эрик обнаружил себя заключенным в странной конструкции, воздвигнутой Бротиганом. «Я не мог подняться с кровати, – вспоминал Эрик, – без того, чтобы не обрушить все эти чертовы стулья».
В биографии Бротигана написано, что один из гостей МакГуэйнов нашел Бротигана standoffish (сдержанным, отстраненным в общении). Как забавно (в этом случае), что суффикс ish вместе с последней буквой предлога off дает существительное fish.
По мнению опытных раболовов, Бротиган совсем не умел управлять леской; у него была никудышная техника.
Не все ценители Бротигана, возможно, знают, что один маленький кратер на Луне назван Шорти (Shorty) в честь персонажа "Рыбалки в Америке" ("Коротышка"). Вероятно, геолог Харрисон Шмитт и командир Юджин Сернан, участники экспедиции "Аполло 17", давшие имя кратеру, были большими любителями "Рыбалки".
Это была последняя экспедиция на Луну (декабрь 1972), и как раз в это время популярность Бротигана достигла пика.(Так объясняет название кратера У. Хьортсберг в своей биографии Бротигана. В англоязычной Википедии сказано немного по-другому: кратер назван так "в честь жанра короткого рассказа, как он представлен у Бротигана и Сэлинджера".)
Бротиган отвез Джейн Уолкер в Болинас на уикэнд. Особняк Бротигана показался Джейн «самым мрачным, самым жутким, ужасным домом». Она не могла понять, почему он его купил. «Невероятная паутина» свисала с высокого потолка. Джейн решила, что Бротиган только что переехал. Когда он вышел из комнаты, она взяла на кухне метлу и начала «сбивать паутину». Встревоженный Бротиган вбежал в комнату. «Не трогай эту паутину, – закричал он. – Мне нравится паутина. Я хочу чтобы она висела так, как висит». Джейн еще ничего не знала о призраке китаянки, но подумала, что Ричарду хочется иметь дом с привидениями, как у семейки Аддамсов.
Бротиган всю жизнь страдал отчетливо выраженной арифмоманией. Он подсчитываал телефонные будки, мимо которых проезжал, коров в поле, знаки препинания в своих текстах, составлял длинные списки названий (для «Чудовища Хоклайнов» - пятьдесят семь вариантов). В течение более десяти лет он проставлял в записной книжке даты каждого написанного письма. Видимо сознавая эту обсессию, он сочинил стих
Девять ворон: две не в ряд
1, 2, 3, 4, 5, 7, 6, 8, 9
_________________________________________
Richard Brautigan. NINE CROWS: TWO OUT OF SEQUENCE
1, 2, 3, 4, 5, 7, 6, 8, 9
В одной из увеселительных поездок Бротиган обнаружил, что кровать в его комнате шатается - и так сильно, что он смог выровнять ее, только подсунув под одну из ножек карманное издание "Войны и мира", которое возил с собой.
В 1973 года Джим Харрисон опубликовал поэтический сборник «Письма Есенину» (Letters to Yesenin). Бротиган, узнав об этом, послал ему сборник стихотворений Есенина на русском (The Collected Poems of Yesenin in the Russian Language). Прикол был в том, что Харрисон не читал по-русски. Но это еще не все: в книгу была вложена большая фотография грузового судна «Сергей Есенин», столкнувшегося 2 августа 1970 года с британском пароходом «Королева Виктория» в проливе недалеко от канадского берега. Непонятно, что хотел сказать этим Бротиган: то ли предсказывал, что Харрисона ждет блестящий успех, и его именем назовут корабль, то ли предрекал ему крушение.
Советское грузовое судно «Сергей Есенин», протаранившее «Королеву Викторию», находилось в «неположенном месте», поэтому советское правительство полностью компенсировало ущерб (1 млн. долларов). Три человека при столкновении погибли.
«Письма Есенину», по-видимому, до сих пор на русский не переведены, хотя другие произведения Харрисона издавались.
