Он разгневанный, неприкаянный, спал бы дальше спокойно – но... Он стучится в ночи отчаянно, он вот-вот разобьет окно, у порога тенями стелется, издавая протяжный вой: «Выходи ко мне, красна девица, аль поплатишься головой. Выходи же ко мне, беспутница, добровольно подай ладонь. Опостылело в землю кутаться – жажду нежности молодой, поцелуев, клеймящих пламенем, белых пальчиков на лице. Нет прощения и прощания – ты сама наложила цепь». Бедной девушке худо-тягостно – не уйдет беспокойный дух, потревоженный и безжалостный, повторяющий, как в бреду: «Выходи ко мне, красна девица, жажду уст твоих, жажду рук». Ждать ли чуда – авось развеется в свете солнечном поутру?.. Бедной девушке страшно двинуться – зажимается тело в тень. Ей все чудятся, ей все видятся очи ждущие в темноте, лапа черная и когтистая, как засохший корявый сук. Нету смысла теперь молиться ей – боги грешницу не спасут. Ведь сама захотела нового, неизвестному поддалась, отыскала писанья злого, но бросить вовремя не смогла это дело неблагородное, осквернение мертвых тел... И холодным звериным рокотом заклубилась чужая тень у порога – проси-не выпросишь, не сбежишь, не закроешь глаз. Значит, накося, дева, выкуси – заберет твою душу мгла. «Позвала меня – я пришел к тебе, так не прячь побелевший лик». Ты захлебываешься в шепоте, только тщетен бессильный всхлип. Дух разбуженный, дух рассерженный есмь тернового месть венца...
Только крови багряность свежая смоет грех с твоего лица.