Как-то раз, после стольких дней тесного общения,
я раздел тебя, логически предполагая, что так все и должно было закончиться,
но ты выстрелила в меня своим «как брат»
и, конечно же, не согласилась на «представим, инцест».
Ты получила достаточно, я – немного морального удовлетворения.
В тот день у меня не было сил жаловаться.
Другая ты, к которой я снова пришел, ошибившись дверьми в чужую жизнь,
была благодарна за то, что я есть –
она сладко томила дыханием в шею и шепотом в уши,
но в моем существовании не было моей заслуги,
видимо потому следующий акт после антракта так и не состоялся –
то «спасибо» я передал родителям в более доходчивой форме.
Но ты, истинная и настоящая приехала ко мне в тот час,
когда Земля стала непреодолимой преградой между глазами и Солнцем,
ты была великолепна, впрочем, как и многие дни назад,
когда кольца не сжимали никому из нас серое вещество,
превращая нас в подобие перуанских индейцев,
считающих вытянутый череп эталоном красоты.
И я видел те формы, выполненные, скорее, античными скульпторами,
чем твоими ближайшими предками,
и я видел те губы, написанные, скорее, самим богом,
чем его реальным отсутствием,
и я касался всем, чем только было позволено, тех прелестей,
лучше которых только сон о них, где нет никаких ограничений.
Сам Иисус, в лучшем из своих обличий, допивая свой кофе
с миндальным ароматизатором,
сказал мне – настолько ты крут, дружище, настолько хорош,
и впустить тебя внутрь – значит, прозреть окончательно;
трахаться с тобой - никакое не приключение.
Возьми-ка эти пакеты и пойдем на автовокзал, чтобы снова увидеть человека,
проведшего на нем большую часть своей жизни.