Основной файл стихов

ИЗ СБОРНИКА "РЕКА"


РЕКА

Это — река... Водовороты, пороги...
Возраст — века. Лодки, пироги,
пароходы, яхты, фелуги...
Река впадает куда-то где-то на юге,
ее истоки —
в центре материка, на востоке,
в тихом болотце, где, качаясь, тростник
шепчется с камышами.
Им внимает Ашани —
дух водоемов. И крик
совы пугает нас по ночам...
Там — начало начал,
ручейки, протоки,
кувшинки, заросли чебреца, осоки,
комариный рой — обычный
рай лягушек, чьих добычей
становятся комары, стрекозы.
Крепче вискозы
ткет паук-крестовик
полотно паутины...
В лунную ночь там увидишь лик
печальной Ундины,
сидящей на берегу одиноко...
Так начинается Ориноко.
Рио Гранде. Миссиссиппи. Янцзы.
Это болотце — реки азы.
Но вода
устремляется дальше — всегда.
Водный поток, даже если и пойман,
тихой заводью, ржавой поймой,
запрудой, плотиной, бетоном дамбы —
прорвет любые заслоны,—  дабы
заливать собою равнины,
гор ущелья... Реки стремнина
неотвратима, как рок иль карма,
вода злопамятна и коварна,
она способна на гнев и ярость,
вода заливает собою ярус,
проникая в пустоты, лакуны, ниши,
заполняя все, что находится ниже,
подчиняя себе пространство...
Непостоянство
воды стало притчею во языцах.
Ее порой представляли в лицах
древние греки.
Или шумеры. Реки
были предметом культа, религий,
реки текут в преисподней — Вергилий
нам поведал о том в "Энеиде".
Водный поток, созерцаемый в виде
реки — суть категория вечного "мимо",
ибо река, как и время — необратима...
Да, время необратимо, как и вода,
но у рек, несущих свои в никуда
волны, есть берега. На берегах — города.
Их соединяют мосты —
на одном из них стояла и ты,
лёгкий ветер трепал твои волосы, платье —
невыразимость возможного счастья
давно стала темой забытых снов,
превратившись в потоки рифмованных слов...

Я не знаю, зачем пишу о реке,—
видимо, обитающий вдалеке
от великих рек, я умираю от жажды
и от желания дважды
войти в воды той незримой реки,
что неизменно впадает в пески...

И нет спасения от тоски.


ВОСТОЧНЫЙ ВЕТЕР

И.Б.

Восточный ветер дул всю ночь,
восточный ветер.
Я боль пытался превозмочь —
но на рассвете
восточный ветер поутих,
и я забылся
тяжелым сном. Но в снах глухих,
лишенных смысла,
я слышал ветра дикий вой
и чьи-то стоны...
Потом проснулся сам не свой —
а за оконной
фрамугой плыл густой туман
и чьи-то тени.
И в голове царил дурман,
но в средостенье
я ощутил вдруг пустоту,
а вместо сердца,
чей слышен был когда-то стук,
была лишь дверца.
Вдруг увидал я странный лик
в оконной раме —
в мою он комнату проник
и серый камень,
раскрывши дверцу, он вложил,
замкнув уста мне...
С тех пор я счастливо зажил —
с тем серым камнем,
что вместо сердца вложен был
мне в средостенье...
Во мне угас любовный пыл —
я стал растеньем.
Мои сомкнутые уста
хранят молчанье,
в глазах не мира красота —
но окончанье.
Холодный блеск пустых зрачков
сосредоточен,
в нем отражение смычков
и многоточий...
Пустых зрачков холодный блеск,
смычков движенье
и волн свинцовых тихий плеск,
их притяженье.
Восточный ветер дул всю ночь,
и что есть силы
я боль старался превозмочь
и страх могилы...


ДРУГУ СТИХОТВОРЦУ

Поэт велик лишь, когда он мёртв...
Но вряд ли ответит из тёмной кельи
попавший в тесный каменный переплёт
хранилища вечности в Сан-Микеле...

После него, казалось, случится потоп,
но всё оказалось гораздо хуже:
приход захирел и расстригся поп.
А вместо потопа — лишь грязные лужи.

Отраженный кровавый закат в них — нечто
вроде гаспачо, или вульвы в разрезе и —
как ни тщись, но не увидишь Вечность,
в том, что сегодня зовётся поэзией.

В мутном словесном потоке дрожащих
от анорексии или в падучей сомнамбул,
пресных сказуемых, солоно подлежащих,
местоимений, союзов, глаголов, вокабул...

Что же, свои, вероятно, найдутся резоны, —
то ль у Фортуны, то ль у Творца Вселенной.
Нет больше гениев. Имя нам — легионы, —
скромным подёнщикам Музы, навек безыменным...


ПОЭТЕССЕ

Т.К.

Анжамбеманы — как ступени в рай,
прочел стихи без спешки, беспристрастно —
в них мудрость я нашел Экклезиаста
и полный мыслечувственный раздрай...

Метафоры, бегущие по кругу —
возвышенных предчувствий конденсат, —
их смысл не понять стадам Панурга,
но убежден я: sapiente sat.

Любовь! Любовь! Божественный дурман —
ее addiction испытали все мы —
заложники затверженной лексемы
с неистовою верой бусурман...


НЕ ЖИЛЕЦ

 В этом мире, где только трава и листья
нам являют пример бескорыстья,
где лишь воздух, небо и облака
пока бесплатны — полагаю, — пока —
всё рассчитано на жильца:
дом, крыльцо, ступеньки крыльца...

Быть жильцом — это значит иметь и желать
то, чего ещё не имеешь... И благодать
нас посещает редко — ибо,
попадая в плотских желаний иго,
мы пускаемся в тараканьи бега...
Да, пока бесплатны дожди, снега —
то, чего мы проходим мимо,
нас увлекает игра, пантомима,
которую мы называем «жизнь», «life».
Жизнь лишь средство. Цель — вечный кайф...

Я не жилец, наверно, в том смысле,
что не имею желаний... И в коромысле —
даже если оно и имеет виды
стать весами на службе Фемиды —
вижу лишь палку о двух концах...
Барин, прижавший служанку в сенцах,
мой идеал. Но удел мой жалок —
нет сенцев. Нет имения. Нет служанок.
Нет ни дома, ни крыльца, ни ступенек,
нет ничего. Нет даже денег...

Я не жилец, ибо мои желанья
имеют форму женского тела — Евланья,
Евфросинья, Евлампия, Евдокия.
Меня со свету сживут ... нагие
намеренья. Я давно в грязи по пояс, а локоть —
хоть и близок — но не укусишь. Похоть
давно заменила святое чувство
любви. Но боевое искусство
соблазненья забыто. Соблазны
вызывают лишь брожение протоплазмы...

На плечах коромысло с полными вёдрами —
Евфросинья качает крутыми бёдрами.
И дрожит в ознобе — не Ежи Лец —
то в бессильной злобе — мой не жилец...

ПРОБУЖДЕНИЕ

Я лежал на спине, вычисляя котангенс углов,
паутину и пыль потолка, пробудившись под утро
от кошмаров ночных, где чудовище в сорок голов
всё пыталось сожрать меня, словно та Глокая Куздра,

что штеко будланула бокра и курдячит бокрёнка.
Потолка изучая разводы и пятна, рисунок из трещин,
вспоминал я, что был пробуждён диким плачем ребенка,
вылезавшим на свет из утробы безумно хохочущих женщин.

Сорок женщин там было — их столько же, сколько голов
у чудовища, но почему-то на всех них — одна лишь утроба.
Большеглазая рыба на блюде поёт про удачный улов,
поправляя прическу из сельдерея, петрушки, укропа...

А за стенкой сосед новой дрелью крушил мой уют,
и Поэт на Васильевском падал меж выцветших линий.
Я с печалью подумал, что все на поэтов плюют —
даже в снах не приходят к поэтам блондинки в бикини...


ПЕЙЗАЖ С ПТИЦЕЙ

Трамвай уехал — и пейзаж опустел,
даже ворон картавый — и тот улетел,
что было с его стороны неучтиво,
ибо, какую ни есть, а все ж перспективу
он нам накаркал — хоть не кукушка,
но мы внимали ему послушно.
Криком своим он заглушал все звуки
в округе… Но что же, кроме разлуки,
мог накаркать нам бестолковый ворон,
прохвост, прощелыга?… Да просто вор он,
укравший последние крохи надежды…
Осень, холодно, нас не спасают одежды.
А когда-то с тобою мы знали средство,
как без оных в лютый мороз согреться, —
но утратив последний запас тепла,
наши души — а вслед за ними тела —
стали чужими друг другу, окаменели…
И совершенно неважно, тебе ли, мне ли
глаза опустив, запинаясь, произнести:
«Прости, дорогой…» «Дорогая, прости».
Трамвай уехал. Улетела птица. И даже
нас с тобой уже нет в пейзаже…


ИЗГИБ

Несносная... И руки вместо крыл.
Но сон подобен жизненной изнанке:
едва объятия навстречу я раскрыл, –
он тотчас упорхнул, мой нежный ангел.

В лучах рассвета растворился нимб,
и сброшенного платья очертанья
тепло утратили того, что я своим
считал уже до века окончанья...

Но я запомнил каждый твой изгиб
и терпкий запах жаждущего тела...
Зачем живу? Зачем я не погиб? –
ведь ты, наверно, этого хотела…


ГДЕ НАХОДИТСЯ БОГ?

Только знаешь ли ты, где находится Бог? –
В можжевеловой дальней таежной глуши,
там, где сосны и камни, где сумрачный мох,
и над поймами рек шелестят камыши...

Над протоками тихих неведомых вод,
где седые туманы, осенняя стынь,
одинокий, таинственный, призрачный God –
повелитель метелей и снежных пустынь...

Но судьба занесла меня в эти пески –
чтоб однажды увидеть в пророческом сне,
как над бездной парит Б-жий Дух – Элоким,
и пылает кустарник, зовущийся «снэ».


ЗАКОНЧЕНЫЙ ОТРЫВОК

                Во время ужина он встал из-за стола
                и вышел из дому. Луна светила

                Бродский. «Неоконченный отрывок»


Во время ужина он встал из-за стола
и вышел из дому. С небес луна светила –
была кругла, как всякое светило,
как всякий сирота, была кругла...

Преодолев дворов хитросплетенье,
он оказался где-то на задворках,
где женский силуэт бесшумной тенью,
мелькал в полуоткрытых створках.

...Он брел, сутулясь, запахнув пальто,
укутавшись в кашне, поднявши ворот.
Над ним висело, словно решето,
ночное небо. Он покинул город.

Так он неспешно подошел к реке,
блестевшей под луной за перелеском.
Состав прогрохотал невдалеке, –
и потому никто не слышал всплеска…




ТЕБЕ, УХОДЯЩЕМУ...

Тебе, уходящему,
к моему удовольствию вящему —
другу, соратнику, пращуру, ящеру,
компаньону по прошлому и настоящему,
оставшемуся лишь в передачах по ящику...

Всем, давно показавшим мне спины,
всем, до срока смотавшим свой спиннинг,
всем, манатки свои смотавшим,
бледным гениям, ангелам падшим...

Всем, навеки меня забывшим,
верным, преданным, чуждым, лишним,
всем должникам моим, всем кредиторам,
всем коллегам, сотрудникам. Всем, под забором
павшим в неравном бою со змием,
всем, с кем дорожки вели кривые
и выводили, куда попало...

Всем, кто есть, и кого не стало,
всем, кто забрался на пьедесталы,
всем, когда-то меня любившим,
всем настоящим, тем более, — бывшим...

Всем, меня ненавидящим втуне,
всуе, в тайне,— моей фортуне,
всем мне в душу, в лицо плюющим,
всем завистникам, власть имущим...

Всем любовницам бывшим и всем подругам,
всем дружкам их и их супругам,
всем изменившим мне, всем презревшим,
всем постаревшим и перезревшим...

Всем, в ком чувства ко мне остыли,
всем, кому я навек постылый,
всем, о ком вспоминаю вчуже,
всем, кому я давно не нужен...

Всем, которых уже я встречу
не раньше Мессии или Предтечи, —
скорее всего — не на этом свете,
а потому в связи, по поводу, или в свете

вышеизложенного,
вышесказанного,

рукоположенного,
миропомазанного —
(буде свистнет рак, и станцует рыба) —

всем уходящим — мое Спасибо!

2016


НЕ ЛЕПО ЛИ...

Не лепо ли ны бяшетъ, братие,
нам просчитать пи-эр в квадрате, —
порочный круг...

Где "Жигулевское" и вобла,
стозевно чудище, и Обло —
милейший друг.

Поет с улыбкою зловещей
то не варяг — Боянъ бо вещий, —
не древний грек.

Растекшись мыслию по древу,
продавши дух в угоду чреву —
се новый век.

Пущаше соколов на стадо,
нам лебедей уже не надо —
кричим — "Окстись!"

Бо славу Князю рокотаху, —
в полымя, воду да на плаху —
нам не спастись.

Иже зареза Редедю предъ
пълкы касожьскыми, да конь-блед —
Ярило вспять.

Хоть буй туръ Всеволодъ нам рече,
но Князь уже сзывает вече —
чтоб всех распять.

Не внемля плачу Ярославны,
стоять стязи въ Путивле славном —
на брата брат.

То не блъванъ тьмутораканьскый,
И не Баракъ американьский —
це ж свой Кондрат!

Це ж не поганый смерд Кобяка!
Галушки или кулебяка —
едина суть!

Зело темна вода в облацех,
в Организации Всех Наций —
сплошная муть...

Зане не плясок половецких,
пространств отрада постсоветских
ласкает взгляд!

Луце жъ бы потяту нам быти,
имперской не утратив прыти,
кричим "Вiватъ!"


ВАША СВЕТЛОСТЬ

Рад приветствовать Вас, Ваша Светлость!
Уж простите мне утлость и тёмность —
Вам — дубравность, еловость и ветлость,
Мне — бесплодных песков окоёмность.

Вам — просторы, речные разливы,
Зелень луга и вербы цветенье.
Мне — извечной тоски рецидивы,
Неизбывная боль в средостенье...

Вам — родные поля и болота
С похвальбой Куликовой и почва…
Мне — с гремучей змеей околоток,
Страх соседского сглаза и порча…

Как я Вашему рад просветленью,
Поздравляю Вас с Вечной Любовью!
Мой удел — лишь забвенье и тленье,
И реальность — с гульбой да пальбою…

Что ж, наверно, на всё есть резоны —   
В предначертанной свыше планиде —
Чтоб душе быть навек беспризорной
И мечтать о своей Атлантиде…


УВИДЕТЬ БОГА

                "Скрещенья рук, скрещенья ног,
                Судьбы скрещенья"
                Пастернак

Опять ни слова в простоте —
      сплошная заумь
вопит в духовной пустоте,
      и гибнет разум...
А мысли в душной темноте
      дрожат триолью,
как попки девок в варьете —
      бесстыдной голью.
И страх — не тысячи смертей,
      а лишь единой...
Сон разума родит чертей, —
      но парадигмой
всепоглощающей любви
      и смыслом жизни
нас кормит ложкой визави,
      кричит: "Облизни!"
Дошла до нас благая весть,
      а с ней идея —
ни эллина в сем мире несть,
      ни иудея.
На свете Бог един — Его
      зовут Любовью,
несемся мы почти бегом
      за этой новью.
Хоть не про нас благая весть,
      но мы блаженны —
нам выпала святая честь
      несовершенный
сей мир спасти от дураков
      или прохвостов,
поскольку Б-г — Он есть Любовь.
      Всё очень просто!
Люби — не бойся ничего,
      и в этом — счастье!
Так ржет кобылка "Иго-го!",
      завидев масти
гнедой крутого жеребца,—
      и в том задумка
была Предвечного Творца...
   ...Полотна Мунка
опять мерещатся в окне,
      картины Гойя...
Ко мне явилась ты во сне —
      совсем нагою.
Я так немногого хотел,
      совсем немного —
в сцепленье рук, в сплетенье тел
      увидеть Б-га...



НАМЕДНИ

О, эта сладкая боль в средостении —
последний звонок...
Видно, увяло растение, —
ломается ствол-позвонок.
И замирает дух —
от предвкушения вечности, ибо всего лишь в двух
милях отсюда, — а, может, шагах
то самое... неизбежное... Дело швах —
ты хватаешь руками воздух,
и небо в алмазах — бездомных звёздах...
Но, по первости,
к подреберью — клятвой верности —
ты подносишь одесную,
словно Шмидт под Одессою —
в смерти и в ненависти к сатрапу...
Спускаясь по трапу,
некто светит в углу своим рыбьим глазом,
и помутившийся разум —
как капитан — покидает твой мозг последним...
Корабль идет на дно.
А на поверхность всплывает одно
лишь слово:
«намедни».


СНЕГА КИЛИМАНДЖАРО

Отчего они стали все время мне сниться?
Время сочится... Капает... И забивает поры...
Стервятник на ветке — КилимандЖар-птица —
Ждет добычи... Скоро, птичка, теперь уже скоро...

Львиный рык раздается из чащи под смех гиены...
И торопит, звеня ключами, сквалыга-Хронос —
По совместительству Эскулап. Чернее гангрены
над дикой саванной горной вершины конус.

Как бессмысленна этой вершины снежность —
среди выжженной солнцем долины смерти...
Так, порой, излучали любовь и нежность
Эти глаза... Единственные на свете...

Не молчи — я должен все время слышать твой голос.
Ты пойми — мне совсем не нужен твой скорбный плач.
Я любил тебя больше жизни... Эй, как тебя?.. Хронос!
Пожалей эту женщину... Забирай свою жертву, палач!



ПО НАПРАВЛЕНИЮ К СВАНУ

Где-то — по направлению к Свану —
упаду и сдохну — на пути в Ботсвану...
 
Конец. Всему делу венец. В песках
погибать неохота. Но и жить — никак.
 
Чистое дело — марш. Впереди апрош.
Но любовь — святое. И ее не трожь!
 
Ни руками не трожь, ни топчи ногами...
Делай, что хошь — макраме, оригами,
 
Куклы из тряпок, или — папье-маше...
О любви уже поздно. Нам пора — о душе.
 
Да, пора о душе. О душонке. Душке.
Постели постель. Крепко взбей подушки.
 
Скинь одежды — останься в венце из роз.
Мы устроим сегодня — апофеоз.
 
Мы обнимем друг друга — до боли, с хрустом.
Мы займемся любовью с Марселем Прустом.
 
Мы откроем чакры. Наполним прану.
Стань женою мне — по Корану.
 
Стань наложницей. Стань рабыней.
Все равно нам с тобой — подыхать в пустыне.
 
Не дрожи. Не плачь. Не крестись щепотью —
Станем нынче с тобою — единой плотью.
 
Этой ночью, родная. Да, этой ночью.
Обнажи клыки — и повадку волчью.
 
И напившись вдоволь моею кровью —
Ты убей меня. Но убей с любовью.


СРЕДОТОЧЬЕ

Всё средоточье — на границе сред:
разлука, расставание, погоня...
Под огнеликим всадником  — «конь блед»:
сам Вельзевул скомандовал: «По коням!»

Смешались в кучу люди, кони — бой
кипел в тени седого эвкалипта,
невидимой, прозрачной бечевой
Господь связал изгнанников Египта...

И дольше века длился этот день,
закат был залит кровью Амалека…
А где-нибудь в провинции Чжан-Цень
пел соловей — под ним качаясь, ветка

раскрыла почки — нежный первоцвет
струил эфир сладчайшего дурмана…
Всё средоточье — на границе сред:
кровь, соловей, и вздохи богдыхана…


ПРЕКРАСНОЕ ЗАБВЕНЬЕ

...И ты уже не сможешь оценить –
прекрасно ль то последнее мгновенье,
что разорвало длинной жизни нить...
«Остановись, прекрасное забвенье!»...

Знакомые по-прежнему звонят,
но слышен в трубке непрерывный зуммер:
на том конце уже идет распад,
означенный простым глаголом «умер».

И профиль, отраженный на стене,
и чей-то шепоток: «Его не стало...»,
и разговор о камне, о цене
и сроках установки пьедестала...

И все, о чем ты думал и мечтал,
становится бессмысленным и лишним
в тот миг, – ведь ты уже предстал
на строгий суд перед самим Всевышним…

Но жив пока, прошу тебя, молчи, –
Не торопи мгновения беспечно:
Запас не вечен стеарина у свечи,
Терпение Творца не бесконечно…


АЛАДДИН

 И если это сон, то что же явь?
Подсчитывая сдачу, послюнявь
края зеленых замусоленных кредиток —
ведь в жизни всё — доход или убыток.
Ты в этой жизни или барин, иль лакей,
и каждой твари здесь по паре... Всё О'Кей!
"In God we trust" * — таков ориентир.
Для точности не нужен транспортир,
измерить угол чтоб, в который этот тип
согнулся, ожидаючи свой свой "tip"...**

И если это явь, то что же сон?..
Лакей благодарит. Я вышел вон.
На набережной волны вперехлёст.
Блестит на небе мишура из звёзд.
Вдоль дебаркадера бреду я подшофе,
хромая, словно дактиль во строфе.
А ночь опять бессмысленно нежна,
и некому сказать: «Ты мне нужна»...

Всё спуталось во мне — и явь, и сон,
каким сюда я ветром занесён?
Как парусник разбитый, я шальной
на дикий берег выброшен волной...
Столкнувшись с фонарем, меняю галс,
луна сияет, как подбитый глаз —
я тру фонарь — как лампу Аладдин.
Но джин ее покинул. Я один.

_________
* "In God we trust" (англ.) — "Мы верим в Бога", надпись на американском долларе
** Tip (англ.) — чаевые


ПОВОДЫРЬ

За то, что не сложилось все иначе,
Всевышнему шепчу: «Благодарю…» —
Так благодарен человек незрячий
Ведущему его поводырю…

Преодолев сомнения и робость,
И ощутив Его руки тепло,
Я следую за Ним покорно в пропасть,
Счастливо повторяя: «Повезло…»


МИМО...

Мимо радостей, мимо горестей,
пролетит ветерок-златоуст —
тем сильнее и тем напористей
раздаётся знакомый хруст:

не колени трещат, не косточки —
это время трещит по швам,
и распилен платан на досточки,
аккурат по размеру вам...

Мимо горестей, мимо радостей
проплывёт облаков гряда,
не проливши дождя — ненадобность
их оценит в полях скирда...

Коли зрячий — гляди воочию,
и тогда, может быть, узришь
за морями родную вотчину,
да высокий речной камыш...

Мимо памяти тихо, бережно,
ниспадает осенний лист,
над долиной глухой заснеженной
воет ветер, и воздух мглист...

Не ищи ничего — не обрящется,
ничего не желай, забудь
всё, что помнил: у настоящего
нет и прошлого — в этом суть...


