Уильям Шекспир
Монолог Жака из комедии
«Как вам это понравится» (акт II, действие VII)
Весь мир - театр
Весь мир - как театральные подмостки,
Все люди на которых – лишь актеры.
Семь актов в пьесе, каждый в ней играет,
У каждого свой выход и уход,
И семь ролей. Вот, в первой он – младенец:
Лепечет, плачет, пузыри пускает.
Затем – плаксивый школьник: неохотно
Спросонья, как улитка, сумку тащит.
Потом – влюбленный: жаром страсти пышет,
Всю ночь стихи бровям и лбу кропая.
Затем – вояка с бородой торчащей:
Всегда клянется, горячится в споре,
Завидует известности других,
И ради слухов о своей отваге
Рискует жизнью. Дальше он - судья:
Степенный, как откормленный каплун,*
И взгляд суров, и борода опрятна;
Примерами из жизни щедро сыплет
И часто поговорки в ход пускает.
А в акте номер шесть он переходит
В роль дряблого худого старикашки:
На поясе ключи и кошелек,
Чулки все те же – ноги отказали,
Красивым был когда-то, сочным, голос -
Как в детстве тонким стал, куда там, - лепет
Со свистом сиплым. А уход с подмостков -
В последней сцене этой странной драмы:
Впадает в детство, тащится в забвенье,
Теряя слух и зренье – все на свете.
*Возможный вариант: По горло сытый жирным каплуном. Однако, смущает in в начале строки, и наводит на мысль: из-за своего достаточно объемного живота своим видом напоминает каплуна (встает в (один) ряд), тогда in - как, например, в in this tool he has a good help. Возможно, это рассуждение "хромает", но, в любом случае, первый вариант пока мне представляется более выразительным, а некоторая вольность - допустимой.
Текст оригинала:
William Shakespeare
From “As You Like It”,
Act II, Scene VII
Jacques:
All the world's a stage,
And all the men and women merely players;
They have their exits and their entrances,
And one man in his time plays many parts,
His acts being seven ages. At first, the infant,
Mewling and puking in the nurse's arms.
Then the whining schoolboy, with his satchel
And shining morning face, creeping like snail
Unwillingly to school. And then the lover,
Sighing like furnace, with a woeful ballad
Made to his mistress' eyebrow. Then a soldier,
Full of strange oaths and bearded like the pard,
Jealous in honor, sudden and quick in quarrel,
Seeking the bubble reputation
Even in the cannon's mouth. And then the justice,
In fair round belly with good capon lined,
With eyes severe and beard of formal cut,
Full of wise saws and modern instances;
And so he plays his part. The sixth age shifts
Into the lean and slippered pantaloon,
With spectacles on nose and pouch on side;
His youthful hose, well saved, a world too wide
For his shrunk shank, and his big manly voice,
Turning again toward childish treble, pipes
And whistles in his sound. Last scene of all,
That ends this strange eventful history,
Is second childishness and mere oblivion,
Sans teeth, sans eyes, sans taste, sans everything.