Жизнь проложила по моей спине рельсы. Это очень плохая примета. Тут как ни старайся, ни бейся, ни целься… Стопроцентного противоядия нет. Не поможет ни ружьё, ни пистолет, ни нож о вены. И топиться тоже не вариант. В общем, выход тут один и нет ему замены. Беру котомку, кроссы, провиант…
И ухожу по рельсам вдаль. Туда, где две кромки леса воедино, в то место, что не опишет Даль, где наша жизнь с тобою будто плоская картина. Ты смотришь на нее и чувствуешь печаль.
В дороге много можно повидать. Дома, их внутренности, быт. Ещё один ночлег и новая кровать, потом всё заново и всё забыто. И горы стопчут стопы, и реки закалят мой стан. Червонец старый пропит, и разум бесконечно пьян.
И вот я здесь. Я в колыбельной мира. Прошедший пол экватора сто раз, я был у Бога пассажиром, и Будда отдал мне свой третий глаз. Но в колыбельной оказалось пусто. Всего лишь комнатушка 5 на 5. И как то сразу стало грустно: в углу стоит знакомая кровать.
Я подошёл, присел, затем прилёг. Заснул, во сне увидеть ничего не смог. В окошко залетевший мотылёк забился в зеркало, на уголок, в котором видно было только рельсы, и лес сливался воедино. Но как не целься и не бейся, не складывалась в жизнь моя картина.
И я, проснувшись дома, понял:
Что можно жить годами в одном месте, но путь свой продолжать. А можно вдарить хоть под сто миль, хоть под двести, но всё останешься стоять.