31 августа 1941 года не стало Марины Ивановны Цветаевой. В этом году 75 летие её памяти.
http://www.stihi.ru/2016/03/29/2773, На стихи И. Будницкого, НЕ ДА НО.
http://youtu.be/Ti-KXH0COg8 Клип на это произведение
1. 1.
Как у серебряного серебро отнимали,
Как у века время его заменяли,
Серебряное заменяли на красное,
Свободное, революционное, страстное.
В неистовстве старое рвали,
Святое в печку кидали,
Непонятливых убивали.
Для всех был один натур-показатель, -
Октябрь, год семнадцатый, - вот знаменатель.
Революция, равенство, на – те, – Вам, - на - те.
Народу - фабрики, и землю, кстати,
Но самое главное, - народу власть.
Революция, - красная масть, -
Понеслась.
Мандат, - выдаёшь добро,
Красное, - на серебро,
Травить и рвать, -
в шебел,
На всё, - клеймо, -
красный лейбл.
Серебряную литературу, -
В макулатуру,
Дворян интеллегентов и прочую контру,
Поближе к фронту,
Чуть – что, один исход, -
В расход.
2.
Две нежности росли в семье,
восторга два,
два интеллекта,
Отец Иван нам Пушкинский музей,
собрал до брошечки,
до документа.
А мамочка,
та музыка сама,
пришла от ученицы Рубинштейна
И клавиши у пальцев,
и струна,
не покидали в доме восхищенья.
Две дивных нежности,
два достояния,
две примы, -
Цветаевым дарован рай, -
Анастасии
и сестре Марине.
Но жажда урагана,
бури,
жажда взрыва,
Внутри зверела,
требуя надрыва.
Цепная страсть,
сорвалась,
понесла,
Шалман богемы, -
обод колеса,
Оно катилось, налипаясь грязью,
Казалось в жизни не было боязни,
В красном ли,
в белом ли обаянии,
Мимоходное покаяние,
И жестокое наказание.
3.
Полёты творчества ведут на небо,
Однажды было, а больше не было.
Строчки летели, строчки опиум,
Остальное проходит, как допинг,
Строчки брильянты, но это потом,
Красное крутиться колесо,
И надо Марине по тормозам,
В тартар летит, в бедлам,
В нескрываемый срам, -
А может в сезам?
«Под лаской плюшевого пледа»*, -
Кому нужна твоя победа.
Но было и чистое, лучистое,
Летящий Блок, самый неистовый,
И великая Анна,
Всё без обмана.
Бог, Маяковский,
Революционный и броский,
Серёжа Есенин, -
Без мнения.
Марина ждала революцию, -
Под зад получать буцею,
с литерного – то неба, - листа,
Какая была простота.
Пришло другое, - нечего жрать.
И нельзя никого ругать,
И никакой это не беспредел, -
Красный шёл передел.
Две доченьки в доме, плюс шесть,
Это страшное слово – смерть,
Всем хочется есть.
Тёплая гавань, - приют.
Даже крошек,
Не вдоволь дают,
Не укокошат
И не убьют, -
Слабые сами умрут, -
Революция тут.
Эх Марина, Марина, -
Понятно, что ждали сына,
Ангела то не ждали,
Малехонного то не уважали,
Он и летать не умел,
Нежно в кроватке пел,
Ерунда было стирочки, -
Умерла Ирочка.
Все виноваты, ВСЕ,
В революцьённом том колесе,
Без царапинки, без задирочки,
В 20-м не стало Ирочки.
«Светлая – на шейке тоненькой —
Одуванчик на стебле!
Мной еще совсем не понято,
Что дитя мое в земле».
«Две руки…», апрель 1920
Ангелы не умирают,
Тихо взлетют,
Без бессмысленной исповеди,
Прямо в Рай чисто идоти.
Богородица приняла Иринушку,
Догадайся, кто следом, Маринушка?
А чаша полнёхонька и горька,
Из адова выхвачена ларька,
До дна, до последней слезиночки,
Тебе её пить Мариночка,
До последнего тлевшего огонёчка,
До Елабужского крючочка.
4.
Если гуляла, - душа ураган,
С бомбами рвущийся чемодан,
Серёженьку любила Эфрона,
И дерзкий блеск амазонок.
Под Прагой была заграница,
В руке зажата не птица,
Камень из проклятого базальта,
Режущий, колющий пальцы,
Какое-то местечковое неуваженье, -
Во всём проигранное сражение.
Белая эмиграция, - отворот,
Красный в семье поворот,
Муж Марины?!, - какой-то бред,
Серёжа Эфрон, - красный мент?!
Не принимать,
Не издавать,
Не помогать, -
Бойкот,
От ворот.
Приговор, -
Позор.
А денег то нет, только метла,
Ну что метла, -
Гордость была,
Метла, - мела,
Сила, - была.
