Виктор Васильевич СЫЧЕВ
Подборка стихотворений из книги: «ОЗЕРНЫЙ КРАЙ»
(Сборник стихотворений бологовских поэтов. Выпущен в свет при содействии администрации г. Бологое и района)
Составители сборника: Л. Грекова, А. Широков
Издательство «Дельта-Икс», г. Санкт-Петербург, 1995 г.
120 стр., включая фотографии авторов стихотворений
* * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * *
Виктор СЫЧЕВ...
Это имя хорошо знакомо бологовцам, и не только любителям поэзии, которые и сейчас хранят его первый поэтический сборник «Березы за стрельбищем», вышедший в 1972 году. Многие с большим интересом читали в бологовской районной газете его краеведческие очерки, встречались с ним в краеведческом музее. За свое недолгое директорство Виктор Васильевич сумел сделать музей настоящим центром культуры, где проходили встречи с интересными людьми, выставки художников. Он и сам с большим увлечением занимался живописно и графикой, создал массу интересных работ.
Жизнь Виктора Сычева оборвалась трагически рано, в самом расцвете творчества. Как истинный воин, сражался он с тяжелым недугом и работал до последних дней. Работал с думой о родном городе и его людях. Пусть же и наша намять о нем будет светлой.
Стихи Виктора Сычева по праву открывают этот сборник. Здесь лишь малая капля из его поэтического родника.
. . . . . . . . . . . . . . . . .
СЫЧЕВ Виктор Васильевич (1947 – 1994 гг.)
Родился 17 марта в городе Бологое, учился в средней школе №11. Во втором классе заболел ревматизмом, настолько сильно, что не мог ходить. Стал учиться и сдавать экзамены школьной комиссии дома. Виктор всю жизнь стремился к знаниям: много читал, изучал справочники и энциклопедии. После окончания восьмилетки, он поступает в ленинградский полиграфический техникум на отделение художественного редактирования, но из-за трудного материального положения переводится на заочное отделение, возвращается в Бологое, где заканчивает вечернюю школу и работает в районной газете. Затем работает в Вышнем Волочке в газетах «Ленинец» и «Вышневолоцкая правда». После армии женился и написал первую книгу «Березы за стрельбищем», за которую получил первую премию и диплом с медалью.
В 1975 году – развод с женой и возвращение в Бологое. Здесь он уже работает художником в Вагонном депо, а затем экскурсоводом в Бологовском бюро.
Виктор Васильевич имел много талантов: писал стихи - обо всем, что чувствовал, что видел, что происходило; серьёзно увлекался графикой и книжной иллюстрацией в том числе и Евангельскими сюжетами. Любимой техникой Сычева была: тушь, перо, цветная тушь, шариковая ручка. Разъезжая по стране Виктор привозил много зарисовок и обязательно к ним стихи о тех местах, где он побывал.
В 1991 – 1992 годах Виктор Сычев стал директором музея им. Н. И. Дубравицкого, что стало смыслом его жизни. Он часто выступал на страницах местной газеты «Новая жизнь» с очерками об истории города. В музее проводил каждую субботу встречи с интересными людьми, устраивал выставки, концерты. Вскоре Виктор Васильевич снова заболел, после операции у него пропал голос. Даже во время болезни Виктор не оставлял свои занятия графикой, продолжал писал стихи.
Жизнь оборвалась трагически рано, в самом расцвете творчества, в 47 лет. Ночью 9 декабря 1994 года ему стало очень плохо, вскоре он ушел из жизни.
Друзья помнят его как человека, обладающего большой силой воли, эрудированностью, трудолюбием, всегда способного придти на помощь.
С сайта: vk.com/bologoehistory
* * *
Константин РЯБЕНЬКИЙ
. Виктору Сычеву
Бологовские нивы и пажити
И озерная синь под рукой,
Мне старинные были расскажете,
Вызывая в душе непокой.
И тропою нежданной, непрошенной,
Проведете, названного, вдруг
В Ходасевича домик заброшенный,
Что открыл терпеливый мой друг.
Вычислял это место мучительно,
Роясь долго в архивной пыли,
Чтобы домик поэта-учителя
Не исчез с благодатной земли.
Чтобы свет негасимый, божественный
Нам указывал праведный путь,
Чтобы смог я с любимою женщиной
У святого порога взгрустнуть,
Чтобы годы не тронули памятью
Этот солнечный окоем...
