Раз за разом вливаю пенную жижку
в опостылевшую много лет глотку,
опостылевшими руками опостылевшую сижку
курю через сжатые челюсти и жажду водки.
На лестничной клетке лежит пьяное тело,
скрутилось, от холода апреля выжжено.
Тело это лежит, потому что оно сумело
попасть под ковш бульдозера жизни.
Недопитое часом назад пиво добил залпом,
я курю ещё одну сигарету, и в целом
не очень хочу возвращаться на свалку,
в которую превратил собственное тело.
Мой разум закутан в плед иллюзий,
потому даже не создаёт более геометрий,
у него всё изначально "инклюзив",
лишь бы не было сильного ветра.
У бомжа возле лифта куда больше свободы,
но при этом — острая нехватка еды и мыла.
Он свободен от всех, но боится погоды.
Свернувшись в калач, он обладает большей силой.
Я уже попиваю чай. Мечтаю втайне о чекунце водки,
а тот, у лифта, — о семье, о детях, о счастливой старости.
Я размышляю о том же плюс как дожить до сотки,
если на четвертине нет ни любви, ни тоски, ни ярости.