-Допрыгалась, доскакалась, доFitCurvилась, - ругала я себя, укладываясь на артроскопическую операцию колена в наш местный «Склиф». МРТ показала застарелый разрыв мениска.
Три приветливых женщины меня радостно встретили в палате, но сказали, что радоваться вместе будем недолго – их всех сегодня выписывают. Я расстроилась: кто же мне завтра помашет ручкой, когда меня поведут на Голгофу? К тому же, они мне начали рассказывать мнооого интересного о том, что меня ждет, но всё рассказать не успели - их вежливо попросили очистить помещение.
На самом интересном месте, с открытом ртом я осталась одна в 5-местной палате с 3,5 метровыми потолками. Воздуха в ней было более чем достаточно, поэтому я от непривычного избытка кислорода впала в двух-часовой сон.
А проснувшись среди белого дня, начала хрумкать сладкие плоды одиночества: открывать окно, когда хотела, громко смеяться при разговоре по телефону, слушать без наушников свою любимую «Анну Каренину», не выключать свет на ночь.
По информации интернета, доктора и выписавшихся женщин операция была не сложная, поэтому я лежала, балдея, ни чуточки не боясь.
На следующий день в 11 утра мой балдёж был бесцеремонно прерван санитарками Верой и Светой:
-Поехали.
-Как? Вот прямо так и поехали? – обиделась я. Я-то ожидала, что придет врач, медсестра, сделают мне укол и торжественно поведут под белы рученьки чуть ли не всем отделением.
-Да. Залезайте на каталку.
-А как? – мне, как всегда, начали вспоминаться сцены из сказок: про лопату, печку, бабу Ягу. Так как обучающего показа не последовало, пришлось неграциозно вскарабкаться на каталку по своему разумению. Меня завернули в одеяло и вывезли из палаты.
И вот тут напал страх. Да, что там напал, просто обрушился. Сердце сжалось от ужаса, на глаза навернулись слезы. Стало жалко себя:
-А вдруг умру? А вдруг эти стены – это последнее, что я вижу? Зачем? Почему? Может, спрыгнуть на ходу, пока не поздно?
Вера и Света, между тем, неслись по отделению с каталкой чуть ли не бегом, несмотря на многочисленные повороты. Возможно они были так быстроноги как раз для того, чтобы струсившие пациенты не разбежались по дороге. Остановившись перед лифтом, Света, увидев мои шептавшие молитву губы и глаза на мокром месте, сделала приличествующее моменту лицо и ободряюще сказала:
-Не волнуйтесь, все будет хорошо.
В лифте она повела носом, отбросила приличествующее выражение и спросила Веру:
-Кажется, тушеной картошкой пахнет?
-Неее, макаронами, - ответила Вера.
Я тоже повела носом. Организм, который с вечера по операционному ритуалу был не поен и не кормлен, моментом опустил меня на землю из заоблачных высот с видом на Вечность, и меркантильно подумал:
-Интересно, мне успеют сделать операцию до обеда? Вкусно пахнет.
В коридоре операционного блока стояло две каталки со смятыми одеялами и подушками. Их «седоками» уже занимались работники ножа.
-Как кареты у театра, ждущие окончания спектакля, - сгримасничал мозг, продолжающий жить двойной жизнью, одна из которых на всякий случай мысленно прощалась и просила прощения у родных и близких, а вторая цеплялась за всякие больничные интересности.
Меня завезли в тесное помещение, по всем стенам которого что-то стояло и лежало на полках, занавешенное серыми простынями. Из-за угла неожиданно материализовался молодой доктор в цветистой бандане. Взгляд сразу ухватился за эту яркую повязку со своими жизнеутверждающими мотивами, как за спасительную соломинку в царстве серых простыней и белых халатов.
Обладатель банданы ласково сказал:
-Я –Алексей Николаевич, ваш анестезиолог. Сейчас мы вас переложим и для начала сделаем капельницу для успокоения, - он обхватил меня за плечи и легко положил на что-то, покрытое простыней.
-Это и есть операционный стол? - подозрительно спросила я, ощупав руками ложе под собой.
-Совершенно верно. А я –Нина Петровна, - представилась из другого угла медсестра и быстро вколола иглу в вену.