СЛЕПОЙ

                "He says. I am."
                Denise Levertov


Он повторяет: "Я".
                Он одинок, как буква,
в которой заключен тот мир,
                где направленье звука —
                единственный ориентир...
Он повторяет: "Я" —
            поскольку в царстве тьмы
                немыслимо местоименье "мы":
его незрячие глаза устремлены
                вовнутрь, в тайники души,
упрятанной в глухую оболочку —
                он фактом слепоты в нее зашит,
где чувства все обострены —
                карандаши,
                прошедшие особую заточку...
Он говорит: "Послушай!" —
                вместо: "Посмотри!",
себя он видит только изнутри, —
                в отличие от нас, что лишь снаружи.
Но он привык.
                Он наступает в лужи.
                Февральский снег над ним незримо кружит.
И бесполезные мигают фонари.


Я СПРОШУ...

Я спрошу... Но вряд ли мне ответишь —
не по чину мне такая честь...
Мой кумир, мой неизбывный фетиш,
Тот, Кто «хлеб насущный даждь нам днесь».

Я спрошу — поскольку тяжесть ноши
так несоразмерно велика...
Но зачем-то зван ведь был и прошен,
в этот мир, в котором всё «пока»...

Я спрошу —  хоть убежден заране,
что молчаньем будет Твой ответ —
ибо так положено: за гранью
бытия земного ждет нас Свет...

Я спрошу, готовый взвыть от боли —
что ж, мне не впервой, не привыкать
к мукам безответной той любови,
что зовется «Божья благодать»...


СВИДЕТЕЛЬ

 — Простите, вызывали?
— Вызывал. Теперь вы наш единственный свидетель — там был другой еще, но в памяти провал.
А третий отдал душу в лазарете...
— Простите, вы сказали «Назарет»? Иль мне послышалось...
— Вы утром мыли уши? В больнице помер... Нынче на заре…
Нашли лежащим мертвым — прямо в душе…
— Какая жалость… Был женат? Семья?
Наверно, молодой, и были дети…
— Вопросы задаю здесь только я!.. Пока что я хозяин в кабинете!..

— Итак, фамилия…
— Наверно, Иванов…
— Наверное?! А если вспомнить точно?
— Мы с ним знакомы шапочно… Заочно…
— Я про твою фамилию спросил!
— Тогда, Петров.
— Как вас зовут, Петров?
— Пожалуй, Никодим… Да, Никодим Петрович Разгуляев…
— Ты издеваешься, иль дурака валяешь?!
— Я, извиняюсь, не совсем здоров…
— Скажите, где вы были в ночь на третье?
— В каком часу?
— Примерно, во втором…
— Так я же говорю вам — в Назарете...
— Ты выпил? Или тронулся умом?!
— Ни капли в рот! Ей Богу!
— Очень странно… Несешь сплошную чушь и жуткий бред…
— Там был один... назвался Иоанном, — он тоже направлялся в Назарет…
— Довольно, хватит, ты меня достал! Ты будешь говорить, иль отпираться?...
— Условились собраться у креста…
— В каком часу?
— По-моему, в двенадцать…
— Не понял я, что значит «у креста»?!
— Ну, там, где римляне его вчера распяли….
— Ты очумел?! Довольно зенки пялить! Изволь мне отвечать лишь «нет» и «да»!
Горбатого решил мне тут лепить — и думаешь, что я тебе поверю…
Где были накануне? — не шутить!
— Да так, по-дружески справляли мы вечерю…
— Опять мне заливаешь… Говори, кто был на вечеринке?
— Лишь ессеи:  готовились послать депешу в Рим… Но только вкруг стола мы все расселись — нагрянул караул… Всех под арест — запрет ведь на собрания был в силе. Вначале всех, конечно, допросили, — но лишь ему, как видно, выпал крест…
Его судили — был там прокурор: фамилия Пилат, а имя Понтий… Он раньше был префектом в Геллеспонте… Пришили шпионаж… или террор… Не помню точно… Приговор суров — «вышак»: то ли распять, то ли повесить…
— Довольно, хватит… Слушай, Иванов, — тебе не надоело куролесить?!...
— Я Разгуляев…
— Знаю, Никодим…  Не так заговоришь у нас под мушкой! Дежурный, в камеру!.. Кончай светить макушкой! Эй, что там у тебя?
— Наверно, нимб…





ПЕТЕРБУРГ

Ах, Петербург! Колосс среди болот,
рыгающий от качки корабельной,
возглавившей октябрьский комплот...
Глядишь в Европу сквозь пустые бельма

фанерой заколоченных окон, —
где даже артефакты от Растрелли
и царственной наложницы балкон —
здесь все напоминает о расстреле...

Классический навязчивый декор —
ты Плотника Всея Руси наивный вызов
панславянизму, каменный укор,
возникший лишь по прихоти, капризу...

Колонны, арки, шпили, купола —
как ряженые средь российской дичи,
и панихидою звонят колокола
по прошлому имперскому величью…

И строй атлантов и кариатид,
мостов размах, дворцов великолепье
мой разум не смутят. Зане их вид
давно напоминает мне о склепе...

Ты бутафорией стоишь у невских вод:
река и время завершат незримо
распад и разрушение — вестгот
уже толпится у подножья Рима...



БЫЛО ВРЕМЯ

                I.

Было время — носили тужурки,
в коммуналках лишь этажерки,
зимой там топились "буржуйки".
А в Гулаге томились жертвы...

Было время, когда машина
стала средством передвижения,
а не роскошью... Из крепдешина
платье — средством преображения...

Было время, когда трущобы
заменили крупной панелью,
а бровастый сменил Хрущева,
то ли спьяну, то ли с похмелья...

Было время — сплошь битломаны,
что похожи чем-то на Вия —
всё электро: гитары, органы
и на сценах ревущие ВИА...

Было время — носили джинсы,
диссиденты не стригли пейсы,
счастье грезилось в виде брынзы,
или в Вену авиарейса...

Было время — и карта мира
засияла на лбу генсека,
а в квартирах — по два сортира
(в Хельсинках, где права человека)...

Была время — и птица-тройка
понеслась по ухабам истории,
перестрелка, сменив Перестройку,
развалила всю Консисторию...

Было время... Да видно, сплыло —
времена наступили другие,
поменявши шило на мыло...
Неизменна лишь ностальгия.

                II.

В созвездье запахов и слов,
"Известий", девушек с веслом,
где новостей гремел мажор,
и весь спортивный тренажер
был брусьями, козлом и матом,
где разговаривали матом,
где паркам дал названье Горький,
под звуки пионерской зорьки,
снов эротических, поллюций,
салют октябрьских революций,
и первомайских демонстраций,
мальчишьих первых мастурбаций
гремел на кухне репродуктор,
где не достать нигде продуктов,
зато дешевое кино,
образованье и вино,
где пролетариев всех стран
с огнем не сыщешь, и Коран
сменил партийный Катехизис,
где производства вечный кризис
рождает кризис потребленья,
где обречен на истребленье
и вымирание народ,
где не спастись — ни вплавь, ни вброд,
где всюду воровство и пьянство,
где сыр считался редким яством,
в очередях за колбасой
встречали смертушку с косой...

Я мог бы с Бродским на паях
сказать: "Я вырос в тех краях" —
в созвездье запахов и слов
и дежавю кошмарных снов...


КУСТ

 — Знаешь ли ты, как называется эта трава?
Это дерево, этот куст?
Да, названия — это всего лишь слова,
вылетающие из полураскрытых уст...

Суть куста не изменится, если мы
будем звать его просто «куст» —
ведь растенья, в отличье от нас, немы...
Коли так, назовем его, скажем, «грусть»:

посмотри, как печально к земле приник...
Давай назовем этот куст: «печаль» —
человек — это мыслящий куст, тростник
(нет, это не я придумал, — Паскаль)

И тем зеленее тот куст, тем верней
его стержень, шире ветвей размах,
чем прочнее система его корней:
видишь, дело совсем не в словах…

Куст молчит: он приемлет любое
названье, — мысли его чисты…
Хочешь, назовем его просто «любовью»?
Куст молчит. Я молчу. Помолчи и ты…



КОЛОДЕЦ

 В обхвате рук зияет пустота
заброшенного старого колодца,
где плещется далекая вода,
и скользкой рыбой чье-то сердце бьется.

Бревенчатый, поросший мхами сруб,
как рот покойника, который шевеленьем
от времени потрескавшихся губ
беззвучное творит благословенье...

И если ты захочешь в летний зной
испить воды колодезной студёной —
услышишь, как скрипя за упокой,
заплачут цепи погребальным звоном...



ИЗ СБОРНИКА "КОГДА-НИБУДЬ..."

AB OVO
 
С чего начать? Начну, как встарь: ab ovo,
поскольку ничего давно не ново —
под солнцем? под луной? под звездами? иль под
там чем-то сверху: скажем, небосвод,
чья синь —  исток мигрени —  все же синь,
как результат субстанции «раскинь»...

Итак, начнем сначала —  «от яйца»,
тем более, что и овал лица
имеет ту же форму... Аналитик
заметит сходство и с овальностью эклиптик...
А приглядеться — кольца аскарида
лишь эпигонство: из «Начал» Эвклида
выводим формулу окружности —  «пи эр»,
открытую, еще до наших эр...

И все-таки, с чего бы мне начать?
По недомыслию, я не учил матчасть —
и вот теперь, когда удар под дых
меня изгнал из сонмища святых
племянников внучатых Мнемозины —
мой образ обернулся образиной,
мое присутствие едва Предвечный терпит
средь коронованных избранников Эвтерпы —
чинов лишенный, звания, погон,
Понтийского пиита эпигон,
явившись на поклон к жрецам Изиды,
я заслужил их приговор: «Изыди!.. »

Уйти и сдаться? Черта с два!
Я остаюсь —  хоть не расти трава!
Не вам решать!..
            «Вначале было слово»
Я начинаю сызнова —  ab ovo...

2016


ДОРОГА К ХРАМУ

Я не всегда с собой был одинаков,
неясен был мой знак на Небесах —
душою чист, как праведник Иаков,
я телом был греховен, как Исав...
 
И уживался знойный дух пустыни
во мне с холодным сплином городов,
исполнен был тщеславья и гордыни,
зане был нищим духом — как Иов...
 
Бывало, мой незамутненный взор
слезою полнился при виде панорамы
ночных созвездий, сердце, как шатер
навстречу людям раскрывалось... Авраама
 
в себе я чуял исполинский дух,
томилось сердце смутною тревогой,
как будто разговариваю вслух
с невидимым своим еврейским Богом...
 
Молился истово и припадая ниц,
но голос плоти ядом мандрагоры
бросал меня в объятия блудниц
на площадях Содома и Гоморры...
 
Был освящен я грамотой охранной —
еврейскою несхожестью с Эдомом, —
всю жизнь свою ища дорогу к Храму,
я так и не нашел дороги к дому...

2016

КОГДА-НИБУДЬ

In memory of Sarah with love...

Когда-нибудь — в далекий Мезозой
нам предстоит с тобой навек расстаться:
поманит небо нежной бирюзой —
и я взлечу под вспышки папарацци...

Когда-нибудь, услышав глас с Небес,
я стану рвать власы и петь Осанну,
и долго буду гнать свой "Мерседес"
по мокрому асфальту автобана...

Когда-нибудь движенья новизна
меня подвигнет снизойти до брака —
воздушного пространства кривизна
нам спутает все знаки Зодиака...

Когда-нибудь... Наверно, никогда —
случится невозможное: за шторой
поймаю устремленный в никуда
холодный взгляд, спокойный после шторма....

Когда-нибудь польет осенний дождь,
и ты уснешь в глубоком старом кресле...
И если имя ты мое произнесешь —
я в сны твои приду... Верней — воскресну.

Mobile, Ge 1997 — Lod, Isr 2016


ВЕСНА

Поломанная вещь, разорванный пиджак,
спросонок раскуроченный настырный
будильник — не приветствуются так,
как под окном разросшийся пустырник.

Цветущий вдоль дорог чертополох,
укравший первородство бересклета,
родит в моей душе переполох
и ощущенье преставленья света.

И вид пространства, сжавшегося до
пределов, ограниченных фрамугой,
звенит в сознанье длинной нотой "до" —
незавершенной баховскою фугой.

Я рыбою, сорвавшейся с блесны,
обманутый посулами жеcтоко
очередной бессмысленной весны,
плыву в стремнине мутного потока,

за неименьем прочих перспектив —
куда нас только не бросает жизнь... И
от нелицеприятных инвектив
спасение ищу в патриотизме...

Что ж, на миру порой и смерть красна —
совсем не страшно, ежели все скопом...
А сердце бьется бешеной синкопой —
ведь как тут ни крути, а все ж весна...

Март 2016


ЗИМНЕЕ МОРЕ
 
Зимнее море – цвета гашеной извести,
как результат непосредственной близости
серого неба к безжизненной глади морской...
Оказавшись на берегу, рифмуешь себя с тоской,
одиночеством, отдалившись от суеты мирской,
способной под корень тебя извести…

Зимнее море… Ворон с профилем Монтескье,
оставляет следов нонпарель на песке,
сменив на посту белокрылых чаек…
Стоящий у кромки воды едва различает
линию горизонта – взгляд в пустоту
отражает соблазн подвести черту
мыслью о пуле и о виске…

Зимнее море, закон перспективы поправ,
меня не пугает – оно не кричит: «Ты неправ!»,
обвиняя во всем того, кто, ничего не украв,
просто живет, как может – не засучив рукав…
Зимнее море любовно целует мои следы,
и они блестят, как слеза, как куски слюды…

Зимнее море – вместо волн буруны,
там, где парус и челн – граница страны:
покидая ее навек, обретаешь комплекс вины,
словно ты – стреляющий из-за угла –
оправданье лишь факт, что земля кругла,
но, все же, она – не круглей луны…

Зимнее море… И впору небу упасть
на землю… Рыбак собирает снасть –
чует – скоро, скоро подует норд-ост…
Вот и выход – и он достаточно прост:
зимнее море… оно – идеальный погост
для того, кто уже надышался всласть…

Февраль 2016
 

МОСТЫ
 
И.Н.

Милый друг (дорогая, любимая) имярек,
я любил бывать в городах, где теченье рек
заменяет течение времени. Где дворцы
и мосты долговечней, чем их творцы…

Где бульвары ведут иль в бордель, иль в храм,
но ни там, ни там не унять боль душевных ран...
Где, свободой шальною упившись в хлам,
смотришь в мутные воды, свесившись пополам

через перила чугунного (каменного) моста:
мысль о полете, порой, чрезвычайно проста…
Мысль о полете, порою, весьма сродни
мысли о смерти, желанной — когда мы одни…

Милый друг (дорогая, любимая) имярек,
я прожил без тебя свой недолгий век,
перешел сотню рек через сто мостов,
но никто не окликнул меня: «Постой!»

…Вновь стою на мосту — подо мной вода…
Мне послышался голос твой: «Эй, сюда!»…
«Я иду! Я иду!» — неуклюже шагнув с торца,
я лечу к тебе, дорогая, противу воли Творца…

Paris, 1995 (2016)


ДА СВЯТИТСЯ ИМЯ ТВОЕ
 
Да святится навеки имя твое —
в галереях, в концертных залах, в фойе
театральных (я сдал в гардероб пальто),
где фальшивит контральто — типичнейшее не то
(где в обмен на пальто мне выдали номерок)...
Если б ты знала, насколько убог мой мирок
без тебя… Мною правят случайность, фатум —
волокитой завзятым, дешевым фатом,
разменяв на кассе шестой десяток,
я решил вистовать, не добравши взяток,
записав все «в гору», сыграл на мизер...
Ты ушла. Я женился на бедной Лизе.
Наконец-то увидел жизнь без прикрас —
как телега в осенней грязи увяз,
воз тяну свой, стеная, со стоном, скрипом…
Ты в партере внимаешь валторнам, скрипкам —
я не знаю, кто звучит в твоем храме: Брукнер,
Малер, Брух… У тебя, наверно, седые букли,
но все также стройна и прекрасна в дезабилье …
Помнишь ли то гранатовое колье?..
Словно волк, всем нутром свою гибель чуя,
как блаженный на паперти всё шепчу я:
и ныне, и присно, на небе и на земле —
да святится навеки имя твое…

2016


LACRIMOSA

И.Н.
 
Ты опять мне приснилась
В свой день рождения...
Повторяемость наваждения –
То ли кара, то ли – Божия милость...
 
Никогда этот сон уж не будет вещим...
Кроме мамы, любил я немного женщин:
В сущности, лишь одну –
Без которой всю жизнь иду ко дну,
Не познав ни полета, ни высоты,
Ибо эта женщина – ты.
 
Ты опять мне приснилась –
В шубке беличьей,
С неизменной улыбкой девичьей…
Но у снов – несомненный минус:
 
Заканчиваться в неподходящий момент,
И у снов нет ни копий, ни кинолент…
И едва я несмело тебя коснулся,
Ты исчезла, растаяла… Я проснулся
С ощущением горечи и пустоты,
Ибо мир наполнить могла лишь ты…
 
Но этого не случилось –
Кто виноват в том, судьба ли, карма –
Жизнь в этом смысле весьма коварна,
Что-то на Небесах опять не сложилось,
 
И одною стало любовью меньше…
Я любил на свете немного женщин,
В сущности, лишь одну –
Без которой всю жизнь иду ко дну,
Не познав ни полета, ни высоты…
И эта женщина – ты.

2016


ЖИВИ, КАК-БУДТО ЗАВТРА ТЫ УМРЕШЬ
 
Живи, как будто завтра ты умрешь,
Не пыжась и не мудрствуя лукаво...
Не трать себя на хитрость или ложь
И не гонись за бестолковой славой...

Живи, как будто завтра ты умрешь –
Смеясь, когда смешно, коль грустно – плача,
Ни злость свою, ни зависть, словно нож,
Про черный день за пазухой не пряча...

Живи, как будто завтра ты умрешь,
Свой скудный скарб соседям раздавая,
Вдове и нищему отдай последний грош –
Ведь к савану карман не пришивают...

Живи, как будто завтра ты умрешь,
Не бойся быть смешным или нелепым –
И будь собой ты, плох или хорош,
Каков ты есть, таким и канешь в Лету...

Живи, как будто завтра ты умрешь,
Не пряча слов, не опуская взгляда,
Благодаря за то, что ты живешь,
И каждый вздох приемля, как награду...

Живи, как будто завтра ты умрешь,
Без жалоб, слез, не упиваясь болью...
И сожалениями душу не тревожь –
Все данное судьбой прими с любовью...

Живи, как будто завтра ты умрешь,
Неси в сей мир добро и человечность...
И днем сегодняшним живя, ты вдруг поймешь,
Что смерти нет. И впереди – лишь вечность...

2016


ОСТАНОВИСЬ В ПОТОКЕ ВРЕМЕНИ
 
Остановись в потоке времени. Замри.
И огляди вокруг себя пространство вчуже.
И ты поймешь: огромный мир снаружи —
Частица малая Вселенной, что внутри.

Остановись в потоке времени. Застынь,
Вдыхая прель листвы и запах сосен —
И ты поймешь, что нынешняя осень
Прекрасней всех языческих святынь.

Остановись в потоке времени. Всмотрись
В природы бесконечное движенье —
Ты в нем Творца увидишь отраженье,
Стремясь душой в заоблачную высь.

Остановись в потоке времени. Взгляни
На этот мир, как будто бы впервые —
На мокрый лес, на капли дождевые,
Мелькающие, словно жизни дни…

Остановись в потоке вечном. Улыбнись:
Наверно, было все не так уж плохо —
Кто ж виноват, что целая эпоха
Вместилась в эту маленькую жизнь…

Осень 2015


ОТШЕЛЬНИК
 
Разбросал я весной россыпь диких семян
на засохшую почву ничейной земли...
Гладил русые косы царевн-несмеян,
в пояс кланялся: "Боже, понеже вельми!"

Морок пустоши манит. Осенняя стынь
покрывает туманом седые виски...
И взошли семена — лебеда да полынь —
вкруг ограды, скрывая отшельника скит...

Иже еси!.. Зане в небесах, слышь, "курлы"
журавлиного дальнего клина...
Несть печали... и днесь мои мысли светлы
и как девичьи слезы, невинны...

Горний ангел слетит с предзакатных небес,
взмахом крыл смежит сонные веки.
И печально вздохнет тихим шелестом лес
и листвою укроет навеки...

2014


СЕНТИМЕНТАЛЬНЫЙ РОМАНС

Светлой памяти моей мамочки…

Память снова и снова уносит
В тот прозрачный и теплый денек…
В парке буйствует ранняя осень,
Стелет листьев дорожку у ног.

И, сойдя на конечной трамвая
(Он, прощаясь, звенит на кольце),
Мы идем, обо всем забывая,
И улыбку несем на лице.

Осень рыжая в медленном танце
Разноцветные листья кружит,
Ветерок напевает романсы,
А вокруг ни души, ни души…

Эта жизнь мне кажется вечной,
Полной радости, счастья и сил…
«Мам, ты любишь меня?» «Ну, конечно!
Отчего ты, сынок, вдруг спросил?»

«Я не знаю… прости… я не знаю…
Ой, смотри, там под деревом еж!..
Только люди… они умирают…
Значит, мама, ты тоже … умрешь?..»

Ежик юркнул стремительно в нору…
Ты, поправив цветастый платок,
Мне ответила тихо: «Нескоро…
Успокойся, не плачь, мой сынок…»

Я стоял возле мамы, рыдая…
Пахло листьями, прелой травой…
«Ты люби меня, милый, – тогда я
Для тебя буду вечно живой…»

…Память снова и снова уносит
В тот прозрачный и теплый денек…
В мире буйствует ранняя осень,
Стелет листьев дорожку у ног.

Вновь схожу на конечной трамвая
(Он, прощаясь, звенит на кольце)
До ограды дорожка прямая –
Лишь немного направо, в конце...

Я стою возле мамы, рыдая…
Пахнет листьями, прелой травой…
«Ты люби меня, милый, – тогда я
Для тебя буду вечно живой…»

Мама, мамочка, что тебе снится?
Может, славный тот теплый денек?
Снова осень вовсю веселится,
Только я так теперь одинок...
________

Мы гуляем с дочуркой в Kew Gardens.
Ветер запах соцветий принес…
“Dad, you love me?” – “Oh yes, oh my darling!”
“I so love you, my darling, of course!”

“Will you die, oh, dad? Will you die?”
И глаза ее, полные слез…
Что ответить тебе, дорогая?...
Та же осень... И тот же вопрос…

London, 2015. Kew Gardens



СОБАКЕ БАСКЕРВИЛЕЙ
 
Среди болот посажена на цепь,
Ты леденяще воешь среди ночи —
Так воют только души одиночеств
И мрачным эхом оглашают степь...

Твои глаза — созвездие Стожар —
Горят безумием, желанием свободы,
И в нраве дикой, необузданной породы
Лишь жажда крови и отмщенья жар...

