Наскоро позавтракав и одевшись он выскочил на улицу. Лена сидела на лавочке и, по всей видимости, уже давно поджидала его.
- Ты пунктуален, как король, - не удержалась от замечания девочка. – Опоздал ровно на час – минута в минуту.
- Ну извини. Я стих сочинял, - слегка насупившись, попытался оправдать своё позднее появление Юрка.
- Да ладно, ладно. Ну и что, получилось? – с любопытством посмотрела она на тетрадку, которую он держал в руках.
- Не знаю, - и слегка смущаясь, протянул ей свой первый опус.
Взяв и открыв тетрадку, она бегло пробежала взглядом по написанному.
- Есть, чем писать?
- Дома.
- Ну неси быстрее.
Мальчишка сорвался с места. Их квартира находилась на первом этаже, поэтому не прошло и двух минут, как он уже снова стоял перед ней, держа в руках карандаш. Взяв его, Лена поначалу стала исправлять ошибки. Чуть наморщив лоб, старательно вписывала недостающие запятые, вставляла пропущенные буквы, заменяла слова и даже почти целые предложения, всё время что-то подчёркивая. На минутку задумываясь, подставляла обратный кончик карандаша к губам и иногда покусывая его, вдруг, как бы встрепенувшись, начинала опять что-то черкать и исправлять. Наконец закончив, внимательно посмотрела на Юрку. Теперь она ужасно была похожа на учительницу, преподававшую в их школе литературу. Выдержав небольшую паузу, словно нехотя, при этом стараясь придать своему лицу более строгое выражение, промолвила:
- М-м-да! С грамматикой ты явно не в ладах. Ну ничего, - тут же переходя на более мягкий тон, продолжала, - читать ты любишь, а если ещё и писать будешь побольше, то и с грамматикой подружишься. Давай-ка для начала разберём твой стишок.
Положив руку ему на плечо и заглянув в глаза, как бы подбадривая слегка приунывшего свежеиспечённого поэта, продолжала:
- Если честно, мне понравилось. Ты просто молодец! Я не ожидала, что так быстро справишься с этим заданием. И всё же, чтобы хорошо сочинять стихи, нужно много работать и много знать. Вот смотри-ка сюда...
И тут она начала водить пальцем по подчёркнутым и перечёркнутым ею же местам в тексте, акцентируя его внимание на явные стилистические ошибки, слабоватую (а то и вовсе никакую) рифму, попутно рассказывая об их видах, о правилах, по которым пишутся стихи, о размерах и много ещё чего, стараясь объяснять попроще, чтобы Юрка всё это смог переварить. И всё равно он, практически, ничего не понял, кроме может быть того, что рифмы бывают мужские и женские, и то только потому, что это его очень удивило, да и развеселило тоже. Наверное, заметив это, Лена, вдруг остановившись на полуслове, неожиданно спросила:
- А ты любишь петь?
- Люблю, - даже не поняв, к чему это она спрашивает и слегка ошарашенный, ответил её подопечный.
- Ну вот. Песни - это те же стихи, только положенные на музыку. Вспомни какую-нибудь песенку, которая тебе нравится и попробуй под её мотив сочинить что-нибудь своё. Ну как тебе моя идея?
- Ну я попробую.
- Попробуй. И постарайся писать о том, что тебя больше волнует, тогда точно получится, - улыбнулась она.
Потом они снова гуляли по городу, кушали мороженое, возились с дворовой любимицей - собакой Нюркой, просто сидели в парке на лавочке, рассказывая друг другу разные смешные и не очень истории - в общем, говорили обо всём: о всякой ничего не значащей чепухе и о серьёзном, в том числе и о поэзии, конечно.
Так оно у них и пошло: Лена приходила утром во двор, дожидалась мальчишку, а потом они проводили почти весь день вместе. Играли в незатейливые игры, гуляли и даже, когда наступили жаркие денёчки, ходили купаться на речку. Лишь иногда, ссылаясь на какие-то важные дела, девочка уходила раньше обычного. А вечерами Юрка творил. Мама уже давно махнула на это рукой, справедливо полагая - лучше уж пусть дома стихи пишет, чем допоздна не известно где бегает и что делает, выслушивая потом время от времени жалобы соседей на проделки её сына, разрешая ему засиживаться почти до полуночи или пока он сам от усталости не уснёт, иногда прямо за столом, уронив голову на тетрадь. Тогда отец брал его на руки и осторожно уносил в кровать. Хорошо ли у него получалось, он не знал, но чувствовал, что пока не очень. Хотя Лена и хвалила его, но всегда оставалась слегка чем-то недовольной, всё время находя какие-то неточности и не совсем подходящие обороты, попутно объясняя правила стихосложения, да и грамматики нередко тоже.
Так совершенно незаметно пролетели почти три недели. Двор начал постепенно наполняться детьми, приехавшими со своими родителями из отпусков, но Юрка уже до того привык к своей "попечительнице", что на них уже почти не обращал внимания. Но однажды утром Лены не оказалось на привычном месте на лавочке. Мальчик очень удивился этому, подумав - может быть по каким-то делам где-то немного задержалась и вот-вот должна подойти. Он терпеливо ждал её на их месте, не обращая внимания на призывы ребятни во что-нибудь поиграть и отлучился только буквально на несколько минут, чтобы зайти домой пообедать, и сразу же вернулся. Но её всё не было и не было.