Бротиган решил как-то обновить снаряжение для рыбалки. Последней в списке покупок была пара забродных штанов (комбинезон для рыбалки). «Никогда ими раньше не пользовался, – сказал Б. сопровождавшему его Дугу Меррику. – Когда я был ребенком, мне хватало теннисных туфель».
Сравнивая различные марки, Бротиган решил, что ему нужны самые длинные. Его охватил параноидальный страх перед возможным несчастным случаем. «Что случится, если в них нальется вода? – с тревогой спрашивал он. – Я могу утонуть».
«Старина, – сказал Дуг, – чтобы заполнить эти штаны водой, тебе придется забраться на скалу и прыгнуть вниз головой в реку».
Когда Бротиган купил дом в Монтане, он решил его переделать. У него был знакомый, которому он поручил набрать «строительную команду». В результате тот пригласил больше десятка хиппи. Бротигана они страшно раздражали. Он ненавидел их внешний вид, привычки, образ жизни. Они не пили, употребляли наркотики, ели что-то растительное, с ними были маленькие дети, которые делали что хотели… «Эти едоки бобов! – возмущался я Бротиган – Эти чертовы [смягчено] овсяные головы!»
Овсяными головами, или «граноловыми головами» (от «гранола» – что-то вроде американской овсянки), называли тогда хиппи.
Недовольство Бротигана нанятыми работниками-хиппи было так велико, что его друг-«прораб» задумался, как бы снять напряжение. Ему пришло в голову загрузить Ричарда простой работой – вытаскивать из старых досок гвозди и распрямлять их. Никто и не думал потом использовать эти доски и гвозди, но Бротигану об этом не сообщили. Задумка сработала: Бротиган усердно тащил, распрямлял и сортировал гвозди, довольный, что может заниматься этим в одиночку, хотя и шутливо жаловался, что вот Курт Воннегут такими делами не занимается.
В 1977 году Бротиган снова стал публиковаться в издательстве Dell. Несколько его предыдущих книг вышли в «Саймон и Шустер». Но S&S отказались платить за «Грезы о Вавилоне» столько, сколько требовала агент Бротигана Хелен Бранн ($200 000), предлагая вдвое меньше. Тогда она обратилась в Dell. Сеймур Лоуренс, давно мечтавший вернуть «блудного сына», уговорил руководителей издательства заплатить Бротигану $125 000, и Бранн на это согласилась. Кроме того, Dell выплатило $25 000 за новый поэтический сборник «30 июня, 30 июня». Роялти за «Вавилон» начислялось исходя из 12 процентов и повышалось до 15 процентов после продажи первых 15 000 экземпляров.
Еще одной причиной ухода из S&S было то, что издательство не выполнило условие контракта по рекламе предыдущей книги Б., посчитав, что Бротиган и так достаточно известен.
Бротиган много пил, постепенно превращаясь в алкоголика. Он и трезвый нередко вел себя по-чудному, а напившись мог выкинуть что-нибудь совсем несуразное. Однажды, сидя в баре с компанией, он вдруг встал и начал обходить столики, тыча при этом пальцем в блюда перед посетителями. Народ перешептывался и нервно посмеивался, но никто его не остановил. Такого тут еще не видели. Закончив обход, Бротиган подошел к кассе и оплатил более тридцати порций бифштекса, – видимо, по числу испорченных блюд.
После успеха двух первых романов последующие книги Бротигана вызывали все больше и больше отрицательных рецензий. «Грезы о Вавилоне» (1977) в этом отношении были настоящей катастрофой. Американские критики были единодушны в своей оценке – «вещь, которую незачем читать, и не стоило писать». Британские критики отзывались еще резче. Продажи не оправдывали ожиданий. Если «Чудище Хоклайнов» в переплете разошлось в количестве 49 000 экз., «Уиллард и его боулинговые призы» –39 000, то «твердых» «Грез» было распродано всего 18 000.