Но сила пить не просила,
Сила творила, вершила,
У силы была причина, -
Только бы вырастить сына.
Ежеминутного горя повадки
Не допускались в его кроватку,
Он был мечтой, возлелеянный, Мур,
В безотказной любви, её демиург.
Георгий Сергеевич Эфрон,
Не сравненый во всём, чемпион.
То время владело Мурлыкой,
Дерзко, в злобе до, крика,
Но кровь то у мамки чистейшая,
Гордыня у мамки сильнейшая,
Любовь – то у мамки нежнейшая,
И как не легка была лямка,
Не наклоняла голову мамка.
Но слёзы текли,
плыли,
В тазу руки жили
И мыли,
Руки крошили, любили
В кухонном заточении,-
Прага, НКВД и гений.
В красный аид обёрнутая,
Стояла вершина горная,
Высилась вне измерений,
В везении и невезении.
Россия распята,
А с ней и она,
Красным заклята, -
В ней сатана,
А у Марины горы
И солнца итог,
А там внизу воры,
Горя лоток,
Но кто-то на крыльях её летел,
Кто - то в тетрадках пел, пел и пел,
Кто - то Один только справиться мог,
Летела, Марина и с нею, Бог....
5.
Всё для Мура и смысл и звук,
Но всё вдруг стало валиться из рук,
Был Ежов, - стал Берия,
Марина в крик, - не верю я,
Серёжу, - в тюрьму, он же свой,
НКВД-шный же, ментовской, -
Ну и что, что Эфрон,
Ну какой он шпион?..
И Ариадну в тюрьму, - УлЫбКа?,
Да ошибка это, ошибка.
В какие стучаться двери, -
Ежова – то нет, - Берия.
Шибко, - слёзы, шибко, - лей, -
Восемь дали, - лагерей.
Не кому не нужна, - одна,
Седая, больна, страшна, -
Уже и не пишет, она.
Только бы Мура, Мура спасти, -
Он зажигалки лезет тушить,
Бежать из Москвы, бежать, -
Сына, спасать, спасать…
Война привела в Татарию,
Съела – бога, богу– не славие,
ЕЛЛА – БУ - ГА,
Всего Вам, - не слабого.
Мурлыка, не ростом уже подрос,
В лоб пистолетом простой вопрос, -
Мама, - твой или мой черед,
Кого понесут ногами вперёд?
… ДА, НО…, ответ на него простой, -
Сначала, - я, а он пусть, - живой.
Жи – вой, сын – твой,
Подумала? - Ти – хо, не – вой.
Тихо, - не вой, - записки, молчок,
А вот и верёвка, а вот и крючок,
Елабужский, -
Вот и ладушки.
Верёвка ещё не успела схватить,
А горло, - Господи, Ты же, прости.
Верёвка сильней,
Мысли мутней,
Но голос с небес, -
Не бойся, Я, - здесь.
Ангел душу её берёт,
К не отпетой, крыльями льнёт, -
Всё - видел, - всё – знает - ОН.
Потому что по скорби, она чемпион.
Сестра Анастасия, как Симеон,
Жила долго, пока не отпела сестру,
Патриарх Алексий, - исполнил мечту,
Упросил дьякон Кураев, -
Дошли молитвы до Рая.
6.
Эх, Мурлыга, Мурлыга,
Эх, Мурлыка, Мурлыка, -
«Беззубый, парнОй» интеллигент,
Воришкой научит тебя быть Ташкент,
Узбеком с французским акцентом, Мур, -
Успеешь ли встретить свою Лямур?
Тепло Тамерлана принял штрафбат,
Уголовка, ножи, братва и блат,
Сорок четвёртый, письмо, - «я выживу»,
Только под Оршей глина рыжая.
От тех дошло кто постарше, -
Был молодой и бесстрашный.
Саксонский штык арийских вер,
Она ещё в Чехии: «выкуси, герр»,
Но понашло их, по кой-то хер.
Пришли и убили Мурлыку,
Из Рая не слышно криков, -
Потому-что там радость живёт,
Потому-что сыночек идёт.
Месяц – два и Сергея черёд, -
Расстреляют, как многих, время сметёт.
Ариадна хватила сполна,
Как же стезя холодна, -
Был расстрелянный друг в разлучении
И не было с ним продолжения.
Ссылка была и оттепель,
Творчество было, да что теперь,
Родная была Таруса,
Блестящий подвижник искусства,
Она сохранила наследие,
Всё для нас, - из не ведения,
Всё отдала потомкам,
Что сохранила в котомках, -
Стихи, - бриллианты, рубины,
Её драгоценные вина.
Дневникам и линиям всё же далось, -
Образы вывести довелось,
А дальше сердце разорвалось.
7.
Жила была на земле скорбь,
Весь её скарб - это дробь,
Пальцы по сердцу, - смерть, гроб,
Но не её предмет, этот лоб,
Эти рифмы живущей надежды,
Эти пьющие горькое вежды,
Это преображенное горе, -
Высокого творчества море.
