...седьмая (my confession)
И, вот, в моем Вавилоне снова происходит ночь - это будет уже пятая его ночь, пятая. Пятая ночь, когда на улицах, мощенных солью и жертвенной кровью, немые проповедники призывают строить очередные башни; когда больные чужими морями люди захлебываются рвотой в пропитанных полынью и анисом барах, потому что им некуда больше идти; когда женщины в однокомнатных подъездах спят с нелюбимыми мужчинами, потому что их некому больше любить; а Бог, уставший за день, закрывает свои глаза, потому что сегодня полнолуние, а это значит, что скоро Пасха и ему надо готовить свой Иерусалим к Великому Празднику.
Но что делать в эту ночь мне, когда я не живу в Иерусалиме, и даже, кажется, пока еще не прописался в Вавилоне, чтобы говорить, что мне некуда больше идти, потому что Бог, которому я молюсь теперь только лишь во сне, позабыл, как я выгляжу, проводя свои последние дни в Иерусалиме; когда дьявол приходит ко мне утром, чтобы рассказать о чужих морях и указать мне на женщин, которых я никогда не буду любить; когда моя проповедь кончается уже на двух произнесенных вслух «никогда!»; и ангелы по привычке еще прилетают плакать к моему окну, за которым скоро зацветет молодой жасмин?
Но сегодня ночью мой Вавилон, в свою пятую ночь – Вавилон, в пятую. В пятую ночь он снова станет петь песни языками ласкового Змея моей Лилит, в однокомнатный подъезд которой я теперь хожу, о том, что ее некому больше любить; будет звать меня в свои анисово-полынные бары для людей, что болеют чужими морями, а Бог настолько глух, что я стану ему молится только лишь во сне и с высоты моей маленькой башни буду звать его Милосердие в обмен на мое невысокое сердце, а полнолуние будет возвещать победу всеобщего Иерусалима, в котором мне никогда не будет места.
И что делать мне в эту ночь, пятую ночь моего падения, когда дьявол снова возвратился в мои сны, и я вновь начал молится Тому, чье полнолуние жалит мои глаза чужой и холодной святостью? Когда я надеваю куртку, чтобы прийти на ужин к Лилит, а ангелы в ветвях молодого жасмина провожают меня своим печальным взглядом? Когда немые проповедники заставляют меня говорить за них слова, о которых больше никто не скажет? И Бог, занятый своим Иерусалимом, снова будет предан и распят – и я не смогу этому помешать?
Но, вот, в моем Вавилоне снова происходит ночь - это будет уже пятая его ночь, пятая. Пятая ночь, когда мне есть куда идти – и я никуда не иду, когда жасмину за окном я предпочитаю полынь и анис баров, заблеванных простыми и пожухлыми жизнями; когда я сплю с теми, которых не люблю, потому что проповедь моя начинается с двух сказанных вслух «Никогда!», а змей, что сидит на моем плече, поет мне песни о том, что мой Бог, уставший за день, закрыл глаза, потому что скоро его распнут в его Иерусалиме – и никогда в моем Вавилоне, который он не готовит к великому празднику Пасхи;
когда немые проповедники вкладывают мне в рот свои слова, которые никто никогда не скажет, и не захочет услышать, потому что сегодня только пятый день и мой Вавилон, также как и Иерусалим накрывает единая ночь, пятая ночь. Пятая.