Бротиган когда-то задумал проект: писать каждый год по «жанровому» роману. При этом, конечно, он обыгрывал традиционные жанры по-своему. В результате появились «Аборт: Исторический роман 1966», «Чудище Хоклайнов: Готический роман», «Уиллард и его боулинговые призы: A Perverse Mystery [как это по-русски?]», «Следствие сомбреро: Японский роман», «Грезы о Вавилоне: Сыщицкий роман 1942 года».
Но проект этот не укреплял литературную репутацию Бротигана, а наоборот, разрушал ее.
Бротиган любил пострелять на заднем дворе. Мишенями служили старые телевизоры, машинки для игры в пачинко, книги, ванны и т.д. (на склоне холма позади бротигановского дома валялся разный мусор). Он привлекал к этому развлечению и гостей. Стрельба могла начаться в любое время. Однажды, возмущенный вечерними выстрелами, живущий через дорогу мастер по холодильникам перекрыл главный водопровод. Ричард пошел улаживать вопрос, но ничего не добился. Гостивший у него адвокат предложил компромисс: стрельба на заднем дворе может происходить только от 5 до 7 вечера. Механик согласился на такой уговор и открыл кран.
Однажды Бротиган сидел со своим знакомым в баре «Энрико». К ним подошел паренек, «очевидно, студент, собирающийся стать писателем». Он попросил у Ричарда совета по поводу предполагаемой литературной карьеры.
«Чем же вам помочь? – задумчиво сказал Бротиган. – Ну, если хотите, я продам вам несколько глаголов. Раз уж вы решили стать писателем, вам потребуется уйма глаголов».
Не зная, как отнестись к сказанному, студент спросил: «А сколько они стоят?»
«Начиная с доллара», – ответил Бротиган.
Парень нерешительно протянул Бротигану доллар.
Ричард взял банкноту, сложил ее и засунул в карман. «Ступайте», – сказал он без тени улыбки.
К середине семидесятых Бротиган превратился в настоящего алкоголика. За обедом он выпивал от одного до трех литров вина, а вечером добавлял к этому большое количество виски. Он давно мучился бессонницей, и у него был рецепт на Стелазин – нейролептик, который «вырубал» его на два-три часа. Кейт Эбботт испугался, узнав об этом, – ему было известно, что такое соединение лекарства и алкоголя может привести к смертельному исходу. Увещевания ни к чему не привели. И Кейт пошел на хитрость: зная, что Бротиган не любит пить в одиночестве, он затягивал свои послеполуденные экскурсии по окрестностям, чтобы оттянуть время «коктейля». Кроме того, бывая в городе, он «забывал» купить бренди или виски, а вместо полуторалитровых бутылей вина, заказанных Бротиганом, привозил небольшие, на 750мл.
Однажды на «ранчо» Бротигана в Монтане собралась за столом компания. Двое из гостей днем охотились и развесили свою добычу (рябчиков) на заднем крыльце. Бротиган заметил, что под ногами крутится кот одного из присутствующих [У. Хьортсберг, автор биографии, взял его с собой?]. Ричард вышел на крыльцо, срезал всех рябчиков и рассовал их по карманам своего пальто. Вернувшись к столу он объявил, что кот разделался с рябчиками. Охотники выбежали на крыльцо – рябчиков не было.
Позднее вечером компания перебралась в городской бар. Часа через два, выпивая с огорченными охотниками, Бротиган вытащил из карманов рябчиков и разложил их на барной стойке. «Будь я проклят!» – сказал он, изображая крайнее удивление. Шутка не понравилась стрелкам: оба возмутились, сознавая, что их поимели (“they knew they’d been had”).
По мере развития алкоголизма, Бротиган становился все более подозрительным и обидчивым. Из-за мелочи он мог порвать с лучшими друзьями. Э. много помогала ему когда-то, перепечатывая рукописи, добывая информацию и т.д. Позднее Бротиган попросил ее помочь ему в домашних делах, пожить у него несколько недель. Но Э. была занята своими писательскими делами и, помимо обычной платы, предложила оплатить ей и то, что она теряла, откладывая свою работу. Бротиган пришел в ярость и больше с ней не разговаривал.