-Вы хотите сказать, что я в операционной? – лекарство начало действовать, слезы высохли, и я изумилась и рассмеялась окружающему.
-А вы, наверно, как многие, увидев полки, подумали, что в кладовке? - шутила "бандана".
-Точно, - улыбалась я - похоже на тесную кладовку.
Анестезиолог что-то ласково мурмулил, шутил, разворачивая меня в удобную для укола в позвоночник позу, Нина Петровна успокоительно поглаживала руку.
Как в страшном сне, когда хочется бежать, а ноги не слушаются, так и сейчас, ноги отнялись. Я пыталась пошевелить пальцами, но ничего не получилось. Из соседней двери лилось душевное пение Антонова – "пройду по Абрикосовой…".
Наконец в операционную без всякой торжественности, как-то по-домашнему вошел мой доктор в белом костюме. Куртка была заправлена за высоко задранный пояс брюк, а сами брюки заправлены в прорезиненные сапоги болотного цвета. Он напоминал некрасовского мужика, только топора за поясом не хватало.
-Доктор, зачем вы надели сапоги? - операционная не переставала изумлять, и я тут же в ужасе представила себя Красной Шапочкой перед лежащим в постели волком.
-А потому, что здесь сейчас будет лужа на полу. Рррррр, - голосом волка, как мне показалось, ответил врач.
А потом человечьим спросил:
-Так какое у нас колено, напомните, - и, услышав мой поспешный услужливый ответ, переставил установку, которую он выкатил из-под простыни у стены, с левой стороны на правую.
Потом поправил лампы над столом, разместил экран. Я мысленно засучила ногами от нетерпения и приготовилась к просмотру. Но вместо попкорна мне на живот поставили ширму. Даже лица доктора стало не видно. Эх, жаль… Набравшись наглости от успокоительного укола, я бы полезла к доктору под руку с вопросами и советами. Не дали… Даже в щелочку, которую сделала, чуть отодвинув простынку экрана, ничего было не видно.
Анестезиолог и медсестра периодически возникали рядом, каждый со своей стороны, другая медсестра меняла на штативе пустые бутылки на наполненные чем-то, очевидно тем, что потом текло под ноги доктору. Никто ими не командовал, но каждый знал свое дело, и не мешая доктору, который в это время стучал молотком, спокойно исполнял его.
Потом вдруг ширму убрали, анестезиолог в цветистой бандане ловко переложил меня на каталку.
-Как? Всё???
Вера и Света уже ждали, и как две норовистые лошадки, резво помчали меня восвояси. К обеду мы успели. Даже ноги к нему успели зашевелиться.
Целый день в палату кто-то заходил: врач, медсестры, работники столовой. Они улыбались и спрашивали, всё ли хорошо и не надо ли чего?
Я пребывала в благостном состоянии от такой неожиданной заботы, и было немножко обидно, что мне ничего не надо. В голове сами складывались строчки стиха и, вероятно, от этого давно забытого вдохновения и возбуждения к вечеру я уже заковыляла по коридору.
Утром на завтрак принесли манную кашу. Манной каши я не ела лет десять. Почему-то я ее не готовлю дома. Каша показалось удивительно вкусной. Только я вошла во вкус ее, вспомнив детство золотое, как пришла помощница врача в щегольском бордовом костюме и оптимистично спросила, а не хочу ли я на выходные отправиться домой?
Я посмотрела на забинтованное колено с растекшимся по повязке пятном цвета костюма щеголихи, вспомнила вкус манной каши и отрицательно замотала головой. Манную кашу у меня дома никто готовить не умел. Дудки! Не уйду!
-Странно, - сказала врач, - раньше все просились, а теперь никого не выгонишь, - и вышла из палаты, недоуменно покачивая бордовыми бедрами.
Я с завистью посмотрела вслед ее каблучкам. А потом открыла окно навстречу весеннему дню, включила «Анну Каренину» и начала радоваться безделью, периодически впадая в дрему, и даже заботы Ивана Васильевича «Я –здесь, а там шведы Кемь взяли (а там на даче у меня цветы из земли лезут)» меня не волновали…
апрель 2016