Если жить исторической памятью,
Нам любая беда нипочем.
* - авторство данного стихотворения нуждается в уточнении. Но я (Ю.Ж.) располагаю устными сведениями о том, что автором стихотворения является друг Виктора Сычева, вышневолоцкий поэт Константин Рябенький. Стихотворение написано после посещения поэтами развалин бологовской дачи адмирала Ф.Ф. Матюшкина – известного царскосельского лицеиста, одноклассника А.С. Пушкина.
* * *
Да, судьба была неумолима,
Но солдат доволен и такой.
Костыли, конечно, не малина,
Но зато он дышит!
. Он – живой!
Пусть рука оторвана по локоть,
Но, держась другою за костыль,
Можно наклониться и потрогать
Зиму пересиливший ковыль.
Можно жить и знать, что жизнь в разгаре,
Знать, что завтра тоже будешь жить,
Можно просто щелкнуть портсигаром,
Не в рукав, открыто закурить.
Пусть полтела брошено за Вислой,
Для того и шел он в каждый бой,
Чтоб светло и празднично повисло
Зарево салюта над Москвой!
* * *
Победили. Но во всяком случае
Мы победу празднуем не ту.
... Батьку по ночам осколки мучают,
Так, что зубы крошатся во рту.
А потом – весёлый отчего-то,
До утра насилу дотерпев,
Он спешит устало на работу,
Даже чай себе не подогрев.
А потом опять наступит вечер,
Боль в ноге, и чёрт те знает в чём.
Ночь – мучительная, будто вечность
Сорока смертей под артогнём.
Белый день ему – как передышка
Перед боем с болью и бедой.
Из скольки таких боев он вышел
С поседевшей за ночь бородой!
Но утрами – боли, страхи, беды
Снова поворачивают вспять.
Вот какую празднуем победу –
Победив, все так же побеждать!
* * *
Под пятьдесят... Стихи не пишутся,
Не льются токи по стилУ.
Слова отправились на пиршество
К чужому щедрому столу.
А что осталось – те нарциссами
Тоскливо сохнут мне в укор.
Все чаще обхожусь написанным,
Да незабытым до сих пор...
Они не врут. И не слукавить им,
Виня иные времена.
Как хорошо, что речка памяти
Еще не высохла до дна.
* * *
Вон – миры с мягким стуком горошин
Задевают друг друга в тиши...
Одиночество разума горше
Одиночества бедной души...
Та хоть может поплакаться в голос,
Разум выслушает, облегчит.
И, остатней слезинкой омоясь,
Тихо всхлипнув, душа замолчит.
Разум знает ее заблужденья,
Разум знает, как сладостна ложь...
Но, решив дать душе облегченье,
Самому же себе и соврешь.
ПЕСОЧНЫЕ ЧАСЫ
О, ветры! О, земли времен!
Как, чудно смешавшись, попали
Вы в этот стеклянный полон –
Сосудик с осиною тальей,
Где
. в нижнюю из половин
Стекает бесшумное бремя –
Смертельнейшее из вин –
В стекло заключенное время...
Стекает сверкающий прах
С горчащим, наверное, вкусом...
В беззвучных песочных часах –
Песок из следов Иисуса.
УРОКИ РИСОВАНИЯ
Мы приходили с белыми альбомами,
Хоть были часто руки не чисты.
Ее надеждой были мы и болями –
Первопроходцы древней красоты.
Еще была – привычка ли, чудачество:
Остатки хлеба, булочек – в дому
Все оставалось. Но куда все прячется,
Она не говорила никому.
Она и разговаривала с вызовом
От завроно до завуча – подряд.
И плакала, Когда по телевизору
Показывали снежный Ленинград.
Садились мы. И гипсовые головы
Смотрели выше и правее нас.
И взгляд ее был холоден, как олово,
Но мы его ловили, не боясь.
Мы знали все – мы знали, потеплеет
Тот взгляд, когда на глянцевых листах
Лик Афродиты гладко потемнеет
С застывшими словами на устах...
А после – чай, варение и масло,
И булка, сколько надо – столько режь.
Она смотрела радостно и ясно,
И тихо приговаривала: – Ешь...
ФОТОГРАФИЯ
Какой Твардовский молодой!
Покой на лбу его вощеном.