Другого знакомого, Д., Ричард подрядил не только на дела по «ранчо», но и для развлечения своей очередной подружки, которая скучала из-за «невнимательности» Б. Однажды Д. отвез подружку в город и, пока она веселилась в баре, заглянул к своей старой знакомой. Вернувшись в бар, он не сумел сразу увести девушку. Веселье продолжалось, и они вернулись на ранчо только под утро. К тому времени Б. уже выбросил вещи Д. во двор. Он решил, что Д. переспал с его подругой, и не хотел больше иметь дела с «предателем».
Курт Джентри, разбогатевший благодаря успеху своей книги «Хелтер Скелтер» (о Чарльзе Мэнсоне и убийстве Шерон Тейт), купил просторный дом на Русском Холме в Сан-Франциско. Ричард, собираясь в Японию, попросился к нему пожить несколько дней перед поездкой. Он отказался от своего прежнего жилища, не желая платить за аренду не используемого помещения, и перевез все вещи к Джентри. Пребывание Бротигана, однако, затянулось на несколько месяцев. Он постоянно говорил, что улетает в ближайшие дни, но так никуда и не двигался. При этом он по-хозяйски распоряжался в доме, напоминая жене Курта, что пора менять постельное белье, хотя его меняли накануне. История подошла к концу, когда Курт получил по телефону уведомление от авиакомпании, подтверждающее резервацию билета в Японию – Бротиган собирался лететь через два месяца! Когда Ричард в тот день вернулся из прогулки по барам, Курт попросил его побыстрее съехать. Бротиган был взбешен. Забрав свои вещи, он вместе с компаньоном по выпивке отправился в отель. Дорогой он яростно ругал Курта и говорил, что между ними все кончено.
В отеле служащий поначалу не хотел регистрировать пьяного длинноволосого человека, одетого как хиппи из «лета любви». Бротиган, который и так уже был на взводе, начал разбрасывать по холлу 100-долларовые купюры, выкрикивая: «Я могу купить вас с потрохами!» Только после того, как спутник Ричарда объяснил, что этот странный человек – известный писатель, Бротигану предоставили комнату.
В детстве Бротигана одолевали иррациональные страхи. Он боялся, что электрическая лампочка взорвется. Статуи казались ему живыми людьми, одетыми в металл. Он готов был идти длинным кружным путем, чтобы не приближаться к какому-нибудь памятнику.
Он хорошо ладил с детьми, потому что понимал, чего они боятся.
В мае 1976 года Бротиган в первый раз прилетел в Токио. Он получил визу в японском консульстве Сан-Франциско и не думал, что на контроле возникнут какие-то проблемы. Но служащие, введенные в заблуждение внешним видом Бротигана, решили, что writer в его документах означает technical writer, т.е. разработчик и редактор технической документации. Опасаясь, что новоприбывший составит конкуренцию японским «техническим писателям», они отказали ему во въезде в страну.
Растерянный Бротиган позвонил своему другу, Курту Джентри, который находился в это время в Токио. Курт накануне познакомился с одним американцем, Леном Гржанка, отлично говорившем по-японски. Гржанка писал докторскую диссертацию и преподавал английский в токийском колледже. Разыскав Бротигана, он объяснил служащим, что американец не teknakada («технический писатель»), а yimina shosetska («известный романист»), после чего инцидент благополучно завершился, и Бротигану разрешили въехать в страну.
В 1976 Бротиган провел полтора месяца в Токио и подружился там с владелицей богемного бара The Cradle Такакой Шииной. Многие стихи из японского цикла связаны с ней или посвящены ей. Любовниками Такака и Ричард не стали. У Шиина был молодой друг в Америке. И кто же? РЮ МУРАКАМИ! Он как раз в том 1976 году опубликовал свой дебютный роман (Almost Transparent Blue, "Все оттенки голубого" в русском переводе), который разошелся тиражом в миллион экз. Кроме того, Рю получил приз за лучший дебют и премию Акутагавы (наручные часы и миллион йен).