Признайся мне, проклятье Баскервилей,
Исчадье ада, дьявол во плоти,
Жестокий замысел злодея воплотив,
Скажи — тебя когда-нибудь любили?..

Поведай без утайки, демон ночи,
Девонской топи неусыпный страж —
Чужда ль тебе томительная блажь
Когда глаза горят, как девы очи —

Огнем любви?... Благоухает вереск
Трясины Гримпенской. Зане — и вдаль и вширь
Цветет весной объятый Девоншир,
И в сердце ноет сладостная ересь...

О, дьявол ночи, ты познал любовь!
Как терпкое вино, что льют в таверне,
Так из растерзанного горла сэра Генри,
Фонтаном брызжет молодая кровь...

2015, Devonshire


ОПТИЧЕСКИЙ ОБМАН
 
А.Л.

Имеет важность то лишь, что незримо…
Природа – наркотический дурман,
Кривых зеркал оптический обман:
Не в Рим ведут дороги, а из Рима.

Мы ищем истину в нагроможденьях лжи,
Привычные к сценическим эффектам.
И забываем мы порой: plus quam perfectum –
Одна из форм глагольных слова «жить»…

2015

   
МОЛЧАНИЕ...

Молчание — порой, длиною в жизнь
проходит в ожиданье откровенья
Господнего. Исполнена сомненья,
душа спешит в заоблачную высь...
 
Молчание звенит сердечной болью
ночных видений, предрассветных мук...
В молчании простился я с любовью,
и, молча, ем я горький хлеб разлук.
 
Но жизнь непредсказуема — молчанье
порой красноречивей слов лавин —
читаешь в нежном взгляде ожиданье,
а, может, обещание любви...

2016

СТРАДАНИЕ...
 
Сегодня вечером настрой виолончель,
натри смычок янтарной канифолью —
нам предстоит с тобой поплакать вволю,
на самой тайной и последней из вечерь.

Наверно, так страдал сам Страдивари,
иль так рыдал над скрипкою Гварнери:
страдание дано дрожащей твари,
чтоб человеком стать — на миг, по крайней мере...

2016

ЗАСТОЙ...
 
Молчанье – разновидность тишины,
которая, порой, равновелика
отчаянью подавленного крика,
когда черты лица искажены

безумием и тщетностью потуг
явить себя, – иль городу, иль миру,
терзая несговорчивую лиру
в попытке разорвать порочный круг…

Рука в бессилии повисла над строкой,
увы, ей не осилить продолженья:
суммарный вектор всякого движенья –
всего лишь неподвижность и покой.

2016

ДУША СГОРАЕТ В ПЛАМЕНИ СВЕЧИ

Душа сгорает в пламени свечи,
блестя слезой расплавленного воска...
И так легко, естественно и просто
слова молитвы шепчутся в ночи.

Страх отступает, не пугает смерть,
поскольку понимаешь понемногу:
ты в это мир пришел, чтобы гореть —
гореть и плакать. И молиться Богу.

2016

Я ЗЕВНУЛ... И, ЗАСЫПАЯ
 
Я зевнул... И, засыпая,
видел сон: меня качает
мама в детской колыбельке,
а потом, спустив бретельки,
пососать дала мне грудь,
чтоб я смог скорей уснуть...

Я зевнул... И, засыпая,
увидал во сне тебя я:
шелк волос и шорох платья,
поцелуи и объятья —
ты была совсем другая,
ты была совсем нагая...

Я зевнул... И, засыпая,
сон увидел: засыпает
тихим снегом мой погост.
Снег идет. Не видно звезд,
Ни души на сотни верст —
поле без конца и края...

Я зевнул... И, засыпая,
сон узрел: ворота рая
распахнулись предо мной.
В небе ангел неземной:
— Я могу,— промолвил он,—
возвратить тебя в тот сон,
что любовных полон нег...

— Я хочу туда, где снег...
— Как угодно, человек, —
выбор сделан — и тебя я
изгоняю прочь из рая...
Ангел вновь взмахнул крылом —
и уснул я вечным сном...

Счастлив я, моя родная:
посмотри, как засыпает
тихим снегом мой погост.
Снег идет. Не видно звезд,
Ни души на сотни верст —
Вечность без конца и края...

2016

ПОД ШУМ ДОЖДЯ...
 
Как приятно проснуться под шум дождя,
а не крики "Ура!", или речь вождя —
и под окнами шелест мокрых акаций
предпочтительней грома бурных оваций,
наводящих тоску и животный ужас...

Серый день, отраженный в бездонных лужах,
будто сложенный вдвое чертежный ватман,
черным кляксам прохожих шепнет приватно:
прячьтесь, скорее бегите в свои дома —
будет холодно, будет горько, будет зима...

Как приятно забыться под шум дождя,
ни на что не надеясь, и — никого не ждя,
и, устав от жизни и пошлых истин,
под шорох невидимых мокрых листьев,
прошептать слова прощальной молитвы —
навсегда покинув постылое поле битвы,
ощутить навеки, словно Божию благодать,
лишь желанье одно — никогда ничего не желать...

2016


АЗЪ ЕСМЬ...

"Не лепо ли ны бяшетъ братие,
начяти старыми слов`есы" —
стих — непорочное зачатие,
где жизнь и смерть, добро и бесы

несет в себе язык-кормилец — и
его забыть мне не дано —
и с ним — раб Б-жий — раб кириллицы
иду на дно
иду на дно...

"Азъ", "буки", "ведь", "глаголъ", "добро"...
вновь нараспашку всё нутро:
Азъ есмь — перо, глаза и руки,
взгляд исподлобья — злобной буки,
чтоб неповадно было впредь
писать нам перед "буки" — "ведь",
"глаголъ", "добро"...

Глаголь добро!
А голос: "Ставим на зеро!"
И я поставил (ergo sum,
азъ есмь)... шестизначных сумм
лишившись, потеряв добро,
я слишком поздно вспомнил про

Того, кто там, на Небесах
нам "лепо бяшетъ в словесахъ":
"Живи зело, земля, и, иже..."
А Небо с каждым днем все ближе,
и "мальчики кровавые в глазах"...

2016


ПОКА ЖИВУ
 
Пока живу — отбрасывая тень,
одушевлен, а стало быть, реален...
Я слышу звуки комнат, кухонь, спален —
посуды звон, и плач, и смех детей.

Пока живу — еще мое тепло
хранят халат, поверхность табурета —
не так уж много было мной согрето
за время, что с рожденья протекло.

Пока живу — живее всех живых,
живей меня, наверно, не бывает...
Стремительно пространство убывает,
а время злее псов сторожевых.

Пока живу — во сне ли, наяву,
сроднясь навеки с неизбывной болью —
и все же жаль порою, что с любовью
мое не состоялось рандеву...

2016


ДАРЫ ВОЛХВОВ
 
Выдь однажды на берег —
выйди на край Земли,
словно ты Витус Беринг,
гнавший свои корабли
в поисках крайней точки
дикого материка —
рвавший судьбу в клочья,
веря, что на века
имя свое прославит,
сгинув в безвестных льдах...
Памятник не поставить
в море — кругом вода...
Памятник не воздвигнуть
там, где словес поток —
все, что ты смог достигнуть,
все, что достигнуть смог —
морок ночей бессонных,
и не твоя вина,
в том, что болезнью кессонной
манит нас глубина —
словно стоишь над бездной,
той, что все манит вниз —
жизнь — она бесполезна,
но что поделаешь — жизнь...
Что же нам делать, если
жить мы обречены —
порознь или вместе,
Богом обручены —
судьбы вершить не вправе, —
словно дары волхвов,
после себя оставив
горстку немых стихов...

2015

СЧАСТЬЕ
 
Новый день покатился неспешно, нехотя,
трилобитом ползущей гигантской пробки.
И опавшей листвою покрыт, как перхотью,
мокрый сквер, и повсюду дома-коробки...

Сонный взгляд, лишенный перспективы,
инстинктивно ищет спасения в выси,
но осенние выси пусты, тоскливы —
и под стать им душа, и лицо, и мысли...

В наступившем сезоне быть модно в сером —
так с природой в гармонии слиться проще,    
вспоминаешь о лете: «до нашей эры»,
и в графе «достижения» ставишь прочерк.

А по небу несутся седые клочья
туч — непременный симптом ненастья...
Кто-то умер, наверно, минувшей ночью —
но опять не ты: значит, снова счастье!

Осень 2015


ТЫ ЗАТЕРЯЛАСЬ ГДЕ-ТО НА ВЕГЕ
 
Ты затерялась где-то на Веге и —
или уехала в Норвегию...
Я же в созвездии Гончих Псов,
или уехал я в город Псков,
где Чудское
озеро — как горе людское:
безмерна его глубина,
но еще безмерней моя вина
перед тобою
в том, что я оказался собою,
т.е. не тем оказался — чужим, другим —
не друзья, не любовники, не враги —
мы рабы лишь одной галеры,
ни безверья нам нет, ни веры,
нет страны той, нет той границы,
за которой я смог бы скрыться
от твоей нелюбви, от твоей недружбы.
Ты молчи — ничего говорить не нужно...

Но нет же, нет же,
ты здесь, ты рядом,
ты сверлишь, сверлишь
тяжелым взглядом
ты смотришь, словно из-под полы,
когда ты моешь свои полы,
готовя ужин,
обед готовя —
жена без мужа
с судьбою вдовью,
ты причитаешь, клянешь меня ты,
хотя мы оба, нарушив клятвы,
опилки пилим, и воду в ступе
толчем — не вместе, не врозь, не вкупе...
Прости — одно лишь могу сказать я,
моя судьба ли, мое ль проклятье...
Прости... но видно, мне нет прощенья
в аду кромешном кровосмешенья...
Прости... хоть видно, виновны оба
в том, что мы взяли любовь на пробу...

2016


ВЫЗУ
 
Корабельные сосны в Вызу —
их стволы в предзакатном свете
безупречно прямы, как вызов.
Каватиною Доницетти

оглашается гладь залива,
и завершает пейзаж
златокудрая леди Годива:
я — ее верный паж...

О, как прекрасен тонкий,
будто прозрачный стан
милой моей эстонки —
сброшен наряд в кустах...

И холодна, как льдинка,
тает в моих руках
нежная Эве — блондинка
(словно писал Кранах)...

Вторя морскому бризу, 
шепчут в ночи сосны...
Лето. Любовь. Вызу.
Я становлюсь взрослым.

Вызу 1984 — 2015


ВСТРЕЧА
 
И.Н.

Я рад, что в тусклом свете фонарей
ты выглядела юной и счастливой...
Я оценил твое: "А ты не постарел".
Глаза во тьме блестели черносливом —

в них угадал умильную слезу,
а в голосе твоем исповедальность —
ты приняла прошедшее, как данность...
И получается, что я один везу

тяжелый воз обид и сожалений,
приняв свою судьбу, как приговор —
юродивый, помешанный, блаженный,
тебе не изменивший до сих пор...

Я рад, что в тусклом свете фонарей
прошедшего не различить приметы —
ведь ложь твоя в лучах дневного света
звучала б нестерпимей и острей...

2012


TEMPORA MUTANTUR
 
                Tempora mutantur — nos et mutamur in illis *
                Ovid

Да, времена меняются — и мы в них...
И что осталось в них от нас — от тех, наивных?
Что тлеет в нас еще от тех, влюбленных? —
В мутантах, сединою убеленных...

Пустых зеркал способность отраженья
усиливает горечь пораженья —
мы путаемся в новых временах,
как всадник неумелый в стременах...

Да, времена меняются — и мы в них...
И мысль о смерти — как привычный вывих
саднит в душе — неизлечимой травмой —
со Временем падем в борьбе неравной...

________
* (лат.) Времена меняются — и мы меняемся в них (Овидий)


ШЕРБУРСКИЕ ЗОНТИКИ
 
Наде В.

В далеком детстве, наяву иль на —
на грани неизбывной ностальгии
я вспомнил девочку, чьи волосы из льна
мне затмевают образы другие...

Довольно скучным было синема` —
смертельная тоска лилась с экрана...
Мы целовались с девочкой впотьмах
под сладостную музыку Леграна...

Что стало с девочкой? Жива ль еще она,
иль растворилась в дальнем горизонте?
Но часто снятся мне те волосы из льна
и шербурский во сне раскрытый зонтик...

2016


КОГДА МНЕ БЫЛО ТРИДЦАТЬ ТРИ

Когда мне было тридцать три,
Вознесся я на небо.
Я не был русским изнутри –
Да и снаружи не был.

А перед тем, как вознестись
И распрощаться с ложью,
Услышал я: «Давай, катись!»
От шавки на таможне.

И начали меня «шмонать» –
В карманах рыться, в сумках…
Прости же тех, Россия-мать,
Безмозглых недоумков!

Велели мне спустить штаны –
Я стал звездой стриптиза,
Отрезанным ломтем страны,
Той, что звалась Отчизной.

И если бы могли распять,
Они б меня распяли.
Но время не воротишь вспять –
Что ж, обошлись штанами…

Вот так, покинув навсегда
И серп, и молот ржавый,
Слетев с постылого креста,
Парил я над Державой.

Но, чашу горькую испив,
Я все ж не стал Мессией –
Кликуш есть много на Руси,
Пророков нет в России.

Уж четверть века я не там,
Но те же слышу стоны –
Зане распять всех на крестах,
А после – бить поклоны…

Когда мне было тридцать три…
То быль была, иль небыль?
Господь сказал мне: «Посмотри!»
И я увидел Небо.

2014


ИЗ СБОРНИКА "ПОД ЛАМПОЮ С ЗЕЛЕНЫМ АБАЖУРОМ"

ПОД ЛАМПОЮ С ЗЕЛЕНЫМ АБАЖУРОМ
 
Под лампою с зеленым абажуром
сижу и пью прокисшее вино,
что приобрел я в лавочке дежурной —
какую гадость пить — мне все равно...

Мне все равно, куда, в какие дебри
меня судьба-злодейка заведет —
поставив не на ту лошадку в дерби,
все проиграл... И кончился завод

у той игрушки, что зовется жизнью,
а ключ давно потерян — не найти...
И все равно мне — в Лоде, или в Жиздре
конечный пункт бесславного пути.

Зеленый круг во тьме — последний остров;
за окнами умолк привычный шум.
Как просто все... так горько, и так просто!
Я больше ничего не напишу...

06.10.2015 Лод


CARTHAGO DELENDA EST
 
В темноте едва различаю бутылки профиль —
это значит, что я превращаюсь в профи,
наполняя золотистым виски стакан, не пролив
ни капли, и рука, словно в Бискайский залив
протянувшийся полуостров Бретань,
льет драгоценную жидкость в гортань,
и, обжигая сосуды, святая влага
по ним растекается, как раскаленная лава —
но страшней изверженья Везувия,
мое приближающееся безумие,
ибо рушит одну за другой череду Помпей...
Тихий голос во мне умоляет: «Не пей...»  —   
узнаю в нем свою обреченную душу...
Но Карфаген мой давно разрушен…

2016


ГРУСТЬ...

Когда в зобу, трахее иль аорте
замрет дыханье, — оживет пейзаж,
что прежде был похож на натюрморт, и —
вдруг зазвучит неприхотливый джаз.

Плывут клочки неузнанных мелодий,
что извлекает, как бы невзначай,
бездомный мастер блюзовых рапсодий,
чей саксофон рыдает по ночам...

Тех звуков волшебство рождает смуту, —
и душу вывернув, как будто напоказ,
руками нервными, как щупальцами спрута,
скользит по клапанам король ночных проказ.

Губами, словно в долгом поцелуе,
любовно к инструменту он приник —
почудилось — качнуло ось земную,
и к звездам уплывает мой двойник...

Счастливчики — навеки неразлучны,
собой являют образ звездных пар...
Кто дал бродяге — карма или случай —
любовь, что помещается в футляр?

Ни ревность, ни измены, ни разлуки
ту нежную любовь не омрачат...
Плывут в ночи божественные звуки,
а в сердце неизбывная печаль...

Но город спит. И в этом царстве сонном
мне не с кем разделить ни боль, ни грусть —
здесь только я — и тот, что с саксофоном....
Пожалуй, с ним сегодня и напьюсь…

2016


ПОЮЩИЕ ФРЕРЫ
 
(по мотивам повести Горького "В людях")

Птицы в испуге парят над гнездами...
"Умбракул, распещренный звездами,
значит удобное сообщение с небом,
которое имеют они освобождением
себя от профанов и пороков" —
несть в отечестве том пророков,
наверное, это связано с невезением,
но и он, как ни странно, пророком не был —
скорее всего, заштатный оракул,
как бишь его... профан... Умбракул...
"Оголение левой груди
означает невинность сердца"...
Стыд совсем потеряли, поди —
пишут, ракалии... Заплатив сестерций,
и не такое увидишь... Лет сорок, без малого, почитай 
плаваем... Слышь, малый, давай, читай!
..."Венерабль отвечает: посмотри,
любезный мой фрер Сюверьян"...
(Не знаю, что у Смурого там внутри,
но снаружи, похоже, мертвецки пьян)...
— Ну? Вот чертовщина! Там в конце
стихами написано, катай оттуда...
(Решил отыграться, видать, на мальце,
спьяну совсем озверел, паскуда):
..."Профаны, любопытствующие знать наши дела,
Никогда слабые ваши очи не узрят оных!
Вы и того не узнаете, как поют фреры!.."
...Баржи по Каме плывут, как галеры,
стынут ржавые воды в речных затонах...
И решка двуглавого бьет орла.

2016


АБРАКАДАБРЬ
 
Деревья, лишившись своей листвы,
шатаются наподобие пьяной братвы
с "Очакова".
Одинакова
чернота небес с земли чернотой —
отделима едва заметной чертой
далеких огней...
Зима ночью плакала.
Но утром утерла слезу,
искусно припудрив ночную грозу
легкой дымкой тумана —
для обмана,
верней,
для отвода глаз:
"Не беспокойтесь напрасно — сейчас
я чувствую себя превосходно..."
В южных широтах весьма недоходно
быть зимой —
ибо нарушен естественный круг земной:
здесь не падают с неба
ни деньги, ни манна, ни хлопья снега...
Заглянув в календарь, кричишь:
"Боже мой! Уже конец декабря!
Все погибло, пропало — проходит зря
жизнь, а ты все молчишь..."
Лень — исчадье южных широт:
собеседник едва раскрывает рот,
чтобы в ответ сказать вам все, что угодно...
Настроение не новогодно —
ибо какой тут к чертям декабрь,
так, насмешка — абракадабрь
заливает ярким солнцем дома
и смеется: "Зима, зима"...

Декабрь 2015


НИ О ЧЕМ...
 
Выдавливать стих — как из тюбика пасту...
Как поп-расстрига, потерявший паству —
но действует принцип заполненья пустот:
о цветочках и бабочках пишет пусть тот,
в ком еще не угас задор:
патриоты, почвенники... Там, где забор —
непременно должна быть изба,
осень, просинь, страна, судьба...
Не стоять нам рядом на книжной полке —
бывшей великой державы осколки,
мы рассыпались по миру — горсть горошин...
Вот стою перед вами — не зван, не прошен,
не соотечественник, не патриот,
обитатель южных знойных широт,
в которых когда-то водились пророки,
а нынче — как и везде — сплошные пороки,
но откуда — согласно слухам — придет Спаситель...
Забыл, что хотел я сказать... Простите...
Ах да, я вспомнил (склероз, mein Gott!) —
пусть будет мирным грядущий год!

Декабрь 2015


DIE SCHLECHT UNDENDLISCHE

Ночь... Дома
перестали светиться окнами.
Я, кажется, сошел с ума,
порезавшись бритвой Оккама:
«Не следует множить сущность
без необходимости»…
Или: «Меняю национальность (пропущено)
на две судимости».
А это уже – Спиноза,
«Богословско-политический трактат».
Желудочно-кишечный тракт
Забивает глюкоза.
В сердце заноза –
моя возлюбленная сделала на нем операцию без наркоза…
Проза
жизни совсем заела,
верней, зае…
Мой сосед сверху вернулся с бала –
землетрясение в четыре балла
по шкале Рихтера,
(Аппассионата в исполнении Святослава Рихтера).
Стук дурацких подкованных чоботов
вызывает невольное пожелание: «Чтобы ты…»
Кто-то ставит на мне свои опыты!
Душа опять конфликтует с телом…
Не помогает гимнастика йогов –
когда запиваешь сардельки квасом, наступает изжога…
Где же ты, моя недотрога?
Ну, вот и вышло то, чего ты хотела,
вот она – твоя любовь без секса…
(вспомни, чем закончилось у Вашти с Артаксерксом).
Надо принять таблетку «Омепрадекса»…
«"Дурная бесконечность" – философская регулярность, представляющая собой
пару взаимодополнительных категорий» …
Нет, все-таки прав был отец Георгий* (для рифмы – Грегорий),
в своих наездах на Гегеля…  Полный отстой.
О том же писал и граф Толстой...
Ну вот, я опять холостой!
Уж какие мы с тобой «категории»,
а, тем более – пара!
А всего-то и надо было – выпустить немного пара
«взаимодополнительных» телодвижений…  Вечно влипаю в истории…
Вот такая выходит у нас с тобой диалектика –
начиталась ты книг эпилептика,
а на поверку выходит эпигонство и сплошная эклектика...
Лучше уж ты почитала бы Гоголя –
ты б поняла, насколько я харизматичнее Вия.
Я-то назавтра совсем протрезвею – опа ля! –
а ноги твои – они навсегда кривые…
Если бы я тогда женился на однокласснице,
у меня уже подрастал бы внук.
Надо ж было всю жизнь мне колбаситься
с кандидатом философских наук,
PhD...
Жизнь прошла... А что впереди?
Дожди...
(Снова вспомнилась, почему-то, Вашти).
Помимо искривления позвоночника,
у тоски моей – три источника,
так сказать, три составные части марксизма:
1. Боли в области мочеточника
2. Полное несварение желудка
3. Полная (или частичная) потеря рассудка.
Ставлю диагноз: сердечная аневризма
на почве несчастной любви пароксизма...
Вот такие выходят «Апрельские тезисы»…
Хрен докопаешься тут до генезиса!
Не вернешься ко мне – повешусь на петле Гистерезиса…


Die Schlecht-Unendliche (нем.) – Дурная бесконечность (по Гегелю)
PhD – Philosophy Doctor (анг.) – Доктор философии

* Георгий Васильевич Флоровский (1893–1979) — православный священник русского происхождения, протоиерей; религиозный мыслитель, богослов, философ и историк.



ВРЕМЕНА СВЕТА

1. ДЕНЬ
             «И был вечер, и было утро – день один»
              Бытие 1:5


Занимается день — златокудрый Лель,
за окном растет — то ль сосна, то ли ель,
то ли пихта...
По утрам нас будит не птичья трель,
но соседская мучит электродрель,
грохот лифта...

Утро. Вой невыгулянных собак.
И колотит дворник в мусорный бак
равномерно...
Мне на службу — нужен денежный знак,
без него не растет ни плевел, ни злак,
в общем — скверно.