И Солженицын запрещенный
Над ним склонился головой.
Как бы разглядывал в гробу
Святую волю завещанья...
Он знал – мы снова обнищали,
Еще одну простив судьбу...
Какая сильная беда!
Как век у пастырей короток!
Сомкнулись: твердый подбородок
И – лагерная борода...
* * *
В запомнившейся горечи брусники –
Суть бытия. Застывший взрыв страстей.
Все превратилось в камень, в пыль и книги,
И шорох дат давно ушедших дней.
Живые лица уплывают в лики,
И горечь ягод – в горечь от вестей.
Но счастлив я, что терпкий вкус брусники
Я ощущаю в знаке на листе.
Да, есть чему будить в ночи.
. И запах
Живой, из незапамятного дня,
Чуть повитав в необозримых залах,
Найдет прохладной именно меня.
И с этой легкой весточкой былого
Я сон отрину, к книгам доберусь,
И буковки, заплевшиеся в слово,
Я как бруснику – ягоду былого –
Без срока буду пробовать на вкус...
* * *
Копает бабка огород.
И на лопату рыжим ботом,
кряхтя и охая, встает
со всею тяжестью заботы.
Фуфайка на худых плечах,
еще поддевка – чтобы грела –
скрывают маленькое тело,
и вся-то бабка – как свеча,
которая всю ночь горела.
Вот-вот погаснет, отойдет
за ту черту, где всё – отрада.
А вот поди ж ты! Огород!
Еще сажать картошку надо...
Все жарче дышит майский день,
и солнце замерло в зените,
и бабку связывает тень
с землею тоненькою нитью.
Часам к шести, не чуя ног,
воткнет лопату, вспомнив что-то...
И вот желтеет черенок.
И помирать не вышел срок:
на завтра есть еще работа.
* * *
Как будто гул колоколов,
округлый абрис куполов.
Они встают над суетой
полуприметной красотой.
Над ними память, свет и грусть
поднимет лбом высоким Русь,
и только черного-то в ней –
две тонких черточки бровей.
Неуловимый их излом
восходит медленно над злом
и над неверием моим...
И я уже вознесся с ним
куда-то
. к самым куполам,
к мерцающим колоколам:
и сквозь глухую немоту
я вижу ту же простоту:
как вольный гул колоколов,
округлый абрис куполов...
* * *
Карандашный набросок березовой рощи,
и извивы, изгибы, изломы ветвей...
Синий снег
. перепутанным зайцем прострочен
возле самого берега белых полей.
А поля – как моря,
. а холмы - словно волны,
набегают к подножию белых берез.
И, устав, застывают в холодной неволе,
превращаясь в ряды бесконечных берез.
* * *
А кроме сброшенных оков,
земля еще кой чем богата.
Курганы древние покаты,
как лбы настырных мужиков.
Во мгле пустырной глубины,
как на огромнейшем погосте,
моих пра-пра- жильё и кости –
начало нынешней страны.
Земля богата стариной.
И от нее нельзя отречься,
как от ушедшей в землю речки,
но речки, в памяти живой.
И на Москве стоит Москва.
И тем сильна необычайно.
Да разве может быть Иваном
Иван, не помнящий родства!
* * *
А женщина моя, с которой
Мы тихо плачем иногда,
Гонима внутренним раздором,
Опять исчезла в никуда...
И в тихом маслянистом свете
Сникающего февраля,
Она, вращаясь, как Земля,
Сама себя любовью зля,
Куда-то в белый призрак метит...
И — ничего. Тихонько снег
Собою белит подоконник.
И пишущий стихи покойник
Продляет этим снегом век...
* * *
Как ангел мой нетерпелив –
Крылами он трепещет гулко,
Сиянье солнечное взбив
На пылкой тропке переулка...
На солнцепеке воробьи,
Как он, купаются счастливо...
А вот поди ж ты – дни мои
В крылах вот этих суетливых!
Он ими солнечную пыль
Взбивает, занятый отрадой,
Мою коротенькую быль
На миг оставив без догляда...
РОССИЯ
Кони грубо вылеплены кем-то,
Вписаны талантливо в закат.
Солнце опустилось на колени
В августовский синий аромат.
Там, где мужики траву косили,
На четыре дальних стороны,
Как косарь,
. раскинулись Россия
Отдыхать –
. от мира и войны...