...А таких, как я, легко выделить среди прочих:
через морду наискось лежит белый росчерк,
словно шрам или ангелово крыло коснулось.
Серебрятся шерстинки, уши прижаты низко,
В горле гулкое эхо рычания — не зажмурюсь,
Буду долго смотреть в огонь, ловить пастью искры,
Клеветать на себя, на прошедшие чернью тучи
И на гром (без него, как ты знаешь, гораздо лучше),
Снег разрою лапами, клубочком свернусь когтистым,
Приоскалюсь наледью, пушистым хвостом укроюсь,
Чтоб всю ночь продремать, прислушиваясь вполуха.
Утром вновь заведу невиданную потеху:
Расшвыряю снега да ветра отпущу по свету,
Пронесусь среди сосен и елей, ступая глухо,
Ледники прочерчу на вершинах у самой сини
(мир чуть-чуть станет ярче, сильнее, мудрей, красивей),
медвежатам под бок уложу мха, под нос — малины
(чтобы не огорчались, когда солнце их разбудит).
Подойду и к жилищам, морозным когтём — по окнам,
Снег лежит сероватый, некрепкий и странно блёклый.
Загляну к человеку за тонкие рамы-стёкла,
но уйду, и шерстинкой не показавшись людям.
Так всегда в преддверии бурь и холодных истин:
Я ношусь по свету, студёный, клыкастый, быстрый,
Время двигаю вспять (и вперёд, ведь нельзя иначе),
Утешаю метели, когда они громко плачут.
Мне отмерено срока лишь до перелома века.
После снова очнусь с похмелия — человеком,
Буду долго искать ботинки и время года,
Слушать звон капели, опаздывать на работу,
Рисовать на листах, как на окнах морозом, письма,
К ледникам с рюкзаком подбираться до боли близко,
Разводить костры средь снегов, клеветать на тучи.
Но порой, вспоминая случайно, как выл, шерстистый,
как ловил, словно звезды, холодною пастью искры,
как был снегом и ветром, таким непривычно чистым,
понимать, что когда-то бывало гораздо лучше.
15.10.2015.