Я спешу на штурм матерьяльных благ
в свой родной персональный Гулаг —
нечто вроде...
Где ни шатко, ни валко, ни так, ни сяк,
подпираю то дверь, то дверной косяк —
смотря по погоде.

Секретарша стерва. Начальник — зверь.
Добываю ценою моральных потерь
хлеб насущный...
Жду, когда мне они укажут на дверь —
я как кочет ретивый среди тетерь,
потрох сучий...

День окончен. Играет труба отбой.
За окошком смеркается — там голубой
вечер.
И, вдыхая смрадный туман пивной,
лью в тарелку с сырой отбивной
острый кетчуп.

А в душе тоска и сплошная муть.
В небесах качается Млечный Путь 
звездный...
Жизнь прошла — но это уже не меняет суть,
ибо мне с колеи своей не свернуть —
слишком поздно...

2015 Лод


2. НОЧЬ

Длинная ночь впереди —
как дожить до утра?
Нравственный императив,
сиречь "ситра ахра",

выел бессонный глаз,
мукой астральных сфер,
чтоб совершил намаз
Каин, АКА Агасфер...

Словно парезом, рот
парализован зевком,
тяжкое бремя "клипот" —
совести под замком.

Тьма, что в душе, густей
тьмы, той, что за окном...
Черт насыпал в постель
опилки, смешав с песком.

И, вознесенные ввысь,
снова скребут мозг
мысли — что злее крыс,
хлещут больнее розг.

Воспоминания ле-
зут ворогом из траншей —
в глине, в крови, в золе,
и в копошении вшей...

Эта бессонная ночь
целой жизни длинней —
болью, спазмами корч,
жёсткостью простыней…

Словно подушки сде-
ланы из тяжелых камней
призраки всюду, везде —
вкруг меня и во мне…

Эта бессонная ночь
с муками вперехлёст
жизнь разрывает в клочь-
я — всюду осколки звёзд:

словно битый хрусталь
звёздная мишура…
Цепью звеня, мистраль
будет выть до утра…

И остриём ножа
серый рассвет дрожит…
То ль умирать дрожа,
то ли дрожа дожить…


3. ТЬМА

Вечер — время теней.
Их клочья,
повисая в углах потолочных,
становятся все темней,
постепенно сливаясь с ночью —
и это признак
того, что в небесных призмах
источник света иссяк,
мир погрузился во мрак,
похожий на призрак...
В темноте
кошки серы,
черны коты —
мы пугаемся темноты,
нас страшат химеры —
то эти, то те...

Тьма
не есть отсутствие света,
это —
распространеннейшее весьма
заблуждение.
Свет — лишь краткое отступление тьмы,
это то, что дается взаймы
нам при рождении
под проценты...
Мы
приходим из тьмы,
чтобы,
взглянув на свет,
крикнуть свое возмущенное "Нет!"
и вернуться обратно в утробу,
с собой не забрав ни цента...

Ночь.
И снова сгущается тьма,
крадется, как Фатима
в парандже:
на ее ноже
отражается звезд драже —
точь-в-точь,
как тогда,
когда ты сказала "да"...
Мы оба стремились к свету,
но, видно, небесной сметой
была предусмотрена тьма —
непроглядной шторой,
за которой,
мчатся дни бесноватой сворой,
и белеют клочки письма...


4. СВЕТ
 
Свет.
Пока что этот:
мечтать о том —
считается моветон,
дурная примета
и признак
психического расстройства,
хоть жить на этом свете — геройство
и ныне и присно —
в любых отчизнах...

Свет —
горний и дольный,
поперечный, продольный,
видимый, инфракрасный,
несомненно прекрасный —
если довериться фотоснимку,
снявшись с купальщицей голой в обнимку
где-нибудь на Мальдивах или Канарах
(меньше везет тем, кто на нарах,
но это уже детали) —
и — довольно печали! —
покуда
мы на этом свете, а не на том —
жить и надеяться нужно на чудо,
промотавши последний эскудо, —
а после нас — хоть потоп...

Свет.
Возникший по Б-жьему слову —
сей постулат приняв за основу,
понимаешь, что так же снова
он скоро сойдет на нет.
А пока
его обитатели мнут друг-другу бока,
валяя то валенки, то дурака,
оставляя после себя сирот...

Проходя сквозь десять сфирот,
свет застревает среди "клипот",
теряя свою интенсивность и силу —
вся надежда лишь на Мессию,
что должен был к нам прийти вчера.
Но пока он медлит, "ситра ахра"
(в просторечии — сатана)
правит на этом свете бал,
и надежда обречена
заранее на провал...

Свет —
это жизнь, любовь, тепло...
Нам несказанно повезло —
не каждому выпал счастливый билет
на проезд в это мир —
хоть билет лишь в один конец,
но биение наших сердец
сильнее, чем грохот и вой мортир,
ибо иного выхода нет:
мы явились на этот свет
излучать оптимизм и позитив —
собственно, в этом мой нарратив,
если хотите — тренд.
Не за горами наш happy end —
и — да здравствует свет!


______
"Ситра ахра" (арам.), "клипот" (иврит) — обозначение сил зла в кабалистической литературе.
"Сфирот" (иврит) — десять стадий Б-жественной эманации, происходящих из бесконечного света ("Ор Эйн соф")

2015


МОЕМУ ЧИТАТЕЛЮ
 
Ах, мой милый читатель!..
Молчаливый мечтатель —
собиратель
марок, открыток, фантиков —
ты, наверно, потомок романтиков,
строителей Днепрогэс?
Может, ты принц — напрасно ждущий принцесс?
Или принцесса, мечтающая о принце,
возведя молчание в принцип —
но это уже прогресс...
Как мне понятно твое молчание —
ты прав: мы все острова в океане... И —
я ведь тоже читал Хэмингуэя
и носился на "Бьюике" по хайвэям...
Потом приземлился и стал простым
подмастерьем Евтерпы —
былые мечты развеялись в дым,
я понял — все бабы стервы,
включая Музу...
Качусь по наклонной — как шарик в лузу...
И докатился... Теперь я здесь,
на Стихире.
Я понимаю, что в  этом мире
правит зло
и всякие несправедливости...
Но тебе повезло —
исключительно из строптивости, —
хоть и тонка кишка —
закинуть в неделю два-три стишка,
чтобы проверить тебя на стойксть,
считаю долгом своим.
И — надо признаться —
ты стоик —
как покоритель великих строек —
молчишь, как точка в конце абзаца,
как под пыткою караим...
Ах, мой читатель — в твоем молчании
явственно слышу отчаянье — и
душевную муку...
Я давно изучаю сию науку —
одиночество,
увы, не всегда пророчество.
И не всегда у страдания
есть оправдание.
Этот мир, конечно же, очень плох.
Я понимаю, что жизнь — подвох:
мы рождены для великих дел,
а занимаемся ловлей блох —
жалкий удел...
Тебе не везет в любви,
и хуже того — и в картах...
Ах, мон шер, — такова селяви:
в координатах Декарта —
(прости, что немного резок)
прямая между двух точек — всего лишь отрезок.
Так заявляет задачник.
Может, ты неудачник?
Тогда нас уже — двое...
Не молчи — вместе давай повоем
на луну...
Ты знаешь, я тут знаю одну
неплохую таверну...
Впрочем, возможно, ты трезвенник. И, наверно,
потому и молчишь
а, значит,
напрасно трачу
я свои словеса,
и — да здравствует тишь...
А, может, ты... Бог, и адрес твой — Небеса?! —
что тебе жалкий крик человечий,
мой молчаливый Предвечный?
Что ж, скоро свидимся — ждать недолго,
дорогого
стоит молчание Бога —
и — до встречи!...


ТО, СЁ, БАСЁ И ФУКУЯМА
 
И тело падает в апрош,
навылет пулею прошито...
Тупым рейсфедером чертеж
до дыр исчеркан деловито.
Ген разрушения Энош
довел почти до абсолюта:
порой не сразу разберешь,
где гром бомбежки, где — салюта...
На мир нацелен "мирный атом",
и правит бал свой Сатана там —
в лазури волн блестит атолл
под злобным оком аятолл...
Существования абсурд
похож на лунное затменье —
там, где был ум — недоуменье,
где было время — безвременье,
где правил гений — там манкурт,
то, сё, Басё и Фукуяма,
то ути-Пути, то Обама...
Кровавое мурло Ислама
лоснится жиром "социала",
и градиент потенциала
великой прежде белой расы,
а ныне — бледной биомассы
(что ни свершит — все мимо кассы) — 
стремится к полному нулю...
И мечется Энош в бессилье.
Конец времен. Пята Мессии.
Гуляют бесы по России
и подбираются к Кремлю.
Утрачен смысл, посыл и вектор,
но время — опытный прозектор,
смеясь, на нас взирает Некто
в камзоле, фижмах, парике —
потянет ниточку-другую,
натянет тетиву тугую,
сотрет в муку, согнет в дугу, и —
войдя в смертельное пике,
в бесславном сгинем тупике...

2015


ВРЕМЯ ЗЕРО
 
Время Зеро.
И в землю зерно
не посеешь — ибо
ничего не пожнешь. Либо
вырастет лишь одно —
«чудище Обло,
огромно, озорно, стозевно и лайяй…» *
(от себя добавлю — и злобно)
Зона —
«от кирпичной трубы и собачьего лая» **
до Гудзона —
и дале...
Мы — в финале,
в конце времен —
новый Армагеддон.

Время Зеро.
«Имах шмо узихро» ***
уже бесполезен зело,
ибо иные
этот мир спасают мессии.
И разум понять бессилен
кривые
зеркала,
в которых
отражается мгла...
«По ту сторону добра и зла» — ****
только порох…
И побеждает Корах.

Время Зеро.
Нам повезло —
мы давно уже
в винительном падеже —
не различая добро и зло,
существуем не благодаря, а назло,
не во имя, а вопреки —
на берегу реки,
именуемой Стикс...
Усмехается Сфинкс:
Авель теперь убивает Каина,
ему рукоплещет окраина…
Давно засохло Познания древо —
Ева
вовсю искушает Зм`eя;
альтернатив не имея,
Адам обратно вставляет ребро —
Время Зеро.

_____

   *   Эпиграф к книге «Путешествие из Петербурга в Москву» Александра Николаевича  Радищева (1749—1802)
  **   Строчка из стихотворения И.Бродского «От окраины к центру»
 ***   (иврит) «Да сотрется его имя и память о нем»
****   Название произведения немецкого философа Фридриха Ницше.

2015


РАЗОРЕНИЕ
 
Ну вот и все — гнездо разорено,
в нем мерзость запустения, бедлам —
здесь пыль столетьями копилась по углам,
наверно, со времен Бородино...

И он взглянул на черный потолок,
где серым крепом виснет паутина,
на стену, где вчера была картина —
ее, наверно, дворник уволок...

По гулким комнатам прошелся неспеша —
повсюду сырость, как на дне колодца...
Он медлил — здесь навеки остается
его осиротевшая душа...

Он вспоминал, как было все тогда —
струился свет, под звуки фортепьяно
звучала песня: "Маритана, Маритана!",
и мамочка — так дивно молода...

Вокруг веселый смех, посуды звон,
дым сигаретный тянется с балкона —
как хочется сегодня быть влюбленным! —
и он решил, что он в НЕЁ влюблен...

ОНА сидела, тихая, как тать,
молчала, и бледнела от смущенья —
едва ли женский гений разрушенья,
в глазах ЕЁ он смог бы прочитать...

...И вот гнездо разрушено. Оно
лежит у ног ЕЁ, поверженное, в пыли...
Нет мамочки — она давно в могиле,
но крутится времен веретено...

Он запер дверь. Ключи закинул в ящик.
Покончив с прошлым, выскользнул на свет.
И снова оказавшись в настоящем,
он понимал, что будущего нет...

Он возвращался к НЕЙ —
как будто шел с повинной,
с разорванной до крови пуповиной,
к безрадостной, бессмысленной, и длинной
чреде оставшихся унылых дней...

Он возвращался к ТОЙ —
постылой, нелюбимой,
и в ненависти непоколебимой
к нему — и к жизни, что промчалась мимо —
чтоб завершить печальный круг земной...

2016


ЗИМА БУДЕТ ДОЛГОЙ
 
зима будет долгой
холодной и серой
зима будет вдовой
убогой и сирой
зима будет вдоволь
приправлена серой
печальной дорогой
к погосту от мира
зима будет мрачной
промозглой унылой
безлюбной безбрачной
безумной постылой
бесславной безбожной
безличной безбрежной
безликой ничтожной
бездарной бесснежной
зима будет вечной
и бесконечной
зима будет грустной
и одинокой
бесчеловечной
мукой сердечной
пыткою гнусной
зла и порока
зима нас слезами
обильно умоет
разлукой терзая
и мглой голубою
зима нам закроет
усталые вежды
в могилу зароет
былые надежды
и этой зимою
свои смежив веки
простимся с тобою
навеки навеки

2015



ИЗ СБОРНИКА "SUB SPECIE AETERNINATIS"

SUB SPECIE AETERNINATIS

Нет, непросто лечить недуг под названием «ты»…
Но однажды – я думал – что сжег за собой мосты,
Ощутив под ногами семь миль пустоты…

Оттого-то, возможно, что просто тогда во мне
Было гораздо больше любви, чем вовне –
Я проиграл в той неравной войне…

А потом я узнал, что ты счастлива с мужем в Австралии.
Что ж, до встречи, моя ненаглядная, в звездном астрале. И
С точки зрения вечности, все происшедшее – к лучшему... И так далее...

И висящие на веточках клена жемчужные нити,
Освещенные ласковым солнцем, стоящим в зените –
Лучший в мире – поверь мне, родная, – психоаналитик...

С точки зрения вечности, нас уже нет (как некстати!)
Или нет нас еще… Так за что же, за что эту цену мы платим?..
Впрочем, и это уже неважно – sub specie aeternitatis…

St. Louis. Nov. 1995
______
* Sub specie aeternitatis – (лат.) с точки зрения вечности


ОСЕННЯЯ МЕЛАНХОЛИЯ
 
                И.Н.

Ты знаешь, мне бесконечно грустно
в начале осени, когда вновь себя ощущаешь беспомощным школьником
и с тоской вспоминаешь о забытых за лето "письменно и устно",
а также вечную у доски возню с треугольником,
который бывает то равнобедренным, то равносторонним,
а этот и вовсе в окружность вписан....

Осень. Пора расставаний и писем.
И всё нестерпимее быть посторонним,
представляя, как кто-то входит в тот дом...

Хотел написать: "В твой дом". Да запамятовал я – кто ты?
Я даже слезу не могу размазать по щеке, вспоминая имя.
Собственно, это уже и неважно. Заботы
приносят иные люди и те, кто приходят с ними...

Ах, да что за лукавство! Я помню имя
и даже похожую на зернышко граната родинку
над левой грудью твоей, что ласкал я губами своими –
единственное, о чем я жалел, навсегда покидая родину.

Как странно, что мы по-прежнему существуем одновременно,
в одном пространстве, одном измерении и даже одной стране.
Т.е., соотношение пространства и времени практически неизменно,
и, значит, память – это и есть четвертое измерение, а не
обыкновенное хранилище всяких сведений, событий и дат.

Память есть зеркальное отражение времени. Оглянувшись назад,
видим будущее, но уже как свершившийся факт.
Plus quam perfectum... Но кто виноват,
что нами повелевают разные звезды,
разведя нас столь далеко в нашей памяти,
что уже разделяют не дни, и не версты –
мильоны парсеков протуберанцами вьются за нами... Ти-
хое лето прошло. Осень. Привычная меланхолия. Грусть.
Мимолетное воспоминание о давней погоне за раем.
Глупо, ведь мы все равно умираем...
Отчего же я помню тебя до сих пор, наизусть?

St. Louis. Nov. 1995


ОСЕНЬ В ЦЕНТРЕ ХОЛОДНОГО МАТЕРИКА
 
Осень в центре холодного материка
Оглашается криком болотной выпи…
В тихом парке не слышно – ни матерка,
Ни столь привычного нашему слуху «Выпьем!»

Материк тот аршином никто не мерит,
Ум не терзаем вопросом: «Не оплошал ли я,
Навсегда покидая место рожденья?…» Из всех Америк,
Я счастлив, что выбрал эту. И нужное полушарие…

Осень в центре холодного материка
Кружит листья, словно юбки у дам в водевиле,
И высОко-высОко плывут в небесах облака,
Отражаясь в застывших фонтанах Hotel de Ville…

За садовой оградой, покрытой сурьмою и медью,
Как зверек, притаился сверкающий лаком «Бьюик»…
Новизной поражает тот факт, что, думая о соседях,
Улыбаешься,  вместо привычного  т а м  «Я убью их!..»

Осень в центре холодного материка
Сохраняет зелень травы и ее безупречность…
Время, похоже, остановилось… И даже река
Ровным течением мысли наводит на вечность…

Тонким кольцом Сатурна повисла над городом Арка.
Пароходный гудок хрипловато басит с Ривер-Сайда.
А вокруг ни души… Но в аллеях притихшего парка
Мне порою мерещатся тени – тени Сондры и Клайда…

Осень в центре холодного материка
Навевает приятные мысли о Сартре и Прусте…
И когда ты счастлив, то можешь взгрустнуть слегка,
Расставаясь навеки с той – безысходной и черной грустью…

Сент Луис. Ноябрь 1995 г. (Восстановлено по памяти сентябрь 2015)


РАССУЖДЕНИЯ В ОБЪЯТЬЯХ ГЕТЕРЫ
 
Милый Найджел, когда переходит безлюбье все мыслимые пределы,
И подругой\женою подавлена чувственность сверх всякой меры —
Позабудь о душе своей, совести, долге, морали — всё это химеры,
Коль безвинно страдает твое Б-гом данное бренное тело.

Милый Найджел, поди разберись-ка в себе, отделяя зерно от плевелов,
И попробуй понять, сколько в том, что зовешь ты любовью, процентов
Лицемерия,  ханжества, лжи, показухи... Согласно закону Паретто —
Только двадцать процентов. А все остальное — либидо, желания тела.

Милый Найджел, зачем тебе мучить себя, попирая законы природы и Фрейда,
И зависеть от вечных причуд и истерик жены (иль подруги) строптивой,
Стань свободным, мой друг, и избавься от ложного императива —
Небо звездное видно лишь тем, кто в ночные пускается рейды...

Милый Найджел, поверь мне, дружище, намного честнее
Та, что дарит любовь свою, ласки и тело по сходной цене. И —
Нет порока ни в ней, ни в тебе... И гореть будет в адской геене
Ни она и ни ты — а лишь та, что любовью и жизнью играет твоею.

Милый Найджел, я знаю, дружище, меня осуждаешь ты строго...
Только нежно лаская в любовном экстазе достоинства юной гетеры,
Становлюсь молодым я душою и телом... Поверь мне, я счастлив без меры —
Значит, Найджел, я выполнил главную заповедь Бога...

New Orleans 1995 (2015)


Я ГЛАЗ ТВОИХ ОЗЕРА ПОЛЮБИЛ
 
Я глаз твоих озера полюбил,
Но в них меня пугала неизвестность…
Исполнен вожделения, решил
Исследовать таинственную местность.

Я чувствовал, что гибну… что тону,
Но тут судьба мне ниспослала мостик –
Так оттенял тех глаз бездонных глубину
Твой бархатный, слегка с горбинкой, носик…

Губами жадными к утесу я приник,
Но этого мне показалось мало…
Журчал хрустальных слез твоих родник,
Внизу алели нежных губ кораллы…

О, буйный аромат весенних трав!
Твоих волос божественные струи –
Стремглав в них бросился, одежды все сорвав,
И губы встретились в горячем поцелуе…

Твой гибкий стан свободен от оков,
Над ним парю, как ангел над безлюдьем,
Ласкаю холмики твоих прекрасных грудей,
Пью терпкий сок гранатовых сосков...

Но я спешу все дальше, на восток –
Дорогу ведь осилит лишь идущий,
И вот передо мной встает лесок –
Он полон радостей земных и райских кущей…

Пещеры там пленительные своды,
Я в одиночестве своем по ним грущу
И часто милости у Господа прошу...
И вот сбылось – теперь стою у входа!

Мольбы услышаны, твоя раскрыта тайна…
У входа в дивную сокровищницу мира
Я слышу ласковый приказ твой: «Милый, майна!»,
И в сладком стоне нежный шепот: «Вира!»…

2014


ORA PRO NOBIS
 
Снова и снова колдую словами в безумной нирване
И в полуночном бреду шевелю я беззвучно губами…
Кто ты? – лица твоего я не видел, не слышал твой голос,
Но к Небесам обращаюсь, взывая отчаянно: «Ora pro nobis!» *

Боже Всесильный, Господь Всемогущий, яви свою милость
К той, что Звездою Блуждающей в жизни моей появилась,
Нежным лучом осветив одичавшую душу, недужную совесть…
Словно молитву шепчу покаянную: «Ora pro nobis!»

Ибо я верую в мудрость Твою и в Твою справедливость –
В чем же душа ее чистая, светлая так провинилась?
Видишь – пуста прегрешений небесная опись –
Вновь умоляю, прошу о пощаде я: «Ora pro nobis!»

Ora pro nobis – ведь все друг за друга в ответе!
Ora pro nobis – я верю, Любовь выше смерти!
Ora pro nobis – спаси, сохрани и помилуй!
Ora pro nobis – пусть Жизнь запоет с новой силой!
_________
* Ora pro nobis (лат.) - Молись за нас!


О НЕТ, ТЫ НЕ МЕНЯ БЛАГОДАРИ!
 
О нет, ты не меня благодари!
Кто я такой? Быть с Господом на "ты" –
Едва ли чести мог такой быть удостоен...
Но Он внимает тем, чьи помыслы чисты,
Мои молитвы Он услышал – я спокоен...
И больше ничего не говори!..

О Б-же мой, как наши души хрупки!
Порой от этой мысли я дрожу...
Боюсь разбить чужую жизнь, как скорлупки –
И потому в любви признаться не спешу...

Доверим Г-споду вершить земные судьбы –
Он дарит нам надежды и мечты
Я за тебя всегда молиться буду,
И буду счастлив знать, что есть на свете ты...


И ДА ХРАНИТ ТЕБЯ ГОСПОДЬ!
 
Так много я хотел сказать... Увы, не смог...
Стихи не пишутся, и не ложится слог,
И в черном небе мириады звезд,
Как бусинки твоих застывших слез...

Как трудно подобрать слова
Напутствия – без жалости и фальши...
Не мучь себя, не думай: "Что же дальше?"
Лишь об одном молю – чтоб ты была жива!

Измучены твои душа и плоть,
И завтра предстоит нелегкий бой...
Не бойся ничего – ведь я с тобой!
И да хранит тебя Господь!




