Дождливый день царапался в стекло,
Сквозь пелену холодных испарений,
Колеблемое воздухом плыло
Немое стадо сумрачных строений.
Дождь осторожно трогает карниз,
Цепь кратких нот звучит благоговейно…
Какая грусть! О, где ты Дионис?!
Ты жив ль еще, под пробкою портвейна?
Оковы прочь! Божественной струёй
Бежит вино, как кровь открытой вены,
И наполняет гулкий череп мой
Текучий ритм таинственной вселенной.
И первый его огненный глоток
В меня проник как пламя предсказаний,
И я душой почувствовал ожог,
От жгучей тайны сокровенных знаний.
Все вещи мира, больше не таясь,
Открылись мне и в приступе симпатий,
Сверкают наготой, освободясь
От шелухи затверженных понятий.
А истина бесстыдной наготой,
Меня влекла в чудесные чертоги
И потрясенный гулкой тишиной,
Я чуть дышал на сказочном пороге.
И, прежде непонятный, странный мир,
Исполнился и смысла, и святыни…
Но тут сгустились мысли и эфир,
И я, увы, сомлел в первопричине.
А пробудился я уже невеждой,
Кривились мрачно тени на стене,
Лишь силуэт бутылочный, как прежде,
Тянулся ввысь, суля надежду мне.
Он был, как храм и абстинентный криз,
К нему взыскуя, снова бога ищет,
Но слишком поздно, светлый Дионис
Давно оставил хрупкое жилище.
А за окном уже лучи рассвета
В безбожный мир скользнули тяжело,
И листья тополя бутылочного цвета,
Блеснули, как разбитое стекло.