Птица ночная с утренней птицей спорит,
и поклоняясь звезде, восходящей из моря,
люди на пристани шарик пускают в небо,
греют ладони мякиш и корочку хлеба…
Дни, как вагоны, но поезд, пожалуй, не едет,
а проводница одним ожиданием бредит;
что с неё взять, да каким поделиться вокзалом,
есть ли места, что свободны за зрительным залом…
Боже, не думай, что все поддались мы соблазну
красить сурьмой для победы татарские брови,
кончилась битва, как эта минута прекрасна,
будто царица Тамара в доспехах драконьих…
Кто там за дверью? Не Смерть, ей пока ещё рано,
пусть же душа мотыльком над свечой веселится;
словно стрелу отделив от подъёмного крана,
птица ночная вспорхнула за утренней птицей…
Сказано слово, его не догонишь и точка,
белый фонарь, белый лист, бесконечная строчка;
люди на пристани смотрят глазёнками в небо,
тают в ладонях любовь и крупинки от снега…
Коль не ложилась дышать под одним одеялом,
знать не судьба, перевёрнута карта с валетом;
чья-то столица дотла на рассвете пылала,
что же моя, ощетинилась сказочным летом…
И сквозь огонь серебро очищения просит,
и просветлённые тёмных из чащи выносят;
и отмывают, кладут просушится пред Богом,
души их молча стоят у дверей за порогом…
Было открыто, и незачем вовсе стучаться,
палец в звонок, только нет электричества в доме;
кротко просила его ненадолго остаться,
он растворился, как рифма в японском глаголе…
Свист за спиною, похоже на выстрел из лука,
за тридесятое царство стрела долетела;
что хуже смерти, скорее всего, - что разлука,
сердце не ранила, но испоганила тело…
Шторы закрыты, в подсвечник поставлены свечи,
масло несут обнажённые девы-сестрицы;
кружево тонкое ляжет на узкие плечи,
знак высшей власти в руках королевской десницы…
Знахарь старался, мешал первоцветные травы,
бил в чёрный бубен, как в колокол утром над храмом;
волки от страха тряслись у далёкой дубравы,
и отступали войска, приведённые ханом…
Птица ночная с утренней птицей спорит,
и поклоняясь звезде, восходящей из моря,
люди на пристани стали роднее и ближе,
солнце лишь к вечеру снова опустится ниже…