ИЗ СБОРНИКА "МОЯ ОЙКУМЕНА"

МОЯ ОЙКУМЕНА
 
Я живу в краю, где природа
скупа на дары. О времени года
узнаешь, листая календари,
и температура снаружи – та же, что и внутри.

Она же – температура тела.
Смена сезонов не поражает безумием красок,
или засыпанием земли под саваном белым,
торжеством пейзан и движением рысью классических саврасок.

Из-за жары и лени, не родившись, здесь умирают благие –
и не очень – намерения. Царствует ностальгия:
при виде пальмы начинаешь рыдать о березках,
о которых и прежде только читал, да и то лишь в сносках.
 
Кстати, о пальмах – они здесь повсюду,
девальвация тропической роскоши. Вуду
и людоедство не за горами. Качаясь на пальме,
туземец вспоминает отпуск, проведенный на Пальме   

(та, которая на Майорке), а, может, в Ницце…
Впрочем, сейчас у них на прицеле Т`айланд.
Водят «Хонды» и «Вольво» и владеют тайной
неуменья штанами прикрыть ягодицы.

Страна на карте – тоньше вязальной спицы –
два цвета на флаге, и две столицы.
Границы
разделяют не страны – цивилизации.
И угроза всеобщей мобилизации –

ибо куда ни кинь – везде сидит
двоюродный брат-семит,
дик и злобен, зело сердит.
Плюется ракетой, джихадом грозится –
нелегко здесь приходится бледнолицым.

Свадьбы здесь сменяются панихидами –
мы в своем детстве мечтали стать
космонавтами, они – шахидами
(как вариант на то же небо взлетать).

Впрочем, эти детали не попадают на
цветные открытки с видами,
и страна, как обычно, полна
паломниками всех мастей и гидами,

гордится чемпионами баскетбольной лиги.
Столицу здесь величают "городом трех религий",
и с какой бы точки ты ни снимал эту столицу, как клякса,
торчит на снимке фаллический купол мечети Аль-Акса…

Господь здесь ходит запросто – в домашних шлепанцах,
посещая кухни, столовые, спальни и прочие помещения –
иудею не нужно расшибать себе лоб и оземь шлепаться,
тем паче пис`ать на Высочайшее Имя прошения,

ибо каждый из нас уже заслужил прощенье Небес
только тем, что находится здесь…

Ноябрь 2014, Йерушалаим


У НИХ ЗИМА, И СНЕГОМ ЗАМЕЛО. СТАНСЫ

У них зима. И снегом замело
Пределы той немереной страны.
И торжествует бойкое стило,
Вновь воспевая прелести зимы.

А я… Скажи, а мне что воспевать? –
Уже лет двадцать я не видел зим.
Здесь вместо вьюги воет муэдзин,
К войне со мною призывая рать.

Страну мою, в которой я живу,
Люблю, но очень странною любовью…
И томик Лермонтова дремлет в изголовьи,
И каждое мгновенье – дежавю.

Живу на сретенье эпох и парадигм,
Построив башню из слоновой кости,
Я сам себе слуга и господин,
И чувствую себя незваным гостем...

Вокруг меня чужая жизнь кипит –
Веселая, трагическая, злая, –
И хоть язык и речь я понимаю,
Я здесь не свой. Я вечный апатрид.

Храню свое отечество в себе,
Оно моя отрада и оплот.
И жаль мне, что покорное судьбе,
Оно со мною вместе и умрет.

Декабрь 2014, Лод


КТО ЖЕ ТАКИЕ - ЕВРЕИ?
 
Да, я с детства впитал эту странного привкуса горечь,
И носил самому непонятную мне непохожесть.
По едва уловимым чертам, по фамилиям «евич» и «ович»
Чужаков от своих отличал, остро чувствуя кожей.

Много лет разбирался с проклятым я этим еврейством,
Непонятно мне было, за что нам дано испытанье такое –
Что оно означает – проклятье? геройство? плебейство?
Чем евреи отличны от всех окружающих «гоев»?

Говорили на их языке, имена их носили. Страною
Мы гордились со всеми, и звали Россию Отчизной…
Но откуда взялось это вечное чувство изгоя,
Чужака, апатрида, изгнанника… И с укоризной

Нам вослед головою качали носители «титульных наций»,
Ведь для них все евреи – герои смешных анекдотов…
Но евреи привыкли к насмешкам. Устали бояться –
С головой уходили в науку, искусство, работу…

Переняв у народов обычаи, нравы, язык и культуру,
Проросли на земле семена Авраамова древа…
Но едва приходил Шикльгрубер, Хмельницкий, Петлюра,
Шли евреи направо… А все остальные – налево…

Мы разбросаны были средь сотен племен и народов,
Бог рассеял евреев, рассыпал, как горстку горошин,
Чтобы мы прорастали средь них, в ожиданье Исхода.
Как единый народ сохраняла лишь память о прошлом…

И сегодня отнюдь не окончена странная повесть,
Нам еще предстоит испытаний нелегких дорога…
Кто ж такие – евреи? Не знаю... наверное – Совесть.
Обо всем остальном вы спросите-ка лучше у Бога...

2015


МНОГОСТРАДАЛЬНАЯ ЗЕМЛЯ
 

Многострадальная земля...
Дома щербаты от пробоин,
В железных сорняках поля.
Зане здесь каждый житель – воин.

И нет спасенья, нет поблажки,
Зане здесь каждый житель – стоик.
А мир пока лишь на бумажке,
И столько, как она, и стОит.

Отвержен злобой человечьей,
Храним Израиль Б-жьей дланью.
Зане народ – святой избранник,
Непобедим, велик, и вечен...


ЗЕМЛЯ, КОТОРУЮ Я ТАК И НЕ ВОСПЕЛ...

         Семену Гершовичу, на память о Кумране


Гор Иудейских щерится оскал,
Ущелья зев зияет черной пастью.
Шарав* жестокий рвет меня на части
И пыльным вихрем вьется среди скал.

Здесь все мертво – и море**, и земля,
Погасло солнце, съеденное смерчем,
И в дикой пляске смерти мир заверчен,
Но слава Богу, что ему не до меня…

Таков мой край, похожий на край света.
Здесь мой удел. И, видимо, предел.
И повенчает нас безжалостная Лета
С землей, которую я так и не воспел…

10.2.2015 Иудея.

*  Шарав — сухой, изнуряюще жаркий ветер на Ближнем Востоке
** Стихотворение написано в Кумране, на берегу Мертвого моря


НЕ ДАЙ ЖЕ Б-Г РОДИТЬСЯ ТАМ
 
           «Покидая родину, не оглядывайся!» 
           Сенека.


Не дай же Б-г тебе родиться там,
Где нелюбим ты, чужд и нежелаем,
Где ненависть крадётся по пятам,
То втихомолку, то с собачьим лаем.

Не дай же Б-г родиться чужаком
Среди волков, пытаясь выть по-волчьи,
Держа слова и мысли под замком,
И правду говорить — но только молча.

Не дай же Б-г своим пытаться стать,
Отринув от себя тысячелетья,
Стесняясь имени, кляня отца и мать,
И сечь в раскаяньи себя словесной плетью.

Не дай же Б-г ту родину любить,
И, обживая берега другие,
Всё зло и ненависть внезапно позабыть,
Рубашку рвать и выть от ностальгии...

2015


ВЕРНУЛСЯ Я НА МАТЕРИК
 
              «Восстань, пророк, и виждь, и внемли»
              А.Пушкин
              «Воротишься на родину»...
              И.Бродский


Ну вот, вернулся я на Материк,
И птица Рух, сиречь археоптерикс,
Крылом взмахнув, меня заправив в ксерокс,
По факсу шлет: «Приехал Мистер Икс».

Ну да, ну да – скорей всего, я спятил,
Хвативши лишку, и не закусив...
Мне наплевать на Ваш императив –
Я встретил ангела сегодня на закате!

Допреж он мне сказал: «Восстань и внемли –
Пророка ждет Великая Страна...»
А я ему: «Изыди, сатана!
Вовек мне не нужны чужие земли»...

Пусть бросит камень тот, кто без порока –
Пророков нет в Отечестве своём
(Светило падало в бездонный водоём),
Отечеств не бывает у пророков.

Он за своё: «Вставай, глаголь и жги!
Сердца! Людей! Тебе дана большая сила –
Круши и рушь! Жестокость альгвасила
Тебе к лицу...»  Но не видать ни зги

Во тьме кромешной. Ангелы и черти
Открыли душ людских аукцион
(У небожителей такой аттракцион)…
«И коль придется мне идти Долиной Смерти,

Не убоюсь я зла – ведь Ты со мной!» *
В отчаяньи шепчу Псалмы Давида...
И, возвращаясь в опостылевшую Лидду, **
Я завершаю грешный круг земной…

20 августа 2015 г. Лод.

*  Из 23-го Псалма Давида
** Лидда – одно из древних названий израильского города Лод.

ОЛАМ АБА
 
Тонкий серп полумесяца в этих широтах
Давно превратился в зловещий символ ислама…
Но пока все тихо – и юная мама
В кокетливых шортах
Дочку выгуливает в коляске,
И враг притаился где-нибудь на Аляске…
Лишь две звезды блестят в поднебесье.
На мне одеяние мракобесье
Местного ортодокса –
Костюмчик и шляпа чернее кокса,
Униформа солдата Божьего войска
Усиливает дихотомию, сиречь двойство
Души распятой…
Колонной пятой,
Эти стройные ножки в коротких шортах –
Не иначе, проделки черта…
Шагаю скрипу детской коляски в такт…
А черт усмехается и говорит мне: «Так!»
А Б-г, как всегда, молчит…
Благоухает самшит,
В траве стрекочет сверчок…
И я черта прошу, только ты – молчок,
Иначе дело мое – труба!..
– Ну что ты, – смеется мне черт, – могила!..
Ночь уже разлила чернила,
А я потерял свой «Олам Аба»…*

* «Олам Аба» (иврит) – будущий мир


В ДЕНЬ ОСЕННЕГО РАВНОДЕНСТВИЯ
 
В день осеннего равноденствия,
с учетом повышенной температуры,
предпочтительней все же бездействие –
день лишь подобие синекуры,
только наоборот:
телодвижения – лишний расход
энергии
с почти нулевым к.п.д...
Лучше сидеть под перголой,
раздевшись почти до нижнего,
и наблюдать па-де-де
пыльного ветерка-сирокко.
В этом вся прелесть хотя и Ближнего,
но все же Востока;
и она заключается в том,
что здесь никогда не наступит "потом",
как, собственно, нет никакого "вчера" –
только вечный хамсин и жара,
наказанье Господнее...
К потным телам прилипает исподнее,
"тень" на местном наречье звучит как "цель", *
как бы явный намек на то, что цель –
навсегда оставаться в тени
там, где равно-бессмысленны ночи и дни...

Лод 2015


ЖАРА
 
Сменить свой гнев на милость не спешит
природа; календарь ей не указка —
октябрь, а в знойном мареве дрожит
пейзаж за окнами, и в нем все та же краска
преобладает — желтый терракот,
лишь кое-где вкрапления "зеленки",
земля, как пересохший антрекот,
и шины плавятся касанием бетонки.

И небо цвета стираных кальсон
не предвещает перемен погоды,
и ты не различаешь явь и сон —
здесь круглый год всегда один сезон,
и здесь всегда одно лишь время года.

И потому, когда придет черед
расстаться с этой выжженной юдолью,
тебе покажется, что жил всего лишь год,
расплавленный жарой, тоской и болью...

04.10.2015, Лод.


ХАМСИН
 
Небо слилось с горизонтом в глухой неизбежности.
Чахлое солнце пропало, как теннисный мяч на корте.
Кровь закипает – словно в реторте – в трахеях, в аорте,
Воздух липнет к телу сорочкой не первой свежести.

Город расплавлен в огненном смерче, как Хиросима.
Пыль скрипит на зубах, обрекая нас на бесправие.
Так лежащая в тысяче миль отсюда Аравия
Экспортирует древнюю ненависть в виде хамсина.*

Всякое сопротивленье бессмысленно, глупо, нелепо.
Пустынные улицы пышут жаром – раскаленная домна.
И одинокий безумец, рискующий выйти из дома,
Выглядит, словно покойник, вылезающий из склепа.

Ибо город давно уже мертв. Такова цена и расплата
Нам, презревшим родные пенаты, воспевателям зим…
Воет истошно под куполом минарета злой муэдзин –
Ангел смерти повис над землею – тенью Понтия Пилата…**


* Хамсин — сухой, изнуряюще жаркий ветер на Ближнем Востоке, несущий пыльные бури из Аравии
** Сезон хамсинов в Израиле, как правило, начинается во время праздника Песах. У Понтия Пилата хамсин вызывал приступы мигрени, один из которых (по версии М.Булгакова) закончился весьма трагически...



ПАСХАЛЬНЫЕ СТРАДАНИЯ
 
Ой, да не машите крылами вы белыми, гуси да лебеди!
Ой, да не пойте, бояре-бояне, вы звонкими гуслями!
Ай, да не до любови мне, братие, — с дамами там или с ледями —
Всё думу думаю, ой, други верные, ой, думу грустную...

Ай, да не плачь ты по брату Иванушке, дева Аленушка,
Ой, где-то скачет твой братец Иванушка беленьким козликом.
Ой, припекает весною Ярило — сиречь Красно Солнышко,
Вот только грусть да печаль мне на сердце легли черным облаком...

Ай, родила меня матушка, отрока грешного, буйного неслуха,
Ай, как же носит землица святая такого шального касатика...
Ой, лишь два дня остается, дружинушка верная, до Седер-Песаха,
Оттого и кручинюсь — вгоняет в депрессию та математика.

Ой, Б-жьей волею, ой, дланью мощною — мышцей простертою
Вышли мы все из Египта той ноченькой темною, в страхе и в дрожи мы...
Жестоковыйные, жестокосердные, рогом упертые —
Мы запаслися мукою, водицею, но — пролетели мы с дрОжжами —

Или дрожжАми — не суть, только факт налицо: тесто сдобное
Ты не замесишь в пустыне, коль с дрОжжами есть напряженка — и
Лишь удалось нам испечь нечто очень сухое и малосъедобное —
И питались мацою в пустыне мужи сотоварищи, с детками, с женками...

Вот изволь, мой болезный, теперь каждой Б-жьей весною,
Дом скрести свой убогий, его вычищая до дыр и до блеска,
Изгоняя, как черта из церкви, из дома трефное-квасное,
Доводя чистоту до абсурда, бурлеска, гротеска...

И не лепо ли бяшеть мне, братие-други, про беды и горести —
Только время нам вспять повернуть уж никак невозможно — и,
Я вам прямо скажу — правду-матку, по чести и совести:
Вдругорядь, покидая Египет, евреи, прошу, запасайтесь-ка дрОжжами...

Песах 5756 (2016)


ИСХОД
 
С подмостков всё никак не сходит пьеса,
три тыщи лет подряд сплошной аншлаг —
вслух читка – уж в который раз на Песах, —
сценария "Прощай, родной Гулаг!"

Народ, способный параллелепипед
поднять на самую вершину пирамиды
(куда там Архимеду иль Евклиду!),
с прибором положил на весь Египет —

страну, которая взрастила и вспоила —
увы! — неблагодарного раба:
ушел, не оглянувшись, — в воды Нила
он плюнул, не сказав "Тода` раба`!" *

«Ура! Мы не рабы, рабы не мы!» —
скандировал народ жестоковыйный,
навеки покидая царство тьмы
и плутократии жрецов однопартийной...

И вел нас Бог к Земле Обетованной,
но хлеб изгнания, имевший вкус полыни,
развеял все мечты — отнюдь не манной
встречали «поколение пустыни»...

На Седер-Песах ** выпью по-старинке
положенные мне «арба косот» ***
за тех, кто в девяностом на Ордынке
со мною начинали свой Исход...

________
*  "Тода раба!" (ивр.) — Большое спасибо!
** Седер-Песах  (ивр.) — ритуальная семейная трапеза во время праздника Песах (еврейской Пасхи), на которой читается Пасхальная Агада, описывающая исход евреев из Египта
*** арба косот (ивр.) — "четыре бокала" вина, которые положено выпить во время Пасхального Седера


ПСАЛОМ
 
Я думал о Тебе сегодня, Бог!
Господь Предвечный, как Ты одинок!
Ведь нет подобного Тебе, навек Един,
Ты сам себе слуга и Господин…

А мы, Твои ничтожные рабы,
Земные черви, пасынки судьбы,
Моля о милости, льем слезы и елей,
И беззащитны мы пред волею Твоей…

Зане погрязли до скончанья дней
В грехах, пороках и безумии страстей.
Наш краток век, невечна круговерть,
За счастье жить, одна расплата – смерть…

Но, Боже, краткой жизни миг
Дороже Вечности порой. Ее родник
Неиссякаем. В каждой капле вновь
Рождаются надежды и любовь,

Боль расставаний, радость новых встреч
И муки творчества… Святой огонь зажечь
Ты смог в сердцах – его не погасить…
О, Господи, о чем еще просить?..

Я думал о Тебе сегодня, Бог!
Господь Предвечный, как Ты одинок!
Пусть смертны мы, и пусть недолог век,
Но жив пока – будь счастлив, человек…

Исход Йом Кипур - 10 Тишрея 5776 года
(23 сен. 2015 г.)



ЙЕРУШАЛАИМ
 
И опять этот профиль...
Дивный вид!
— Как тебе на Голгофе?
— Здесь сквозит...

И опять эта осень.
Птичий крик.
— Как тебе на погосте?
— Я привык...

И опять это небо.
Звездный дождь.
— Как давно я здесь не был!
— Это ложь...

И опять этот город.
Белый склеп.
— Чу! — рассвет будет скоро.
— Я ослеп...

И опять у подножья 
цепь охран...
— Что там строится, Боже?
— Третий Храм.

Иерушалаим 2015


НА ИСХОДЕ СУББОТЫ
 
На исходе Субботы, под звон метафор,
святость — елеем из древних амфор...
Душа пребывает в астральной выси,
столь благочинны слова и мысли, 
что их не доверишь перу, бумаге —
паришь над землею, как горний ангел…
На исходе Субботы стихи не пишут —
им не под силу заполнить нишу
духовности — лишь перечитывая Псалмы,
понимаешь, что жизнь дана взаймы…
Только простые слова молитвы
лечат страх предстоящей битвы…
Умолкают звуки кимвала, лютни —
наступают постылые, злые будни,
и, читая благословения Авдалы *,
слышишь, как звенят твои кандалы,
а под кожу опять заползает дрожь
перед новой встречей с тобой, Энош **…

__________
*  Авдала (иврит) — специальная церемония «отделения» субботы от будней
** Энош (иврит) —  здесь: человечество, мир людей


РОШ А-ШАНА
 
…И завершен вокруг светила оборот –
Пять тысячно семьсот семьдесят пятый
От сотворенья мира… Новый Год
Народ встречает Богоизбранно-распятый… 

Судьба – от слова «суд», и он грядет – 
За Богоизбранность всегда двойная плата…
Свой приговор на Судный день прядет
На Небесах коллега Понтия Пилата…

За все грехи я заплатил с лихвою – 
Зане, не снега скрип, не запах хвои, – 
Здесь пекло ада... На зубах песок…

Судьба – от слова «суд»... Видать, судьбою,
Приговорен к тебе, земля моя. C тобою
Я связан – словно с пулею висок…

* Рош А-Шана – еврейский Новый Год. Согласно иудаизму, в этот день на Небесах начинается суд над каждым человеком, а окончательный приговор выносится в Йом Кипур (Судный День).


ПРАЗДНИК СУККОТ
 
С милой рай в шалаше
(есть вариант — вигвам).
И если шалаш построен — cherchez
la femme...

А я с утра восседаю в сукк`e,
важный, как Бог,
лулав сжимаю в правой руке,
в левой — этрог.

Юный раввин читает Киддуш,
мне наливает штоф:
выпью за единение душ,
счастливы были чтоб.

А над отчизной плывут облака,
розовый терракот —
машут с небес мне: "До встречи... Пока!"
Праздник Суккот.

29.09.2015 11:24
_________
СУККОТ (иврит,  буквально `кущи`), семидневный праздник, начинающийся в 15-й день месяца тишрей, в память о кущах, в которых жили израильтяне в пустыне после исхода из Египта.
СУККА (иврит `шалаш`, `куща`), крытое зелеными ветвями временное жилище, в котором, согласно библейскому предписанию, евреи обязаны провести праздник Суккот.
ЛУЛА;В (иврит, буквально `побег`, `молодая ветвь`), нераскрытый веерообразный пальмовый побег, необходимый для ритуала во время утренней литургии праздника Суккот.
ЭТРОГ   цитрусовый плод, один из четырех предметов — арба‘а миним, используемых в ритуале праздника Суккот.
КИДДУШ (иврит буквально `освящение`), благодарственная бенедикция за освященные и дарованные Богом Израилю дни субботы и праздников


КАЖДОМУ СВОЕ?
 
Написано 25 апреля 2015 года, в день 70-летия освобождения Бухенвальда


Боже праведный, все ли тут верно – и нет ли ошибки в дизайне?
Богу – Богово, кесарю – кесарево, … Jedem das Seine?…*

В черно-белом кино, в черно-сизом дыму распахнулись ворота,
Пропуская в себя человечью труху… Златокудрая Лотта

Зачарованно смотрит и слушает странные возгласы «Вэй из мир!» **
Этих жалких подобий людей, от которых давно отвернулся весь мир…

Веймар спит… *** Видит сладкие сны Иоганн Вольфганг Гёте…
Что ему эти грязные Ицики, Ривки, да Хавки… Он грезит о Лотте…

Для того ли арийскую душу свою продавал доктор Фауст,
Чтоб от взрывов дрожала земля, и ревели истошные «фау»?…

Веймар спит... Но не спит в полумиле отсюда кровавое пекло,
Превращая людские миры в горький дым, горстки черного пепла...

Богу – Богово, кесарю – кесарево, и – … Suum cuique? ****
Чтобы снова очистился мир, погружаясь в кровавую микву?.. *****

Боже праведный, все ли тут верно – и нет ли ошибки в дизайне?
И евреи тусуются снова в Берлине и Франкфурте (тот, что на Майне)…
________
* Jedem das Seine (нем) – "Каждому свое" - надпись, сделанная немецкими нацистами над входом в концентрационный лагерь смерти Бухенвальд
** «Вэй з мир!» (идиш) – "Горе мне!"
*** Бухенвальд расположен рядом с Веймаром, в котором жил и творил великий Иоганн Вольфганг Гёте - автор знаменитого "Фауста", пережиший в юности увлечение юной Лоттой
**** Suum cuique (лат) – "Каждому свое"
***** Миква – ритуальный очистительный бассейн



5. 11. 1995
 
Снилось мне, что мы встретились на Юнион Стэйшн,
Возле входа в подземку, где нищие клянчат за Б-га ради.
Ты был, как всегда, моложав и подтянут — как на параде —
И держался довольно уверенно... Наверное, внешне

Это было похоже на встречу отца и сына,
После долгой разлуки, вернее, размолвки...
Разговор все не клеился, после пауз неловких
Повисали слова среди улиц морозно пустынных...