В 1978 году директор одной школы в Калифорнии приказал изъять пять книг Бротигана (A Confederate General from Big Sur, Trout Fishing in America, The Pill versus the Springhill Mine Disaster, The Abortion: An Historical Romance, and Rommel Drives on Deep into Egypt) из школьной библиотеки и из класса, где проходили занятия по «развивающему чтению».
Совет попечителей этой школы восемью годами ранее запретил «Ловца на хлебном поле» Сэлинджера. На этот раз совет провел публичное обсуждение. На собрании присутствовали 44 человека (родители, учителя, бывшие ученики). Административный совет школы рекомендовал изъять «Ловлю форели в Америке», «Пилюлю vs Катастрофа в шахте Спрингхилл» (поэтич. сб.) и «Аборт». Во время обсуждения один из родителей сказал: «Мы устали от людей, который учат наших детей морали скотного двора (barnyard moral)». Один из попечителей заявил: «Я прочел все три книги и, честно говоря, думаю, что это мусор». Было принято решение запретить указанные книги Бротигана для изучения в школе.
Двумя годами ранее подобный вопрос возник в другой школе в связи с романом «В арбузном сахаре» (тогда, правда, школьный совет не нашел в книге ничего вредного).
Узнав о случившемся, Бротиган опубликовал заявление:
On our Apollo 17 mission to the moon in December, 1972, the astronauts named a crater after a character from one of the books that is forbidden to be taught at Anderson High School. I do not think it is the policy of the United States Government to name the geography of the moon after a character from a dirty book.
The crater is called Shorty.
The book is Trout Fishing in America.
If Trout Fishing in America can get to the moon, I think it should be able to get to Anderson High School.
В конце 70-х Вим Вендерс, немецкий кинорежиссер, прилетел в Сан-Франциско, чтобы работать над фильмом, который продюсировал Фрэнсис Коппола. Его познакомили с Бротиганом. Ричард пригласил Вендерса к себе домой. Акико Бротиган приготовила чудесный ужин; как всегда было много выпивки. Бротиган достал немецкий перевод «Рыбалки» и спросил, что Вендерс думает о переводе. Вим просмотрел несколько страниц и честно ответил, что по его мнению, перевод несколько неуклюжий и буквалистский. Такой отзыв рассердил Бротигана, и он начал упрекать гостя, как будто тот и был переводчиком. «Вскоре, – вспоминал Вендерс, – я превратился в ужасного немца, ответственного за Вторую мировую и Холокост».
Не ограничившись словами, Бротиган взял ружье и направил его на Вендерса. Только благодаря вмешательству Акико Вим благополучно выбрался из дома.
Однажды вечером Бротиган вместе с Мэриан Хьортсберг и Бекки Фонда зашел в бар Old Saloon. Он хотел запустить музыкальный автомат, но у стойки сидели двое ковбоев, смотревших по телевизору футбол. Телевизор был включен на полную громкость. Бротиган подошел к стойке и попросил: «Не могли бы вы приглушить звук? Мы хотим послушать музыку». Один из ковбоев, не поворачивая головы ответил: «Мы смотрим игру». Ричард вернулся к столу, но скоро снова оказался у стойки. В этот раз он предложил поставить всем выпивку, если они уберут звук. «У нас уже есть», – лаконично ответил второй из ковбоев. Ричард отошел, ничего не сказав. Шум продолжался, и тратить деньги на музыку было бессмысленно. Раздражение Бротигана росло. Подойдя к стойке в третий раз, он сказал: «Я заплачу вам 100 долларов, если вы немного убавите звук». Ковбои повернулись на стульях и уставились на Бротигана. Ответ был, как и прежде, коротким: «Нас не интересуют твои чертовы деньги». Бротиган наконец понял, что сделать ничего нельзя, и вернулся к своим спутницам.
«Кто этот парень?» – спросил один из ковбоев сидевшего рядом писателя Линна Хаффмана. Тот объяснил, что это Ричард Бротиган, поэт и романист, живущий неподалеку. «Ну, – сказал ковбой, – лучше передайте своему дружку, чтобы он больше не подходил сюда, а не то его будут звать Ричард “Покойся-с-миром” Бротиган».