Они были в скорби и нищете,
Как они были, - это вообще….
Их боль, их путь, их пребывание,
Наше наследство и достояние.
И ещё, и ещё, - россыпи,
Хватит нам этого, досыта.
Гумилёв, Флоренский, почти полу-Бог,
Хлебников Велимир, - вещий итог,
Булгаков с сердцем своим не прикрытым,
Пустившим к нам Мастера и Маргариту.
Владея богатством, считали гроши,
Имея брильянты для вечной души.
Не побеждённая, знала Марина, -
Срок дали марочным винам,
Кладу из золота вышитой марли, -
Переводов волшебного Шарля.
«…О ужас! Мы шарам катящимся подобны,
Крутящимся волчкам! И в снах ночной поры
Нас Лихорадка бьет, как тот Архангел злобный,
Невидимым бичом стегающий миры.
О, странная игра с подвижною мишенью!
Не будучи нигде, цель может быть - везде!
Игра, где человек охотится за тенью,
За призраком ладьи на призрачной воде...»
«Плаванье» Ш.Бодлер, перевод М. Цветаевой.(1940-41гг?)
Как будто с ток шоу срисовано,
Или время так сильно спрессовано,
Во вчерашней ящичной передаче,
Марина с Шарлем решали задачу.
Эта скорбь, этот избранный ювелир,
Огранил пятерых бриллиантовый мир,
Разно-каратные, - не зрите причины,
Огромный берилл, - это Марина,
Ярчайший камушек лелейной огранки,
Ангелок, не ставший к счастью гражданкой,
И трое в рай вошедших с парадной,
Георгий, Сергей и Ариадна.
8.
Так что ж нам дано и что уже есть,
Тот чист, - толерантности тест.
Тот вирт, виртуальной зависимости,
Кто с Ним, - на земле нашёл истину.
Дано нам православие человеческое,
Дан Русский мир и прошлое отеческое, -
Пробы, ошибки и кровь,
Грабли, что бы ступнуть, вновь,
Практика левых крутых поворотов,
Опыт их выправлять до пота.
Достигнутая руками и знанием
Красота. Она реальная, перед нами.
Не каждый может в неё поселиться,
Принять,
Распознать,
Насладиться.
Но тот, кто может, имеет много,
В компании пребывать с Богом,
Получить постижимость реального,
Мистического, астрального.
Новый синтез, новый экстаз,
Завоёвывает уже не нас,
Цапает ещё не рождённых Мурлык,
Синтез возможного делает клик, -
Помимо нас искать ответы,
Преображаться истинным светом.
Наверняка, Он, участвует в этом.
9.
Престиж, -воротилам и рейдерам, -
С загребущим забралом трейдерам,
Прилавочный блеск, нафталин, -
Постзнание НЕ ДА НО им.
И слава Богу, -
Пусть блуждают и ищут дорогу.
Куда не знают, не знают зачем,
Пусть управляют всем и ничем,
Лишь бы не обрести нью-Ленина,
Страшного нано-клон-Гения.
А нам бы даты суммировать,
Пики и ямы отредактировать, -
Что же с нами случилось,
Почему так получилось?
Две тысячи лет дан путь,
Ни как на него не можем ступнуть.
Нет Веры,
Как и безумству, - нет меры.
Но это религия, это совесть,
А у нашей страны светская повесть.
Пост-Советски толкаемся от прошедшего хаоса,
Голову под крыло засунувшим страусом,
Чтобы не видели наше безделие,
Страусиное осовелие.
10.
Медитируем теми, кто в красной стене,
Были ярчайшими в нашей стране,
Медитируем тем, кто в мавзолее,
Который, сначала был всех левее,
Потом во всём и всех здравых правее.
Он до сих пор, - пиджаковый бант,
Он пионер, он октябрянт,
Две двойки в апреле, - штандарт.
В мавзолейной огранке лежит бриллиант,
Не надейтесь, что артефакт, экспонант…
Как же возможно ТАКОЕ СТЕРЕТЬ,
Когда нам ДАНО на это смотреть.
…ДА. НО…, надо глазами, - вперёд,
А то ещё, вдруг оживёт.
Мы молимся в храмах иконам,
Медитируем обелискам
и спискам,
Братским схронам,
Фотографиям, над столом кабинетным,
В музеях, - книгам, картинам, портретам.
Такая завещана нам коллекция,
В топ стране красной селекции.
Эта наша скорбь в запекшемся горе,
ЕЩЁ НЕ ПОЗНАННАЯ НАМИ ИСТОРИЯ,
И её нам дана презентация,
Хотя страшна реальная ситуация.
Закрываем вежды, впадаем в прану,
И слушаем, слушаем бахавиану.
• О романе с Софией Парнок. Нам известна как песня из к\ф Жестокий романс (побеждена ль), но в другом смысле.