А потом мы курили. Молча. На город спустился вечер.
Стало зябко... «Тебя здесь считают предателем». «Знаю...»
Вдруг, схватившись за сердце, под землю стал уходить... Исчезая,
Помахал мне рукою: «До встречи... до встречи... до встречи... до встречи...»

. . . . . . . . . . . . . .

Наутро выпал первый снег,
Покрыв дома, автомобили...
А мама позвонила мне:
«У нас тут Рабина убили...»

St. Louis. 5.11.1995


ДЕНЬ БЕСПАМЯТСТВА
 
(на "День памяти" И.Р.)

Намеренья благие нас ведут...
верней, мостят тропу к преддверьям ада...
А дальше — вехи: Мюнхен, Осло... Тут
неважно руку чью — Адольфа ль, Арафата
ты пожимаешь... Лживостью речей,
ты ублажаешь — палестинца или немца...
Как быстро в нас погас огонь печей! —
Дороги "мира" вновь ведут в Освенцим...

Я помню всё: братанья с палачом,
объятия с небритым визави,
и руку, что по локоть вся крови
еврейской, пожимал он горячо.
Под звук фанфар и праздничный салют
автобусы взрывались, гибли люди...

...Израиль скорбит и хнычет: "Не забудем!"
И снова почести убийце воздают...

"День памяти"... Нет, не рукой Амира
был остановлен тот, кто на закланье
чужие жизни положил "во имя мира" —
о нет — то было Б-жье наказанье!..

Скорбит Израиль. В трауре столица,
и льется благостная патока речей.
Вновь в отблесках свечей пылают лица —
забыв о жертвах, поминают палачей...

25.10.2015 Jerusalem


ДАВНО ИСЧЕЗЛО ЧУВСТВО ДОМА
 
Давно исчезло чувство дома,
хоть есть и крыша, и кровать,
и есть случайный круг знакомых,
которых мог бы и не знать...

Я здесь живу — ни зван, ни прошен,
хоть, вроде, свой здесь, но чужой,
воспоминаньями о прошлом
покрыт, как старый якорь ржой...

Здесь повторяемость событий
и завершаемость кругов
ведут к желанию отплыть — и
иных достигнуть берегов.

Но далеко желанный берег,
в тумане скрылся — не доплыть:
став открывателем Америк,
я умудрился их закрыть...

Здесь небо вечно-голубое,
и вечно желтый здесь песок...
Когда-то был самим собою,
но здесь собой я стать не смог...

Лод, 2015


БЕЗ ВОЗДУХА И ПОЧВЫ
 
Нет, не растут стихи без воздуха, без почвы —
На улочках глухих, где днём темно, как ночью,
На выжженной земле, где пыль прилипла к нёбу,
Где всюду прах и тлен. И где плывешь амёбой

В потоке сточных вод земных цивилизаций,
Где все наоборот. Где быть, а не казаться —
Почти напрасный труд. Где, веселясь на тризне,
Друг другу сладко врут, клянясь в любви к отчизне.

Где верою в Творца вовсю торгуя бойко,
Заблудшие сердца вербует Божье войско...
Здесь, умирая, стих — без воздуха, без почвы,
Паря в мирах иных... Каких? Не знаю точно...

Лод 2015


КАК СТРАШНО РОДИНУ СВЯТУЮ НЕНАВИДЕТЬ
 
Вновь солнцем выжженная сонная Шфела
Дрожит, как студень, в мареве хамсина…
И заунывный вопль муэдзина
Звенит, как надоевшая пчела…

Как страшно родину святую ненавидеть,
Печально осознав на склоне лет,
Что все, чем связан был ты с нею, и все нити
Давно оборваны. И вновь исхода нет.

Что все твои стремленья и надежды
Давно растрачены в бессмысленной борьбе
За жизнь. За выживание. А между –
В покорности к невыбранной судьбе…

Я вновь растерян и ищу дорогу
Туда, где бьют прохладные ключи…
«Где путь мой, укажи!» – прошу я Бога
Но Бог внимает – и торжественно молчит…

Лод, 2015
______

Шфела — прибрежная равнина в центре Израиля
Хамсин — сухой, изнуряюще жаркий ветер на Ближнем Востоке



MARE MEDITERRANI
 
Эта планета необитаема, хоть я нашел здесь довольно развитые формы жизни. Это вообще-то лишь отголоски того, во что хотелось бы верить, и того, что можно любить...

I

...Тонкая нить
Сохраняет последнюю связь
Сна и жизни, жизни и сна –
Одна
Смутная мысль владеет мозгом –
Поздно!
И прошлое вспоминаешь смеясь.

Как долго пытался им крикнуть:
«Я свой!»,
Но, слыша в ответ лишь вой,
Решил и от этой боли отвыкнуть…

II

Организм отторгает
Инородные ткани,
Имплантированные хирургом.
Я понял это однажды под Петербургом,
Почувствовав вдруг яснее чем ранее:

     Время мое убывает.
     Время меня забывает.
     Время меня убивает.

И я сел в самолет,
Оторвавшись от шестой части суши,
В которой сердце бьется ровнее и глуше,
И отправился в первый свой звездный поход.

Да, «сквозь тернии к звездам» –
Так задумано это было вначале,
Но и в новых мирах меня ждали печали
И я снова услышал: «Поздно!»

III

Поздно!
Хоть, видимо, был я создан
По образу и подобию Б-жию,
Но слишком долго я шел к подножию,
И нет уже сил подниматься сквозь тернии к звездам.
Но нет уже и дороги назад –
В лоно тупых человеческих стад…

И вот я сижу у моря,
И это – единственный собеседник,
Которого я в состоянии слушать.
И равно удаляясь от счастья и горя,
Я внимаю волне, стремясь тишину не нарушить…

Сентябрь 2001


ЗДЕСЬ, НА ЮГЕ...
 
Вот прошло четверть века уже,
с тех пор, как поменял я свое ПМЖ…
Обитание на Юге
имеет ряд преимуществ:
можно ходить почти неглиже,
не вызывая раздражения власть имущих,
наслаждаясь формами любимой подруги.
И не только ее –
здесь минимальны не только одежда,
но и белье,
да и вообще, все, что между…
Нагота здесь естественна, как смысл и сущность.

Иногда с содроганием
я вспоминаю прежнюю серость
и зачумленность северных зим,
лишенных любви и тепла,
и бесформенные тела,
завернутые в тыщи одежд, словно кокон –
только раздеть их – сплошная морока,
и для штурма нужна особая смелость...

Здесь, на Юге, повсюду властвует Эрос,
тонким либидо воздух пронзив.
Втайне мечтаешь о полигамии…
Никого не удивишь тут босыми ногами и
даже в офисных джунглях хай-тэка  –
демократия есть свобода раздеть человека,
наделив его остальными правами…

Там, на бывшей родине слонов,
не мог бы представить даже в кошмаре я
эротических снов
этот вполне привычный на Юге дресс-код:
аппетитно глядят на тебя полушария
той части тела… назовем ее «не-перед»,
полу прикрытой подобьем штанов
местного пролетария.

Южное море манит,
переполнены пляжи…
Бикини на потных телах тоньше пряжи.
Мелькание
едва прикрытых частей
тела –
грудей, промежностей
ляжек и прочего мяса...
И вся эта биомасса
будоражит
воображение, одуревшее от интима,
ощутимо
выводя за мыслимые пределы
чувственной аномалии
восприятие половой принадлежности.
Поневоле вспоминаешь о Фрейде...
И среди всей этой вакханалии
невозмутимы
лишь пароходы на рейде…

И не спрашивай у подруги,
что модно ныне
в Париже, Мадриде или Пекине:
здесь, на Юге,
никогда не выйдут из моды подпруги,
именуемые «бикини»…

Tel Aviv, 2014


ЭЙЛАТ
 
Пришел черед – и вечно-голубое небо
Над царствием гортанных звуков
И вокабул, что справа пишутся налево,
Но тем сильнее власть кириллицы и мука
Забытых странных снов.
И осознанье, что любовь
Не есть награда по совокупности достоинств личных,
Но – природный дар,
Никак не изменяемый перемещением в пространстве
Или активностью иных телодвижений,
Молитв и приворотных зелий,
Присветных мук, или полночных бдений…
Легко смиряться с мыслью: "Я не гений".
Отчего ж
Безлюбье вызывает дрожь?
Допустим, что душа газообразна –
Природа газов так разнообразна!
Мою же душу образует гелий,
И тут не важно – гений иль не гений, –
Душа инертна,
Но она бессмертна! –
И, следовательно, обречена
Через десятки инкарнаций
Тащить тяжелый груз фрустраций,
Меняя, разве, только имена…

Сентябрь 1997, Эйлат


 
ИЗ СБОРНИКА ОТ ЛЮБВИ ДО НЕНАВИСТИ

ОДИНОЧЕСТВО
 
– Милый, чего тебе хочется?
Скинута недоверия пелена.
– Одиночества, одиночества…
Недосказанность. Тишина.
Смутно, неверно во тьме лицо твоё,
Глаза глубоки, отблески слёз…
В мокром осеннем саду вороньё
Предвещает мороз.
… И пустота. Незавершенность
Дел и мыслей.
Былых желаний обреченность.
Холодный рислинг.
Тошнотворность потухших окурков.
Сиротливо сереет рассвет.
Отсыревшая штукатурка
И скрипучий паркет.
Но предательски где-то крадется
Новый день в закоулках глухих.
Только он никогда не проснется.
Отлюбил. Успокоился. Стих.
1984


В ПОСЛЕДНИЙ РАЗ
 
За нашей дверью –
                туман густой.
Прости, поверь мне,
                шепчу: «Постой...»

Прошу, останься –
                в последний раз:
ведь, может статься,
                как раз сейчас

прочту решимость
                в твоих глазах,
и суд свершится
                на Небесах…

А ветер воет
                в туманной мгле –
нас только двое
                на всей Земле.

Во всей Вселенной –
                лишь ты и я,
и в том мгновенье
                смысл бытия...

Застыли лица,
                глаза немы.
Чем нам укрыться
                от той зимы?

Не тают в неге
                наши тела –
и больше негде
                нам взять тепла…

Но нет ответа –
                лишь тихий стон.
В порывах ветра
                мне слышен звон…

И вдруг все стихло,
                и выпал снег…
Ты дверью скрипнув,
                ушла навек…

1984.


ЧТО ВСЕЙ ЖИЗНИ БЫЛА ДОРОЖЕ
 
Вечер… Грустно… А дождь льет и льет…
И не видно конца этой хляби небесной...
Пусто... А где-то кто-то к кому-то льнет,
Чтобы, слившись телами, лететь над бездной...

Годы, годы... Поневоле стал я трезвее и зорче.
В запоздалой мудрости проку нет… Над пропастью стоя,
Разбираешь полеты ушедших лет... Увы, от порчи
Уже не спасает тебя амулет, что тогда назывался любовью…

Ибо – осознай это и пойми – всему есть цена. И всему есть мера…
Впрочем, и это банальность. Читая Экклезиаста,
Понимаешь, что жизнь – это сон. А любовь – лишь химера.
И всему есть предел.  И все бесполезно. И все, все напрасно…

Но… отчего ж до сих пор – каждой клеточкой кожи,
До конвульсий, до спазмов, до нервной дрожи,
Я помню бесстыдное тело твое, пряный запах волос… О, Боже!
Дай хоть раз еще насладиться мне той, что всей жизни была дороже…

2015


СКАЖИ, КУДА БЕЖАТЬ МНЕ ОТ ПРОКЛЯТЬЯ
 
(Попытка классического сонета)

Бывает так: случайный звук, иль запах,
Раскроют створы дверцы потайной
Давным-давно закрытой нами кладовой,
И перст судьбы увидишь в странных знаках…

Скажи, куда бежать мне от проклятья,
Вновь вспомнив тонкий аромат духов,
Дрожь предвкушенья сладостных грехов
И тихий шорох ниспадающего платья?...

И нежных рук вдруг ощутив касанье,
Вновь уловить чуть слышное дыханье,
И сладкий стон едва раскрытых губ...

Скажи, к чему опять мне эта мука –
Необратима наша давняя разлука…
Я обречен. Я вечный однолюб…

2015


КАШТАНЫ В ЛУЖАХ СМОРЩЕННЫХ ПЛЫВУТ
 
                Каштаны в лужах сморщенных плывут
                почти как гальванические мины.

                Иосиф Бродский
                "Паланга" (1967)

Каштаны в лужах сморщенных плывут
почти как гальванические мины.
Над горизонтом облака – гигантский спрут,
и дворники сухие листья жгут,
неопалимой день горит купиной…

Над городом густеет черный смог,
стирая поздней осени приметы,
вплетая в наш безмолвный диалог
мелькающий в потемках светлячок
в твоей руке дрожащей сигареты.

А за окном скандалит вороньё –
накаркать хочет близкую разлуку.
Пусть лучше так, чем вечное враньё
и это одиночество вдвоём –
хождение по замкнутому кругу…

Прости меня, что не сумел постичь
твоей души я тайные глубины,
прости за чувств фатальный паралич…
Любовь, издав свой лебединый клич,
промчалась мимо снежною лавиной,

все разрушая на своем пути,
покровом льда сковав былую нежность…
О, как хотелось мне ее спасти!
И в отблеске свечи слеза блестит –
печалью неизбывной … и надеждой…

2015


ЭЛЕГИЯ

(Из юношеских тетрадей)

Как жаль бегущего на запад дня!
Приманка – утро, вечер –  западня…
Осенний воздух кажется прозрачно-свежим –
Но дымкой он отравленной разрежен,
И дух тлетворный в нем таится,
А разум превращается в темницу….

Гигантским облаком клубится горизонт,
Закат кровав, как поле после сечи,
И хор невидимый в траве уж ночь зовет,
И синий сумрак означает вечер…

На мостовые льется чахлый свет –   
Свет тусклых фонарей и чьих-то окон,
Бездомный пёс вынюхивает след,
На редких путников взирая одиноко…

Чуть слышно на скамейке шелестит,
Играя с ветром, позабытая газета…
И я шепчу: «Любимая, прости!»
Но ночь черна. И нет, и нет ответа...

Иду по улицам пустынным не спеша,
Ни к городу, ни к миру не причастен,
Во тьме деревья листьями шуршат,
И плачет вновь осиротевшая душа
По так и не изведанному счастью…

1977 - 2015


ПАРТИЯ
 
Мой ферзь повержен. Съедена ладья,
Слоны в плену, и конница разбита…
Еще недавно грезилась ничья,
Но близок мат… Искусница гамбита,

Разбила воинство мое ты в пух и прах,
Расставив сеть ловушек, комбинаций…
Теперь злорадно объявляешь: «Шах!»
Цугцванг… И мне пора сдаваться –

Остался голым мой король без свиты.
Ну что ж, ты выиграла, милая моя!
Да, нападенье – лучшая защита…
Хотя по мне – так лучше бы ничья.

Твой выигрыш сродни победе Пирра,
Страстей накал – трагедии Шекспира...
...И тонет наша общая ладья.

2015


В ТВОЕМ ЛИЦЕ ТАКОМ НЕБЛИЗКОМ
 
В твоем лице – таком неблизком,
Давно прочел я приговор.
В загадочной улыбке сфинкса
Сквозит зловещий эгрегор.

Так волос твой зачесан гладко,
Столь безупречен в нем пробор.
На лоб легла прямая складка.
И взгляд… Так метит прокурор

Намеренно сурово-строго
Им осужденного на казнь,
И к жертве явного подлога
Едва скрывая неприязнь…

И эту ненависть без меры
Мне суждено испить до дна –
Ведь мы рабы одной галеры,
А жизнь, увы, всего одна...

2015


НО ВРЕМЯ ШЛО И СТАРИЛОСЬ
 
       Но время шло и старилось. И рыхлый,
       Как лёд, трещал и таял кресел шёлк.
       Вдруг, громкая, запнулась ты и стихла,
       И сон, как отзвук колокола, смолк.

       Борис Пастернак. "Сон"
            
Но время шло и старилось… Притихнув,
Я весь дрожу и кутаюсь в кашне.
Зима знобит и кашляет. И рыхлым
Сугробом серым намекает о весне…

Как лёд, трещал и таял кресел шёлк,
А ты такая неземная в чем-то белом.
Свеча горела на столе, свеча горела…
Но сон, как отзвук колокола, смолк.

Вдруг, громкая, запнулась ты и стихла,
Завидев призрак в полусвете стекол.
И в сумраке морозном одиноко
Ты растворилась, сгинув в снежном вихре…

Но время шло и старилось. И рыхлый,
Унылый день глядит в сквозной проем.
А я пропал, как зверь в загоне… Тихий
Вокруг звучит лишь погребальный звон…


* Автором использованы также строки из других стихов Б.Пастернака:
  "Зимняя ночь", "Никого не будет в доме", "Нобелевская премия"


ТУМАН
 
Памяти Рут Гинзбург


Туман с бедою пополам
Кисельно льется по полам.
Он ватою повис меж окон
И сединой покрыл твой локон.

Вокруг пронзительная тишь,
Лишь древ скелеты тихо стонут,
А ты молчишь, молчишь, молчишь,
И глаз твоих чернеет омут…

Я знаю, ты уже не здесь,
Ушли волненья и тревоги,
И в мира нового чертоги
Уж приоткрыта занавесь…

Тьма опускается на крыши,
И ангел твой уже в пути...
Я знаю, ты меня не слышишь.
Рыдаю и шепчу:  «Прости…»

Декабрь 2013


15. 2. 2010

Маме...
 
Мы расстались с тобой ненадолго — обрывки слова,
оброненного  в четыре, растаяли в полшестого,
сумерки — идеальное время разлуки —
день уносит с собой очертанья предметов, но более — звуки,
и за сменой времени суток, одновременно,
наступает, как правило, перемена (или замена)
одного звукоряда на другой, — иные фразы, наборы слов...
«Ее больше нет…» прозвучало, как выстрел из двух стволов.
Доктор Як`оби —
с выраженьем скорби
и усталости на лице…
Два черных ангела возникли в конце
коридора…
«Скоро
прибудет рав
из Хевра Кадиша» *
«Не надо, Миша…»
«Я знаю, ты прав…»
«Сколько я всего насмотрелся, поверьте,
но так и не смог привыкнуть… В сущности, смерти
нет — это лишь переход…»
«Не загораживайте проход,
дайте пройти»
Стрелка, нехотя, сдвинулась с шести:
сумерки — идеальное время разлуки —
а из горла рвутся странные звуки,
напоминающие «Прости!...»

__________
* Хевр`а Кад`иша — еврейское похоронное бюро


ВОЗЛЮБИ...
    
       Но вот стало тихо. Я не спустил
       с тебя своих глаз; и те
       охраняли тебя наподобие крыл,
       если что-то брело в темноте.

       Райнер Мария Рильке

Словно кто-то в небесных высях
нам бессрочный кредит открыл,
заклинанье на камне высек
и беду отвел взмахом крыл.

И минует нас горе-лихо,
и в сердечной своей простоте
наше счастье струится тихо...
Не свожу с тебя глаз; и те,

чья любовь утопает в печали,
не поймут наш нехитрый секрет:
дал Всевышний нам эти скрижали,
Небесами подписан Завет.

Пусть покажется им убогим
наш уютный и теплый мирок,
пусть осудят нас взглядом строгим
изыскатели подоплёк.

Мы друг друга немедля узнали.
И, непонятые людьми,
начертали на вечных скрижалях:
«Возлюби… возлюби… возлюби…»

2015


МОЙ МИЛЫЙ
 
               Е.К.

«Ты прости меня, мой милый, ты прости...
Ты еще полюбишь, милый... Не грусти...
Ты еще так молод, милый, так хорош,
Ты найдешь себе другую, ты найдешь!

Ты поверь мне, будешь счастлив, счастлив вновь!
Будет чистой и прекрасной та любовь,
А не горькой, не запретной, как теперь,
Без страданий, без прощаний, без потерь...

Я люблю тебя, мой милый, мой родной,
Но не быть нам больше вместе, дорогой...
Ты не плачь, не плачь, мой милый, ты прости...
Я прошу тебя, любимый, дай уйти...»

Ты ушла, забыв на полке свой браслет.
Я храню его уже десятки лет.
Одиноких пролил я немало слёз...
Всё искал тебя. На небе. Среди звёзд...

1990 - 2015


ЗА ЧТО?
 
Как живется тебе, моя не-жена?
С кем ты нынче мила и нежна?
В чьих объятьях ты таешь,
Чьи ты кудри ласкаешь,
Шепчешь ласково чьи имена?

Хочешь правду услышать, моя не-жена?
Ты нужна мне как прежде, как воздух нужна!

Без тебя задыхаюсь в бессонной ночи,
Без тебя я в пустыне – кричи, не кричи...
Без тебя этот дом, словно каменный склеп,
Без тебя этот мир совершенно нелеп,
Без тебя разум заперт на крепкий засов,
Без тебя эти люди – толпа мертвецов…

Почему вдруг ушла ты, моя не-жена?
В чем мое преступленье? Моя в чем вина?
За какую провинность с тобой разлучен?
И за что я судьбой не с тобой обручен?..

И ответила мне, локон свой теребя:
Ни за что… Просто так… НЕ ЛЮБЛЮ Я ТЕБЯ!

2014


ПАЖИКИ
 
И чего уж нам все-то о прошлом ахать да охать…
Променявши дам на дом, а любовь на похоть,
вспоминаю все ж на чулочках пажики,
что крепились к сатиновым трусикам, кажется…

Сколько мне было? Пытаюсь вспомнить отчаянно.
Десять? Двенадцать?.. Девочку звали Оля Лучанина.
Она была новенькой в нашем классе.
Папы не было. Мама стучала на кассе
центрального «Гастронома»…

Уж не помню, как я у нее оказался дома.
Помню только, что едва наступил апрель,
я влюбился… И, как рыцарь верный,
таскал за нею портфель
(возможно, ранец)...
Странная девочка с глазами серны,
с короткой стрижкой
(могла сойти за мальчишку),
на щечках играет нежный румянец...

Вначале мы сидели за книжкой,
притихшие, словно в нирване,
на клеенчатом старом потертом диване.
Книжка была о разбойниках,
пещерах, сокровищах и Сезаме…
Тихо журчала струя рукомойника,
гардины на окнах побиты молью…
Мы повстречались глазами…

«Давай разденемся!» – вдруг предложила Оля…
Наконец-то, о, чудо! предо мною раскрылся Сезам,
повинуясь тайным мальчишеским снам...
Я дрожал, как в ознобе,
взглядом скользя по своей зазнобе…
Мягко упало на пол школьное платье,
открыв ее нежную грудь. Я обалдел от счастья,
стоя средь комнаты ангелочком голым…
Но радость померкла – вдруг заели чертовы пажики. 
И я почуял чей-то пристальный взгляд – в замочной скважине...