Бротиган, перебравшись в юности на Запад, не участвовал ни в одной настоящей драке (кроме пьяных стычек с собственными друзьями). Но однажды в Токио ему сломали нос. Случилось это так. Ричард, как всегда пьяный, заметил в баре двух братьев-американцев, один из которых, кинорежиссер, когда-то (давным-давно) не очень ласково обошелся с одной из бывших подружек Бротигана. Братья беседовали с японским кинорежиссером. Они неплохо говорили по-японски. Бротиган, сидевший один, несколько раз пытался вступить в беседу. Но безуспешно. Тогда он начал цепляться к одному из братьев, ошибочно приняв его за того, кто обидел его подружку. Тот терпеливо сносил нападки. В конце концов не выдержал японец – коротким, боевым ударом он расплющил Ричарду нос, затем взялся двумя пальцами за кончик носа и поводил им из стороны в сторону. После чего уселся на место как ни в чем ни бывало. Бротиган был ошеломлен. Боли они почти не чувствовал из-за принятого алкоголя, но вся его одежда была залита кровью. Владелица бара, Такако Шиина, верный друг Бротигана, приказала работнику налить ведро воды, а потом вылила его на голову японца. Тот говорил, что едва не простудился до смерти, возвращаясь ночью домой. Бротигана же отвезли в больницу. Позже Акико, его будущая жена, настояла на том, чтобы он сделал себе операцию по восстановлению формы носа. Бротиган написал своему другу в Америку, чтобы он срочно прислал недавние снимки. По этим снимкам хирург вернул Ричарду прежний нос. Фотограф, однако, запросил за снимки какую-то плату (по самым низким расценкам). Это показалось Ричарду предательством, и дружбе пришел конец.
Бротигана чрезвычайно интересовали кладбища. Где бы он ни был – в Токио, Париже, Гонолулу, – первым делом он отправлялся на местное кладбище. Для него эти скорбные места были главной достопримечательностью.
В 1983 году, впервые оказавшись в Париже, Ричард попросил отвезти его (и сопровождавшего француза) на кладбище Пер-Лашез. У ворот их встретил служащий. Поглядев на Бротигана, – под пятьдесят, длинноволосый, в джинсах клешом, – он спросил: «Вы к Джиму Моррисону?» Бротиган, уже изрядно пьяный, принял величественный вид: «Я не хочу видеть место, где похоронен мой друг. Я ищу могилу Аполлинера».
С Моррисоном Бротиган действительно был знаком. Они встречались на каких-то вечеринках.
Бротиган всегда привлекал внимание своим видом. В Токио все оборачивались на него. Ричард приписывал это своей литературной известности. В январе 1984 он жил в Амстердаме, собираясь позднее отправиться в Японию. Погода сначала была дождливая. Шум дождя помогал Ричарду бороться с бессонницей (это была его давняя проблема: он боялся увидеть во сне кошмары). Потом дождь сменился снегопадами. Бессонница вернулась. К ней присоединилась другая напасть: стоило мальчишкам на улице увидеть Бротигана, как они принимались забрасывать его снежками.
С конца 70-х – начала 80-х популярность Бротигана стремительно падала. В 1983 году издательство сообщило ему, что за полгода не продано ни одного экземпляра «Генерала конфедерации из Биг сура». Бротиган вынужден был продавать недвижимость. Он не мог платить за аренду квартиры в Сан-Франциско. Во время последнего визита в Токио его проживание в дорогом отеле (от привычной гостиницы Ричард отказаться не мог) и счета в баре оплачивала Такако Шиина. Она заняла большую сумму, чтобы оплатить расходы Ричарда, уверенная, что он вернет долг. Но Бротиган долга так и не вернул. Он экономил на всем, включая аренду пишущей машинки (писал в блокнотах). Освобождая квартиру во Фриско, которую он снимал долгое время, Ричард попросил друга помочь упаковать вещи. Потом, показывая на коробки, грустно сказал: «Вот она, карьера американского писателя».