Неприятные мысли одолевали его. Обида и даже ревность терзали его душу. Думал - встретила, наверное, какую-нибудь свою подружку и забыла о нём. Как она могла?! Предательница! Он злился всё больше и больше. Потом вдруг начал припоминать - она как-то обмолвилась, что в этом году, скорее всего, тоже поедут всей семьёй отдыхать на море, но он почему-то пропустил это мимо ушей, подумав, наверное, что если это и произойдёт, то ещё совсем не скоро, поэтому и не придал большого значения. И вот это по всей вероятности и случилось, став полной неожиданностью для мальчишки.
Первые дни он всё же ещё надеялся её увидеть, не очень веря в отъезд, и ждал, понапрасну просиживая на скамейке возле дома часами. Не дождавшись, понуро шёл домой без настроения, и даже тетрадку свою забросил, просиживая целыми днями у телевизора. И всё же скука, поначалу одолевшая Юрку, стала заставлять его выходить на улицу и общаться с детьми, а когда появились его товарищи, то постепенно начал забывать и о Лене, да и о стихах тоже. Теперь он всё своё время проводил во дворе с друзьями, затевая каждый день что-то новенькое. Играли в "войнушку", ходили на речку, но чаще всего, конечно, играли в футбол. Игроков было немного - по трое, а то и по двое с каждой стороны. Играли азартно, без судьи и вратарей (вратарём мог стать кто угодно, если успевал добежать до ворот), по своим собственным правилам, споря иногда до хрипоты, если по чьёму-то мнению их кто-то нарушал. Нередко доходило и до потасовок. А уж сколько коленок посшибали в таких баталиях, и не счесть.
А лето уже во всю набирало обороты, раскрашивая парки и улицы в сочные зелёные цвета. Жары ещё особой не было, но в полдень припекало так, что хотелось укрыться где-нибудь в тенёчке или вообще не выходить из квартиры. Иногда неожиданно набегали грозного вида тучи, принося дождь и прохладу. Однажды, в один из таких дней, когда струи воды просто лились с неба, как из ведра, разогнав всех обитателей двора по домам, Юрка стоял под навесом у подъезда, взирая на буйство природы, в надежде, что скоро всё утихнет и можно будет снова продолжить футбольную баталию, как вдруг увидел незнакомого мальчишку, примерно его лет, неуклюже прихрамывая бежавшего по улице. Пытаясь спастись от непогоды, он заскочил под тот же навес, где стоял Юрка, сразу же вызвав у последнего лёгкое недоумение и невольный, хотя и беззлобный, смех. Удивление вызвал даже не его потрёпанный вид и насквозь промокшая одежда, а то, во что он был одет. Нет-нет, не его протёртые на коленках штаны и рваные кеды, (у них и так все пацаны, выходя на улицу поиграть, старались одеть что похуже) а его пальто. Да-да, пальто! Это в такую теплынь-то. Да ещё и шарфик в придачу. Юрка, слегка оторопев от такого зрелища, смотрел на него во все глаза, не зная, что и подумать.
- Ну что уставился, не видел что ли? - сердито взглянул на него пришелец.
- Ты что, больной что ли? - нисколько не смутившись угрожающего тона, вопросом на вопрос ответил мальчик. - Среди лета пальто напялил.
- А тебе-то что? Что хочу, то и ношу.
- Да ладно, - примирительно улыбнулся Юрка, - я так просто, - и демонстративно отвернувшись, начал сбивать стекающие сверху струйки воды ладошкой.
И вдруг, как будто что-то вспомнив, воскликнул:
- А хочешь с нами в футбол? Сейчас дождь кончится, все повыходят. У нас как раз одного "подковали", теперь он вряд ли сможет играть.
- Издеваешься? Не видишь, я сам хромаю?
- Ой, я об этом и не подумал, - сконфузился Юрка.
Повисла тягостная пауза, продолжавшаяся, однако, не очень долго.
- А ты здесь живёшь? - вдруг снова заговорил незнакомец.
- Да, вон моя квартира, - указав пальцем на дверь, ответил мальчик, радуясь, что его собеседник не очень обиделся.
- Вот классно! А съестное в доме водится? Вынеси чего-нибудь, жрать хочу, аж ни могу.
- Ага, - растерялся Юрка от такой неожиданной просьбы, - я сейчас зайду, а потом меня мама не выпустит.
- Да ты быстренько, никто и не заметит, что дома был, - начал уговаривать его странный незнакомец.
- Да иди ты... Делать мне, что ли, больше нечего.
- Тьфу! - не на шутку разозлился пацан, - Тебе хорошо. У тебя папочка, мамочка есть. Тебя покормят, попоят, в постельку положат, ещё и сказочку расскажут. Маменькин сынок! А у меня нет никого. И дома у меня нет.