...Педсовет раскидал нас по разным школам.
Мы больше не виделись... Она была первой
в цепи бесконечных потерь, так и не став моей Евой...
Я три жизни прожил, вспоминая с любовью и болью
те чулочки. И пажики. И девочку Олю...

2014


СТАРИЧКИ

(еще одна попытка сонета)

Садилось солнце. Легкий ветерок
Трепал верхушки стройных пальм.
Разрезав волн лазурную эмаль,
С жужжанием пронесся катерок.

Закат светился, как китайский шелк,
В душе звучала нежно пастораль.
А взгляд невольно устремлялся вдаль –
За горизонт… Но вдруг меня привлек

Вид странной пары. Оба старички.
Глаза скрывали черные очки.
Шли по бульвару, за руки держась.

Неведом был им розовый закат,
Но нас с тобой они богаче во сто крат –
Ведь неразрывна между ними связь…

2014


НАКОНЕЦ, ТЫ МНЕ ПОВЕРИШЬ...

Экспромт, сочиненный после прочтения надписи на камне.
 
Когда беспомощное тело сорвется в бездну,
В этот миг
Раздастся чей-то бесполезный,
Бессмысленный и жалкий крик…

И ты, глазам своим не веря,
Начнешь истошно причитать –
Не так страшна сама потеря,
Как вечен страх твой потерять.

И на неделю хватит тем
Старушкам, что гуляют в сквере.
А я лишь буду счастлив тем,
Что, наконец, ты мне поверишь…

Princeton Cemetery. Aug 2015


ТЫ ПРАВА...
 
Может, что-то ждет впереди —
ведь зачем-то растет трава...
Но сегодня — уйди, уйди!
я неправ, знаю, — ты права...

Не осталось былых скреп —
несоосность куда ясней...
Я душою давно слеп —
ты права — я навеки с ней...

И иных причин не ищи,
ты права — мне прощенья нет...
Камень, выпущенный из пращи —
до сих пор кровоточит след...

2015


В МИРАХ ЛЮБВИ

Полночные мысли о любви

                «В мирах любви – неверные кометы»
                М.Волошин. Corona Astralis

Та замужем. А эта влюблена,
Но не в меня… Мильон терзаний!
Я понял:  предо мной стена –
Стена стенаний!

«В мирах любви – неверные кометы»,
Сказал поэт.
И был он прав, как правы все поэты
Лишь в отношении комет…

В мирах любви никто не даст рецепта,
А если все же даст – заведомо соврет.
В мирах любви, кто донор, кто – акцептор
Порой сам черт не разберет.

В мирах любви все проклято и свято,
В мирах любви – все истина и ложь.
Там целомудрие опаснее разврата,
А нагота прекраснее одеж…

В бесстыдстве там великое блаженство,
Там в безрассудстве высший разум. Есть
В мирах любви триумф несовершенства,
И вовсе не должна быть честной честь.

Там Ляпкин или Тяпкин – что такого?
Выходит победителем всегда,
Таща презрительно за бороду Толстого
И иже с ним – ревнителей стыда,

Вселенской скорби, совести недужной,
Морали, нравственности… Боже, что за бред!
Кому в мирах любви все это нужно,
В мирах неверных жен, мужей, комет?!

В мирах скабрезности, цинизма и разврата
Закрыт нам путь проверенных орбит…
Душа моя, а ты в чем виновата?
А сердце кровоточит и скорбит…

Безлюбье. Ночь темна без звезд.
Бессонница. Какое это благо –
Беззвучное рыдание без слез
И вся в бессмысленных каракулях бумага.

1984


МААЯН ТЫ МОЯ, МАЯН!
 
               Шаганэ ты моя, Шаганэ!
               С.Есенин


Мааян, ты моя Мааян!
Сам не свой я сегодня – как будто бы пьян,
Я сегодня увидел тебя, Мааян,
Вновь увидел мою Мааян…

Бровки-стрелочки,
Зубки белочки,
Губки девочки,
Черные глазки,
Ты, как фея из сказки,
Волосы – смоль…
Боже, Боже, скажи мне, откуда
Это вновь ожидание чуда,
И опять эта сладкая боль?..

О, если б просто тобой вожделел обладать –
Это было бы полбеды…
Но мне хочется, о, Мааян, целовать
На асфальте твои следы –
Вновь и вновь…
А это уже – беда,
Ибо, если это не есть любовь,
Что же это тогда?..

Мааян, ты моя Мааян,
Не моя ты, увы, не моя ты… А чья?...
Даже если ничья –
Но не пить мне любовь из святого ручья,*
Не войти мне в прозрачные, чистые воды…
Годы, годы, проклятые годы…

Мааян, ты моя Мааян,
Сам не свой я сегодня – как будто бы пьян,
Я люблю тебя, Мааян…
Кто же он – твой избранник,
Видно, парень не промах – из молодых он, да ранних,
Мой счастливый соперник, проклятый счастливчик,
Что снимает с тебя твой гипюровый лифчик,
И ласкает губами твою нежную смуглую грудь…
Прогони его, Мааян, прогони – и забудь!..
Пусть уходит в туман –
Я люблю тебя, Мааян…

Боже, Боже,
За что же, за что же
Мне назначил играть эту жалкую роль…
Не проходит никак эта сладкая боль,
Не проходит никак…
Ах, я старый дурак!..
Старый дурак…

________
* Мааян (иврит) – имя девушки, переводится как "ручей, источник, родник"


ПРОГУЛКА
 
И не совсем понятно, где — причина,
а где тут был, пожалуй, все же повод:
то ли мужчина пса тянул за повод,
иль был на поводке у пса мужчина...

Как бы то ни было, но виделась картина,
что пес средь них двоих был явный лидер:
отменный нюх, намного дальше видел,
работы не чурался он рутинной:

обнюхивал заборы и следы,
задравши лапу, их обильно орошая...
Он оглянулся на мужчину, вопрошая:
"Ну что, хозяин, а теперь куды?"

Но у мужчины не было идеи —
из них двоих, он явно был ведомым:
по просьбе пса он выскочил из дома,
к прогулкам дальним страсти не имея...

И пес вздохнул: с хозяином нет сладу  —
он все решенья оставляет на потом.
Так шли вдвоем: один — виляя задом,
другой — виляя весело хвостом...

2016



ИЗ СБОРНИКА «КРУГОВОРОТ»
 
КРУГОВОРОТ
 
Этот день, что был нами сегодня прожит –
Ничего не прибавит к судьбе, не умножит,
Но так много разделит, убавит и вычтет...
Мы живем, повинуясь лишь скверной привычке,

Нам не сбросить проклятое наше ярмо.
Хоть кругами кружи, хоть катись по прямой –
Покидая пункт А, не приедешь в пункт Б,
Коль в потемках плутаешь и лжешь сам себе...

Мы, Небес оказавшись ошибкой судебной,
Ищем смысл в бессмыслице дней бессудебных,
Вдруг почувствовав близость конечного пункта,
Забываемся в снах, уповая на утро…

А наутро проснувшись, от судорог корчась,
Мы, вдыхая привычную легким двуокись,
Грустной птицей летим в предрассветную серость,
Присягая отчизне постылой на верность…

И, под нос бормоча безнадежные мантры
О любви и надежде, в прекрасное завтра
На ходу мы запрыгнем, как в старый автобус,
Оттолкнувши ногами наскучивший глобус.

Мы достанем мечту из заржавленных ножен –
Мы достигнем, воздвигнем, мы сдюжим, мы сможем!..
...Пролетит этот день серым облаком буден,
Разделив нашу жизнь между "было" и "будет".

2015

 
ПОТОК ОСОЗНАНИЯ
 
И когда понимаешь, что не будет «потом»,
Вдруг хватаешь, как рыба, ты воздух ртом…
Воздух прозрачен – и ты невидим –
Так во мраке глубин скопления мидий
Не отличишь от подводных камней.
Жизнь в тебе. Только ты не в ней.

Круг людей, для которых еще ты значим,
Сводится в точку – и ты прозрачен.
Ты становишься как бы частью пейзажа,
Как не востребованная пропажа
На складе давно забытых вещей.
Жизнь с тобою. Но ты не с ней.

Хоть и связан ты с нею множеством нитей,
Весь в плену ожиданий, открытий – Овидий,
Свои сочиняющий «Метаморфозы»…
Неутешительные прогнозы
Оставляешь за скобками вчуже.
Жизнь прекрасна. Ты ей не нужен.

Как хотелось прожить нам ее иначе –
Вереницами лет, числами Фибоначчи,
Чтобы день предыдущие дни итожил,
Чтоб успех на удачу и время множил.
Чтобы нас понимали, и нас любили…
Жизнь – театр. Ты в водевиле.

Темен смысл, парадигма, посыл, идея –
«Завтра» боле не светит. «Вчера» не греет.
Еще менее ясности в настоящем,
Ты бредешь наощупь – ни слепым, ни зрячим,
И вздыхаешь тяжко о доле лучшей.
Жизнь – теорема. Ты частный случай...

2014


ОБРЕЧЕН НА БЕССМЕРТИЕ
 
И понял я, что обречен на бессмертие,
Ибо никто этой смерти моей не заметит. И
Какой-нибудь Джабер, Муса иль Джеки,
Принимая наличные, кредитные карты и чеки,

Тонким резцом нацарапает длинное имя и даты
На пористом розовом камне, бывшим когда-то
Дном реликтового океана... Но не будет миньяна,
Чтоб прочитать Кадиш. Ибо утро. И очень рано.

И тишь...

Ты немного задержишься... Но сын тебя тронет за локоть: «Мам...»
И все разбредутся по своим неотложным делам,
Ибо день у живущих заполнен великим множеством дел —
Пока не наступит и их мимолетной жизни предел.

______
"Кадиш" — поминальная молитва, читаемая только в присутствии, как минимум, 10 мужчин-евреев ("миньян")


ТВОРЧЕСТВО

А.Л.

То ли на крыльев орлиных взмахе,
То ли в прыжке дикой росомахи,
То ли в полете белки-летяги,
К звездам – на реактивной тяге...

Улететь, оторваться от дней сермяги –
Жаль, что полеты лишь на бумаге…
А утро чахоткой едва забрезжит,
Бледнеет и тает словесная нежить –

Вязкие, словно вода в отстойнике,
Плывут одиноко слова-покойники…
И, от бессонниц тупо глазами лупя,
Строчки свисают с листа, как струпья…

Тихо стонут слова-калеки –
Жертвы тщеславия… И Амалеки
Крадучись, в спину нас бьют ножом –
Нет, не взлететь… И ползешь ужом…

2015


В ОДНОМ ФЛАКОНЕ
 
А.Л.

Скотина и ангел – в одном флаконе. И
Не ищи напрасно в себе гармонии –
Homo sapiens – оксюморон,
В отличье от бабочек и ворон…

Нет спасенья нигде нам – в безверье ли, в вере,
И наличье души не задушит зверя…
Мы живем, как можем – хорошо ли, плохо ль,
То впадая в святость, то теша похоть…

Не отмыться вовек нам от этой грязи –
Коли мысли темны, и разорваны связи.
Поменяй псевдоним свой, nickname иль лого,
Не обманешь себя ты, людей и Бога…

Хоть кричи, хоть плачь, хоть сучи ногами –
Все идет по заложенной Им программе…
Нет спасенья... И тело с душою в ссоре.
Прости, что предал Тебя, о Боже!... Sorry…

2015


ЗДЕСЬ И СЕЙЧАС
 
Может, время расставит когда-нибудь все по местам,
Собирая разбросанные чьей-то рукою каменья…
«Только здесь и сейчас» – нам назойливо шепчет гештальт
И выносит за скобки сознанья пространство и время…

Только здесь и сейчас находиться мне невмоготу,
Там где ты – лишь объект сослагательного наклоненья…
Выставляя бесстыдно прилюдно свою наготу,
Я стремительно падаю вниз. И в свободном паденье

Ощущенье полета сродни отпущенью грехов,
Ибо пунктом конечным паденья является вечность…
Что останется после?.. Лишь строчки незрелых стихов
И улыбка твоя, и рука, что однажды легла мне на плечи…

И стихи не рожденные на душу лягут грехом,
Как пролитое наземь мое детородное семя…
И опять говорю – не с тобою, не то, не о том,
Как всегда, существуя не там, и не так, и не с теми…   

2013


МУХА
 
Задерну шторы… Станут глуше звуки…
Пространство комнаты звенит полетом мухи –
Приняв за стороны квадрата стенки катет,
Она с жужжаньем измеряет на закате
Пустых углов квадрат гипотенузы,
Исчадье пифагорово… Мне в Музы,

Себя упорно предлагает муха…
Вибрации терзают орган слуха,
Держа его все время в напряженье –
Источник звука местонахожденье
Свое меняет с частотой картечи
Назойливости ложного предтечи…

Густеют сумерки, темна моя обитель…
Едва жужжит усталый истребитель:
Вдруг угодила в паутину, словно в лузу,
Не завершив свою гипотенузу…
Жужжи, жужжи, сердешная, пока
Не сомкнуты объятья паука…

В твоем жужжании слышна такая мука –
Твои страдания мне так понятны, муха!
Не лей же понапрасну горьких слез ты …
Летал и я… И мне светили звезды…
Но поздно, муха! Прошлое в помине –
И гибну, задыхаясь, в паутине…

2015


ТЯНЕТСЯ ВРЕМЯ КУДЕЛЬЮ
 
Тянется, тянется время куделью,
Катит клубок шаловливая кошка…
Рупь за пятак – разменял я неделю,
Тает лоскут из шагреневой кожи…

Словно скворца, выпускаю на волю
Душу свою… Но летать разучилась –
Стала бескрылой – и падает больно
Птицей подраненной... Снова забилась –

Бьется, трепещет и рвется наружу,
Но не пускают железные прутья...
Нет, не спасти мне бессмертную душу –
Нищим скитальцем стою на распутье…

2015


РАЗЛИВ ПО БОКАЛАМ ВЕЧЕР
 
Но довольно нам жизнь сутяжить,
И иного просить рожна –
Невесома любая тяжесть,
Пока налит бокал вина.

Разопьем мы его неспоро,
Ощутив глубину глотка,
И нехитрого разговора
Заплетем кружевную ткань.

И, разлив по бокалам вечер,
Мы беседы утратим нить,
Понимая, что нынче – вечность:
Завтра может уже не быть…

2015


СТАЛКЕР
 
Закричу в темноте – не услышит никто…
Вечер пуст, как перрон на глухом полустанке.
Пассажиром отставшим, в потертом пальто
побреду в никуда вдоль путей, словно сталкер.

А вокруг мертвый лес, без зверья и без птиц,
ни жилья, ни овина, ни тына...
Лишь сполохи далеких бесшумных зарниц
над землею сверкают пустынной.

Я кричу... Но в тумане слабеет мой крик –
с каждым разом все тише и глуше...
Черной тенью бредет одинокий старик,
за бесценок продав свою душу…

2015


ПОРОЙ, ИДУ ПО ЖИЗНИ, КАК ПО ТРАВЕРСУ
 
Порой иду по жизни, как по траверсу,
Канатоходцем балансируя над пропастью,
Как должное приняв любую каверзу,
И вздрагивая в страхе перед  новостью.

И весь в долгах, погрязнув в настоящем,
За жизнь цепляюсь, как за поручни трамвая,
С опаской лезу в свой почтовый ящик
И складываю письма, не вскрывая.

А прошлое зияет рваной раною,
Родных ушедших слышу голоса…
Не обретя страну обетованную,
В обетованные я верю небеса…

2015


БЕССМЕРТИЕ
 
В попытке усмирить бунт непокорных строк,
Я ткал любовного сонета полотно…
Услышав шум дождя, раскрыл окно –
В пространство комнаты влетел вдруг мотылек.

Его привлек настольной лампы свет –
К нему стремился сквозь прозрачное стекло,
Но, видно, его время истекло,
И наступил прозрения момент…

Взлететь пытаясь из последних сил,
Он ввысь рванулся, но упал меж строк…
«В чем смысл жизни?» – я его спросил
«В бессмертии» – ответил мотылек…

Уймись, о непокорная строка –
В бессмертье рвусь… С упорством мотылька.


ВЕСЕННЕЕ ОБОСТРЕНИЕ
 
Сидит на ветке разноцветная птаха,
Щебечет что-то, видимо, из Плутарха:
Похоже, трактат об Исиде, Осирисе,
Качаясь на ветке, как дьячок на клиросе.

Сыпет цитатами из Фалеса, Солона,
Излагает «Учение о душе» Платона:
Существует, мол, дуализм души и тела,
Ergo… Фырк! Кто-то спугнул – улетела…

Хочется выспаться – воскресенье…
Сизари разглагольствуют о Монтене.
Голова раскалывается от мигрени,
Равноденствия, гормонов и птичьей фени…

Жарко, душно… Должно быть, к дождю.
Время растягивается, как фандю…
Голубь страстно взывает к своей голубке…
Боже, что творится в моем желудке!

И мерзкий, видимо, изо рта амбре…
Пили-ели, как Лайза Минелли – из «Кабаре».
Дальше не помню – повысили градус.
Забыл, как оно называлось… Жуткая гадость…

Тоска заползает в душу змеёй подколодной...
Срочно нужно по делу в Париж. Лучше, – в Лондон:
Могу почти без акцента я вымолвить «виски».
Там даже дворники все говорят по-английски.

Ах, как славно сейчас в Альбионе –
Туманы, дожди... Адажио Альбинони
Звучит на площади Пикадилли…
…Да я отказывался, но они налили…

2015


ВЗГЛЯД В ОГРАДЕ
 
                "Взгляд застревает в окне, точно лист – в ограде."
                Иосиф Бродский


Взгляд застревает в окне, точно лист – в ограде.
Фортепиано за стенкою… Лист? Вивальди?
Перешел на свист – орудие всех исчадий.
В раж вошел пианист…  Леонид? Аркадий?

Выдираю лист из пустой тетради –
Путь поэта тернист… «Единого слова ради»
Из газет: «Коммунист представлен к награде!»
И трубит горнист в пионеротряде…

Нужен был компромисс… Но с собой не сладил.
Вот и плачусь на жисть я соседке Наде:
Хоть поди утопись... И щека в помаде…
Пас!.. (какой тут вист – при таком раскладе).

И взлетел бы ввысь – да душа в закладе.
Убежала мысль – просить Б-га ради.
Посмотрел я вниз: взгляд поймал в ограде...
...И сидит чекист целый день в засаде.

2015


ГИМН НЕУДАЧНИКАМ
 
Слава любви – не сбывшейся,
Жизням – не состоявшимся,
Похмельным – в чужом пиршестве,
На ярмарке – зазевавшимся...

Да здравствуют неудачники,
Непризнанные гении,
Стонущие, вечно плачущие,
Потерянные поколения…

Блаженны судьбой обойденные,
Покинутые, разведенные,
Любящие без взаимности,
Ущербны в своей ранимости...

Да здравствует обездоленность,
Личная неустроенность,
Горечь, тоска, ностальгия,
Намерения благие…

Слава пропащим, заблудшим
И неприкаянным душам,
Всем потерявшим дорогу,
Забытым людьми и Богом…

Всем, чьи мечты и чаяния
Лишь привели к отчаянью,
Тем, кто на грани и между
Призрачностью надежды…

Гимн пою одиночеству
И разрушению личности…
Слава горю – Его Высочеству,
Слава смерти – Ее Величеству…

Ибо только вечные лузеры
Жизнями бесполезными
Нежно любимы музами,
Лишь ими жива поэзия…

2015


РАЗВИВАЯ КАНТА
 
                "Звездное небо над нами и нравственный императив внутри нас".
                Иммануил Кант.


Море досталось рыбам.
Земля досталась рабам.
Небо досталось птицам
И, если верить, богам.
Рыбы едят инаких
Молча, в глубинах бездны.
Зернышком живы птахи.
Боги же – бестелесны,
И, если верить слухам,
Живы святым лишь духом.
И только рабы земные
Подобных себе поедают.
Свои – не свои… Позывные,
Увы, никого не спасают.
Одних поедают пристойно –
В офисных джунглях хай-тека,
Других убивают в войнах,
В борьбе за права человека.
Есть у рабов специальность –
Родину защищать,
Есть и национальность,
Чтоб чужаков не пущать.
Есть у рабов забота –
Жила бы страна родная,
И, чужака убивая,
Звать себя патриотом.
Есть у рабов вера
В избранность, первородство,
С верой легко изуверу –
С ней убивать просто.
Просто, во имя Аллаха,
Резать неверных гадов,
Класть головой на плаху,
Ради святого джихада.
Вера у всех иная,
Общий лишь знаменатель…
Нет, не велел Создатель
Жить, других убивая…
И, вроде, как прежде, то же
Звездное небо над нами,
Так отчего же, множа
Злобу между рабами,
Часто с азартом спортивным,
О прошлом своем скорбя,
«Нравственным императивом»
Мы убиваем себя.

2015


ПУСТЬ ВОКРУГ ЛЕБЕДА ДА СНЫТЬ
 
Пусть вокруг тебя лебеда да сныть,
И бегут года, так, что впору выть,
Мы с тобой, увы – заложники жизни,
Ибо жизнь и смерть – изоморфизмы…

Жизнь миг – в ней добра не нажити,
И иссяк родник, и завяли пажити –
Позади лишь мрак, и не будет "после" –
В мир пришел ты наг – наг почишь и в Бозе.

Ибо не тебе здесь дано решать –
Живу быть, или же – помирать,
Не хозяин, не барин – травою в поле
В мир явился, согласно лишь Б-жьей воле…

И по той же воле ты канешь в Лету,
И весна сменит зиму, а осень – лето…
Я завою волком, болотной выпью…
Утекла жизнь без толка… За что и выпью!

2015


НИ ВПЛАВЬ, НИ В БРОД
 
Ни вплавь, ни вброд…
Ни в глаз, ни в бровь…
И тает жизнь… А с ней любовь…
Любовь – не снег. Она не тает.
Она нас просто забывает.
Она нас просто исключает
Из списка фаворитов. Вчуже 
Глядит на нас сквозь дождь, сквозь лужи,
Как на реликт, на раритет…
Утрачен наш авторитет,
И не спасает паритет
Меж нашим опытом и теми,
Кто нас моложе. Мы не в теме.
Мы на обочине. За кадром.
Мы проиграли ту войну...
Мы, как разбитая эскадра.
И, как она, идем ко дну…
И чистой красоты тот гений,
И мимолетные виденья –
Удел грядущих поколений.
А мы… А мы – лишь привиденья.
Мы игроки. Но бита карта.
И, полные тоски и тлена,
Вдаль смотрим взглядом Бонапарта –
На острове Святой Елены…

2015


ЖИЗНЬ НАЧИНАЕТСЯ ЗДЕСЬ С ЭПИЛОГА
 
Жизнь начинается здесь с эпилога.
Люди, встречаясь друг с другом, прощаются,
Отвержены тем, что личность их обозначена
Последней буквой длинного алфавита.
Но и это ego ненужностями забито.
И день заполняет всякая всячина.
А к вечеру туман с реки поднимается,
И под лампою с мошкарой родится эклога.

