У дедушки и бабушки был свой тайный язык. Когда они разговаривали друг с другом, то нередко на него переходили, и хотя там попадались русские слова, общий смысл оставался непонятен. Мама этот язык понимала, но не умела говорить, а тётя - её младшая сестра - не понимала вовсе. Что уже говорить обо мне? Но однажды я был на каникулах у бабушки с дедушкой, что мне всегда очень нравилось, и попросил бабушку научить меня этому языку. Я достал тетрадку и терпеливо записывал необычно звучащие слова и их перевод на русский язык. Я тогда ещё не знал, что язык этот называется идиш. И для бабушки, и для меня он был просто еврейским. Дедушка переписывался на идише со своими дальними родственниками, которые остались жить в родном бывшем местечке. Было интересно смотреть на эти необычные карлючки, нисколько не похожие на русские буквы. Только конверты были подписаны по-русски.
А через несколько лет в дополнение к другим интересным явлениям в советской жизни начался и еврейский ренессанс. Прежде всего, резко увеличилась эмиграция из СССР в Израиль, США, Австралию, Канаду и некоторые другие страны, а для временно или постоянно оставшихся евреев началась возрождаться культура на идиш, хотя чаще это напоминало стилизацию под еврейскую культуру, ибо большинство евреев языка не знали, за исключением нескольких слов. Помнится, как я приобрёл пластинку оперы «Чёрная уздечка для белой кобылицы» Еврейского Музыкального Театра и принёс её послушать бабушке и дедушке. Каково было моё удивление, когда ни бабушка, ни дедушка не смогли понять ни слова. Тогда я дал дедушке почитать обложку, где кроме русского, была аннотация на идиш. Он тут же начал читать и переводить. Как объяснила моя тётя, вероятно, дело было в пении, когда и в ариях на русском языке далеко не всё понятно на слух. А тут в киевский драматический театр им. Леси Украинки приехал этот самый еврейский камерный. Ажиотаж был ещё тот - билеты распродались моментально, а задолго перед спектаклем театр был буквально окружён безбилетными жителями с пятой графой, которые неизвестно на что надеялись, вероятно, на чудо. Особенно выделялся в вестибюле юный рыжий молодой человек под два метра ростом, который заглядывал в окошко высоких запертых дверей и кричал: "Пустите, тут все свои". Тогда на долгожданный праздник еврейской культуры я не попал, но в скором времени в Октябрьском Дворце, где я работал, начались выступления вновь созданного киевского еврейского театра. Естественно, попасть в зал я мог без билета, но я с сочувствием смотрел на группу еврейской общественности, которая толпилась возле чёрного хода. Когда я вошёл в вестибюль, они бросились ко мне с просьбой пройти вовнутрь. Один импозантный мужчина достал и предъявил паспорт на имя "Юдинов", чем приятно удивил всех присутствующих, а потом, чтобы добиться двойного эффекта, он достал второй паспорт уже на имя "Бальзак". Я вспомнил своё топтание возле театра Леси Украинки, и под свою ответственность пустил эту группу через чёрный ход. А концерт тогда был замечательный - весь зал подпевал "Тум балалайку" и другие казалось уже забытые песни. Правда, реплики на идиш понимал далеко не каждый, но они сами среди ремарок на русском языке создавали необходимый колорит. А дома по телевизору я увидел выступление ансамбля "Фрейлехс" Биробиджанской филармонии.
Уже в Чикаго, познакомившись с его бывшим руководителем, я узнал, что оказывается в ансамбле играли одни киевляне. И когда мы на сцене популярного ресторана в объединённом ансамбле народных и эстрадных инструментов представляли русское шоу для американской публики, бывший руководитель одного из первых еврейских ансамблей в 80-е, одетый в алую шёлковую косоворотку, сокрушался: "Я боролся за еврейскую культуру там, а здесь играю русскую музыку ".
А я с развитием интернета купил словарь и самоучитель идиша онлайн, в первый день с интересом пролистал обе книжки, а потом они честно простояли несколько лет на полке, пока я их не продал опять же через интернет.