- Как нет?
- Да вот так, нет и всё, - в сердцах выпалил мальчик, неожиданно собираясь, несмотря на дождь, уходить.
Юрка ошарашенно смотрел на мальчишку, туго переваривая сказанные им только что слова. Ему и в голову никогда не приходило, что в наше время ещё могут быть где-то дети, которым совсем негде жить. Его словно парализовало от такой неожиданной новости.
- Стой! Подожди, я сейчас, - вдруг очнулся он, стремглав скрывшись в глубине подъезда.
Не прошло и минуты, как он вернулся назад. В руках у него был толстенный кусок хлеба, на котором лоснились две поджаристые котлеты, оставшиеся от обеда.
- На.
- Ого, жирненько!
- Ешь, жалко что ли. - и немного подумав, - А хочешь ещё воды вынесу?
- Давай, - уже принимая, как должное, согласился его собеседник.
Пока тот ел, жадно проглатывая куски хлеба, Юрка сбегал за водой и стоя рядом уже гораздо внимательней начал его рассматривать. С одной стороны, ничего особенного - мальчишка, как мальчишка: чумазый, немного сутулый, из-за широких скул лицо казалось круглым, но впалые щёки выдавали в нём худобу. Необычным было - его бледность и, казавшаяся из-за густой, давно нестриженой и немытой шевелюры непомерно большой, голова, непонятно как державшаяся на асимметрично тонкой и длинной шее. Казалось, чтобы удержать её в вертикальном положении,
нужно было приложить определённые усилия.
- Так у тебя совсем никого нет: ни папы, ни мамы? - не удержался от расспросов Юрка, немало удивляясь его непомерному аппетиту.
- Есть тётка. Я у них жил. Но они бухают по-чёрному, и дерутся. Да ну их... Я убежал от них.
- А спишь-то ты где, ночью холодрыга поди?
- Там, - неопределённо махнул он рукой.
- Где там?
- Ну да... Тебе скажи, ты тут же кому-нибудь проболтаешься. А меня потом менты в детскую комнату заберут. На фиг надо.
- Ну, не хочешь говорить - не надо. Я просто спросил.
- Я у гастронома пристроился. Там подвал в пятиэтажке не закрывается... - и вдруг осёкшись на полуслове и подозрительно глянув исподлобья, промолвил, - Смотри, никому не говори про меня. Если меня опять тётке отдадут, они меня точно убьют.
- Да нет, конечно. Что я дурак что ли.
Юрка, ошарашенно глядя на бродяжку, как он про себя его уже окрестил, не мог просто себе представить, как можно ещё бить такого доходягу. Его же пальцем ткни - он сам упадёт.
- И что же ты, прямо на полу что ли спишь?
- Не, я там себе "теплушку" оборудовал. Кто-то диван туда старый вынес. Там и ночую. Только утром пораньше выходить надо, чтобы никто не видел. А то закроют подвал - не попадёшь.
Съев еду и запив всё это водой, вдруг заторопился.
- Ну ладно, я пойду. И дождь уже кончился. - и уже спустившись на асфальт, добавил, - А ты ничё! Не жадный, - и ушёл, прихрамывая, куда-то по своим, известным только ему, делам.
Его уже давно и след простыл, а Юрка всё никак не мог успокоиться - так взволновала его судьба этого беспризорного мальчишки. Друзья опять повыходили на улицу, но играть с ними настроения уже никакого не было. Зайдя домой и усевшись на диван перед телевизором, уставился на экран, впрочем, ничего не видя, что там происходит. Весь день был какой-то рассеянный и что бы он ни делал, за что бы не брался, всё валилось из рук. Судьба его нового знакомого не давала ему покоя. Да и на следующий день, и гораздо позже нет-нет, да и вспоминался ему этот мальчишка, может быть поэтому однажды ему и пришла в голову идея написать о нём стихотворение. С воодушевлением взялся он за дело. Но не так-то просто всё это оказалось. Мысли, казавшиеся предельно ясными, пока они существовали только в его сознании, никак не хотели ложиться на бумагу. Он писал, зачёркивал, исправлял, мучительно подбирая подходящую рифму. Стих никак не шёл. Отчаявшись, бросал это занятие, пытаясь выбросить всё из головы, но как только оставался наедине с собой, мысли опять заполоняли всю его сущность, не давая покоя ни днём, ни ночью. И даже в деревне, куда он, наконец-то, уехал отдыхать с родителями, не мог найти себе места из-за этого, и часто уединившись в сарайке, где среди всякого хлама и огородных инструментов у окна стоял, давно не использующийся по своему прямому назначению, верстак, служивший нашему поэту отличным столом и табуретка, где он и просиживал часами, работая над своим произведением, пока его не загоняли в хату. Хоть и со скрипом, но у него начало кое-что вырисовываться, и когда они вернулись от бабушки домой, всё уже было готово. Конечно, ему очень хотелось сразу же показать его Лене, но она, к его огромному сожалению, всё не появлялась и не появлялась. Вот уже и лето подходило к концу, а он её так и не увидел.
продолжение следует