Собственно, вечер и дан на раздумия.
Природа смолкает. Засыпают люди.
И лишь цикады трагический стон
Рождает немыслимые ассоциации.
И некто, чья принадлежность к нации
Весьма сомнительна, тишиной упоён,
Ибо нашел он спасенье в словесном блуде.
Бледно при свете лампы лицо, словно мумия.

Радость уединения ни с чем несравнима.
Свет одинокой лампы дополняет созвездия.
Обитатели ночи принимают его в свой круг.
Мир обретает космические очертания
Вечности. Великий смысл Послания
Становится столь очевидным вдруг,
Что контуры наступающего столетия
Сияют над ним, наподобие нимба.

* Ключ к рифме: 1-8 2-7 3-6 4-5 (Номера строк в строфе).

2001


СОРОКАЛЕТИЕ
 
Время – это нечто, всегда уходящее зря.
В ожиданьи чуда проходит жизнь. Наступает заря.
Дни сгребаются в кучу, как листья в конце сентября.

Жизнь – это только вначале веселый пейзаж,
Смена ролей и поз – сплошной антураж.
Лишь когда уже слишком поздно мы входим в раж

И хватаем последние крохи с чужих столов,
Смотрим сквозь лица, реже – поверх голов,
Обреченно киваем, когда говорят о равенстве полов.

Мы делаем вид, что плевать нам на лысину и седину,
Но даже военкоматский батя нас не зовет на войну.
Успехи других и чужие заслуги мы ставим себе в вину.

Мы слишком молоды для смерти, но стары для любви.
Встреча любая рождает желанье поскорее избавиться от визави.
Мы роняем предметы на пол, когда их бросают нам и кричат «Лови!»

Мы совершаем подвиги во имя покоя и тишины,
Но с самими собой находимся в состояньи войны.
Все чаще предметом переживаний становятся только сны.

Мы ищем в истории примеры тех, кто был старше нас, но успел.
Мы говорим себе лживо и льстиво: «Это еще не предел!»
И устаем от мечты о бездельи больше, чем от деланья дел.

Мы – растяпы, отставшие от своих поездов.
Что нам время? – лишь невод дырявый. Подстать и улов.
Одинокие тени самих себя же, но только из детских снов…

1997


НЕ КОТОМКИ ШИТЬ...
 
На тот свет идтить –
Не котомки шить.
Нам стишки кропать –
Лаптем щи хлебать.
Жизнь прожить –
Поле перейти.
А потом тужить
Нам на паперти –
Мол, подайте нам,
Ради Господа,
И пойдем стенать
Горше во сто крат.
А грехов у нас
То не меряно
И ревет Пегас
Сивым мерином.
Не поможет нам
Покаяние.
Нынче времена
Окаянные.
Времена теперь
Больно сирые,
Бьет копытом в дверь
Бурка сивая.
И стоят во мгле
За погостами
На сырой земле
Бабы с косами.
Среди них одна
Вся костлявая
И кричит она:
«Я тут главная!»

2015



CREDO
 
Принять судьбу, как неизбежность,
Принять, как рост, цвет глаз и внешность,
Принять, как смену дня и ночи,
Принять без всяких «но» и «впрочем»,
Принять без слез и сожалений,
Без жалоб, просьб и унижений,
Принять как солнце, облака,
Как дуновенье ветерка,
Принять, как звезды и планеты,
Принять, как мысль, что скоро где-то
Тебя забудут навсегда,
Принять жару и холода,
Принять, как лето, зиму, осень,
Весну... Принять как в прядях проседь,
Принять, что убегают годы,
Принять как дождь, прогноз погоды,
Принять, как адрес на конверте,
Принять, как неизбежность смерти…
Принять, понять, и всех простив,
Себя принять, не изменив.

2014


Я ПИШУ В НИКУДА
 
Я пишу в никуда, в никогда, в пустоту,
Я пишу никому, ни за что, ни зачем,
До сердец  достучаться, до каменных стен,
И до душ дотянуться сквозь слез немоту…

В отчужденности тайной от прежних корней,
Не прижившись на почве соленой,
Воскресить все пытаюсь наполненность дней
И словами сорю исступленно.

О, стихи мои – дети запретных страстей,
Что родятся нежданно, до срока,
Словно сироты топчутся возле дверей,
Озираясь вокруг одиноко…

2014


ФОРМЫ ГЛАГОЛА
 
Как просто, друг мой, просто жить,
но как непросто в жизни выжить —
железом чтоб каленым выжечь
свое стремление вершить.

Как просто, друг мой, просто ждать —
нам не дано уменье выждать,
и, пользуясь моментом, выжать,
и сильным мира угождать.

Как просто, друг мой, просто знать,
но невозможно тайну вызнать —
на откровенье Б-га вызвать,
познать, в чем Б-жья благодать.

Как просто, друг мой, просто быть —
но тяжело из жизни выбыть,
и на граните имя выбить,
и все прошедшее забыть.

2015


В ЗАБРОШЕННОМ ДОМЕ
 
В этом доме обрывки мыслей
Вперемежку со всяческим хламом
Паутиной воздушной повисли
В доме, прежде считавшимся храмом.

Покосившиеся коридоры
И дырявые потолки
Помнят умные разговоры
И шаги, что так были легки.

Сколько тайн об исчезнувших жизнях
Спят в могиле истлевшей любви!
Нет ни дальних уже, нет ни ближних.
Нет ответа. Зови, не зови...

Я гуляю в заброшенном доме,
Попирая ногой черепки —
Только гулкое эхо. И кроме
Тишина лишь сжимает виски.

Все прошло. И навечно забыты
И любовь и страданья людей.
Всё проходит. Хоть фраза избита,
Но прошу тебя, помни о ней...


ИЗ СБОРНИКА «ГАЛЕРЕЯ»

НЕЗНАКОМКЕ КРАМСКОГО
 
Как прекрасно лицо незнакомки,
Гордо сидящей в двуколке,
А, может, в открытом ландо.
Шляпка, перья, бархатное манто...
Царственный головы поворот,
Тонких бровей разлет,
Взгляд немного надменный
Из-под полуопущенных век...
(Ах, изысканный, ах, нетленный
Этот позавчерашний век!)
В этих черных глазах – омут,
В котором уже более века тонут
Посетители галереи.
Мы живем, стареем
И умираем.
А она по-прежнему молода
И все так же горда –
Наперсница Дориана Грея.
Нежные руки греет
В бобровой думке,
Свысока на прохожих взирая.
(Город тает в морозной дымке).
Ах, как она стройна!
Ах, какая была страна!
Ах, какие прекрасные лица
Можно было встретить в обеих столицах!
Скорее, не лица – лики.
И таинственные блики
Играют на бледном челе,
Обещая райские кущи
Всем и поныне живущим
На этой грешной земле.

2014


АЛЬТМАН. ПОРТРЕТ АННЫ АХМАТОВОЙ
 
       И непохожа на полет
       Походка медленная эта,
       Как будто под ногами плот,
       А не квадратики паркета.

       Анна Ахматова. 1913
   
Багряный над Невой закат.
Санкт-Петербург. Начало века.
Мечтательно рассеян взгляд
У юной Анечки Горенко…

Так величава и нежна,
И так любима и желанна,
Стройна, как польская княжна,
И так загадочна... О, Анна!

Походка несколько странна,
И необычен профиль гордый…
Но есть стихи. И есть страна.
И этот вечный, вечный город…

Таким естественно простым
Казалось счастье в этот вечер:
Любимый муж, любимый сын,
Улыбки незнакомцев встречных…

А по Неве шел ледоход,
И в небесах зарниц сполохи…
И до беды – всего лишь год,
И через год – конец эпохи.

И непохожа на полет
Походка медленная эта –
Как будто шла на эшафот
Она по Невскому проспекту...


ЭНГР. ПОРТРЕТ МАДЕМУАЗЕЛЬ РИВЬЕР
 
                Amata nobis quantum amabitur nulla!
             (Возлюбленная мною, как никакая другая возлюблена не будет!)



Я влюбился в тебя подростком, листая
Альбом с репродукциями, простая
Французская девушка (фамилия пишется без приставки «де»).
И с тех пор я искал тебя повсюду. Вернее, везде…

Я тогда не верил в Бога, но молился денно и нощно,
Мечтая встретить такую, как ты.
Но судьба посылала мне, как назло (иль нарочно),
Эталоны совсем иной красоты.

Но однажды…   Средь шумного бала… Вдруг…
Она оказалась замужем… Адюльтер. И порочный круг
Чужих квартир и заброшенных дач – декорация всех измен.
И «любовная лирика» с посвящениями «И.Н.»…

…Она помирилась с мужем.
Я запил. А потом покорился злосчастной судьбе…
Продукты уже выдавали под запись, на горизонте маячил ГКЧП –
Прекрасный повод покинуть страну: я стал не нужен.

И я покинул. Позади меня оказалась черта
За которой, как нам говорили, нет ни черта:
Загнивают, баклуши бьют, угнетают негров…
Как всегда, наврали. Там есть Лувр. И полотна Энгра.

И вот я в Париже, моя дорогая мадемуазель Ривьер.
Любуюсь прекрасным ликом твоим, давний забыв адюльтер.
Снова в детской своей мечты попадаю плен...
И на запотевшем окне музея рисую вензель –
и ныне, и присно, и навеки любимой: «И.Н.»...

2014


МАНЕ. ПОРТРЕТ ЕВЫ
 
Пробудившись, она предавалась грёзам
С непонятным самой предвкушением счастья...
Утро солнечно и морозно.
Тонкий лучик коснулся ее запястья,

Пробежал по белоснежной руке,
Оставив нетронутым след поцелуя.
Букетик фиалок в простом горшке.
Терпкий запах тревожит. И так волнует…

Любимый… Он уже встал
И колдует у окна над мольбертом.
Он болен. Он совсем не стар –
Но едва ль доживет до лета.

Единственный… От слез туманится взор.
Он когда-то мечтал о признанье, о славе...
Но в удел получил лишь забвенье, позор.
Господи, лишь бы Ты его мне оставил…

Как он смотрит… Он полон огня.
Сколько во взгляде нежности, ласки…
Господи, пощади его и меня!
В его жизни есть только я. И краски…

В это утро он счастлив вдвойне.
Никогда он не был так близок к небу.
И, отвергнутый всеми, художник Мане
Взмахом кисти дарит Вечности Еву...


Ева была на 17 лет моложе Мане, однако она умерла через 5 дней после его смерти. Мане был сильно болен и умер в 51 год. Еве было 34.
2014


МЕЖ ДВУХ ОГНЕЙ
 
Жюльен Сорель – сын плотника и шлюхи,
Привыкший с детства получать лишь оплеухи,
Ученый-богослов, знаток латыни
Присягу верности приносит гильотине…

Две женщины, прекрасные, как жизнь,
Безумствуя, теряли головы… И вот
Ему расстаться с головой настал черед –
Таков был Провидения каприз…

В порыве страсти непреодолимой
Супруга мэра, господина де Реналь,
Презрев законы, нравственность, мораль,
С восторгом отдалась простолюдину…

Матильда де ля Моль, всегда грустна
И холодна, как все аристократки,
Но отдалась плебею без оглядки,
Едва взошла полночная луна…

О, как причудливы порой пути любви!
Всю жизнь бежал я от нее, как от напасти…
Теперь мечусь меж двух огней в запретной страсти –
Боюсь, что не сносить мне головы…

2014


АНТОНИЙ. А Я ЖИВУ - И ЭТО СТРАШНЫЙ ГРЕХ
 
            "А я живу - и это страшный грех."
            М.Цветаева "Андрей Шенье"


А я живу – и это страшный грех.
По мне уже скучает пламя ада
За все содеянное мною. И награда –
Мне посох странника и платье из прорех…

Когда-то мне сопутствовал успех,
Я был красой и гордостью парада,
Гнев диатриб и пышная тирада
Меня превозносили выше всех.

У ног моих лежал покорный Рим,
Когда завернутый в лохмотья пилигрим
Мне напророчил близкую измену…

И вскоре женщина – средоточенье зла,
Змеей коварной в сердце мне вползла,
Назначив за любовь мне жизни цену.

2014

ИЗ СБОРНИКА «ГОРОДА»

ТИФЛИССКАЯ ЭКЛОГА
 
Написанная на клочке картона в ночь, проведенную на тбилисском вокзале


Дни летели, рассекая волны времени,
Словно глиссер.
Отягощенный воспоминаний тяжелым бременем,
Что же делал ты, странник, в Тифлисе?

Отчего твое скудное прошлое
Не оставит тебя в покое –
Не такое уж было оно хорошее.
Не такое уж было оно плохое.

Оттого ли, что это самое прошлое
Было мыслями о будущем полно.
Будущее ж (став настоящим) – лишь пошлое
Представление жизни, где порно-

графией можно только назвать
Те чувства, что владеют тобою ныне…
Одинокая узкая стонет кровать,
Отдаваясь мужчине.

Опускаешь ты долу телячьи глаза,
Полные смутной тоски и терзанья.
За какую провинность себя наказал?
За какие грехи ты все ждешь наказанья?

Холодно. По полу льется сквозняк.
Зябнут руки. Душа холодеет.
Как-то все у вас в жизни не так,
Иудеи!

Иногда вдруг надежда мелькнет… Неужто?!
Начинает нам что-то казаться порою,
Что не так уж враждебно вокруг все и чуждо,
Да и мы не такие уж, вроде, изгои…

Вон шагает по залу вальяжный грузин
И вокзальных блондинистых шлюх вожделеет.
(За углом свежим лаком блестит лимузин,
Метеором промчась по тбилисским бродвеям).

Он такой же, как ты – сероглаз, горбонос,
С поволокой восточной глаза…
Только где в них извечно застывший вопрос
И упавшая в душу слеза?

Тбилиси, 1988


МЮНХЕН
 
Я вошел в эту реку дважды –
И вышел сухим.
Умирающим от жажды,
Слепым и глухим –

К чужому горю,
К плывущим по морю,
К бредущим в пустыне –
С тех пор и поныне...

Я увяз в зыбучих песках,
Заблудился в чужих веках,
Задыхаясь от сигаретного дыма
Праздных орд, проплывающих мимо.

Я устал от бессмысленных толп
И закатов, пылающих словно огненный столп.
Я устал наблюдать торжество бесполезнейших жизней,
Подавлять естество, горевать об отчизне...

Я не то чтобы дважды вошел в эту реку –
А, скорее, отважно прыгнул в воду с разбегу.
Но зеркалом вдруг обернулась река,
Я взглянул в отраженье свое – и увидел лицо старика...

А вокруг плывут облака...

1998 – 2014

ЛУГАНО
 
Я в Лугано...* Тротуары здесь моют шампунем.
Рядом сверкает озеро, горы со всех сторон —
облака придают им сходство с седеющим лунем,
завершая собою пейзажный оксюморон...

В местных водах обитают — форель и окунь,
поедая друг друга — ибо здесь запрещен улов.
Мошкара летит на свет незашторенных окон,
заполняя собою пространство пустых углов.

Здесь турист, выходя ввечеру из отеля,
неизменно окажется наедине с темнотой —
убеждаясь в том, что единственный путь отселя
лишь обратно — туда, откуда ты вышел — т.е. в пустой

вестибюль отеля... Надравшись у стойки бара,
ты по-прежнему чувствуешь, что унизительно трезв,
наблюдая с тоской за — поодаль сидящей парой,
понимая, как одинок здесь — с женщиной, или без...

Городок безупречно красив, но лишен апломба,
цветники и фонтаны, в парках — созвездия роз,
аромат источающих всуе — словно нейтронная бомба
всех унесла куда-то. И пустота порождает невроз,

невзирая на пение птиц, услаждающих слух, и,
без различия времени года и времени суток —
населенье Лугано представлено в виде старухи,
коркой хлеба бессменно кормящей прожорливых уток.

Воздух свеж и прозрачен, не пахнет бензином и гарью,
и за каждым углом — восхитительная панорама...
Тем странней здесь столкнуться с растрепанною Агарью,
что покинула в спешке, с младенцем, шатер Авраама.

Тем нелепей, гуляя по тихим бульварам Лугано,
средь фонтанов и роз, и побегов цветущего хмеля,
на себе ощутить холодок — от улыбки поганой
неизменно навстречу шагающего Ишмаэля...
________
* Лугано — курортный городок в итальянской Швейцарии
Лугано 1999  — Лод 2016


ПРОГУЛКИ ПО ФЛОРЕНЦИИ
 
Искусства ген Италии,
Как прежде, чист и свят.
Давида гениталии
На солнышке блестят
На площади Уффици.
Повсюду запах пиццы.
Я снова во Флоренции! Виват!

Флоренция, Флоренция,
Мой город золотой!
Воздушная проекция,
Совпавшая с мечтой…
Резные окна, портики,
Античные карнизы.
Здесь ничего не портится,
В отличие от Пизы,
В которой вечно падают –
Иль башни, или нравы,
В отличие от Падуи,
Где Орден Алкатравы.

Иду по узким улицам,
Вдыхая запах древности,
Мой глаз блаженно жмурится,
А сам дрожу от ревности 
К дворцов великолепию,
Соборов благолепию
И блеску куполов…
Под звон колоколов
Марии дела Фьоре
Течет людское море,
Стекаясь ближе к ночи
На площадь Санта-Кроче.

Взойдя на Понте-Веккио,
Забыл, в каком же веке я,
И замерли столетия.
Вздыхаю о Джульетте я...
Ночь в звездных многоточиях.
Здесь бродят одиночки, и,
Обнявшись, млеют парочки,
Запрятавшись под арочки…

Гуляю с итальяночкой.
На смуглых щечках ямочки
Мою вскружили голову –
И ночь мы делим поровну
С Лаурой и Петраркою.
Целуемся под аркою,
Луна нам корчит рожицы,
И наше счастье множится…
Но отпуск мой кончается,
И мир вокруг качается...

Прощай, моя Флоренция!
Здесь оставляю сердце я –
Ведь дважды в воды Арно я
Едва ль войду, коварная!
Мне долго будут сниться
Дев италийских лица,
А без небес Тосканы
Обещана тоска мне
Разбитого корыта…
Прощай же, dolce vita!

Firenze 1998


ВЕНЕЦИЯ
 
Венеция пестра и разнолика,
И щурится мой глаз от солнечного блика,
Осколки неба плавают  в воде.
А что вода? Она везде, везде…

Здесь все растет в воде –
Дома, палаццо, церкви,
И с криками «Gardez!»
Несутся канонерки,
И по-лебяжьи гордые гондолы
Плывут. А в них одни монголы…

О, счастья светлый миг!
Не верится, что дожил,
И что щекой приник
К палаццо древних Дожей,

И что бреду в толпе
По площади Сан-Марко,
И радуюсь судьбе,
Хоть нестерпимо жарко...

Венеция – венец
Моих земных мечтаний!
Отрада для сердец,
Уставших от страданий,

Прибежище для тех,
В ком гаснет жизни пламя,
Кто принял за успех
Свою игру словами,

Кто жизнь свою на кон
Поставил – и продулся…
Какой прекрасный сон!
Как жалко, что проснулся…

И все вокруг так серо и безлико,
И я дрожу от собственного крика,
И сердце замирает:  быть беде!
А что беда? Она везде, везде…

1998


НЬЮБЕРИ
 
Такси исчезло, свернув за угол.
Птиц не пугает вороньих пугал
вид — они ухитрились даже снести
яйцо в соломенной шляпе Страшилы.
Все заведенья закрыты после шести,
пустеет город, и без того унылый...
Темень — хоть выколи глаз — в округе,
одинокий прохожий, как Фредди Крюгер:
свет случайно горящего фонаря
освещает лицо понурого звонаря,
что последним покинул предел собора.
"Страх и трепет" (цитата из Кьеркегора) —
вызывает обилие мрачной готики.
Одиночество — это наркотик... И
не с кем выпить, и даже не с кем
обмолвиться словом, затеять шашни —
некто идущий от ратушной башни
наверняка окажется полицейским...
Зябко. Я продрог и устал смертельно.
Возвращаюсь в отель, разрезая тенью
чешую брусчатки, сверкающей под луной —
в эту ночь только ей по пути со мной...

Ньюбери, 1999


НА ОКСФОРД-СТРИТ
 
Британский лев сбежал, поджавши хвост,
На Оксфорд-стрит не встретишь англосакса –
Как будто Бог измазал город ваксой,
Оповещая новый Холокост.

Не переплыть никак – ни вплавь, ни вброд
Людские реки, что текут по Пикадилли…
Марихуаной вьет дымок в паникадиле,
Чтоб освятить колониальный сброд.

Не избежать убийственного тренда –
Куда ни плюнь – бурнусы да хиджабы,
Их обладательницы, мерзкие как жабы,
С достоинством фланируют по Стрэнду…

И, проиграв сражение без схватки,
Падёт непобедимая армада –
Не от меча священного джихада –
Грядет Армаггеддон арабской матки...

London, 2015


КОРДОВА
 
Мне лето вспомнилось – две тысячи второго…*
Над всей Испанией безоблачное небо**,
У ног моих лежит прекрасная Кордова  –
О, вечных странствий сладкое плацебо!

Казалось мне, что прошлое забыто…
О Боже, как тогда я ошибался!...
В тот день по залам сумрачной Мескиты ***
Бродил бесцельно… И людская масса

Вся растворилась в дебрях колоннады,
Поток туристов направлялся к алтарю…
Я тихо прошептал: «Благодарю...
О, Господи, мне ничего не надо –

Прошу я лишь покоя и свободы…»
А под мостом ревел Гвадалквивир, ****
Неся свои пенящиеся воды...
…И я не знал тогда – всего через полгода
Звонок раздастся в тишине... И рухнет мир.

_________
* Воспоминание относится к 22 июня 2002 года
** «Над всей Испанией безоблачное небо» — позывной, послуживший сигналом к началу гражданской войны в Испании. В данном контексте – начало трагических событий в жизни автора
*** Мескита – Кордовская соборная мечеть
**** Гвадалквивир – река, на берегу которой расположена Кордова


ПРАЖСКАЯ ФАНТАСМАГОРИЯ
 
Тихо в Праге...
Склонившись над картою звездного неба,
Уснул астроном Тихо Браге,
И город окутала сладкая нега...

Куранты на Тынском соборе отбили полночь.
Бесшумно, играя лунными блестками, величаво,
Несет свои мутные воды вечная Влтава,
Укрывшись отрепьями, спит на Карловом Мосте бездомная сволочь...

Спят Градчаны, возвышаясь над Прагой, как Фата Моргана,
Гипербореи застыли в трубах органа
В кафедрале святого Вита,
Спят могильные камни Старо-Жидовского Гржбита* ...

Спит Старо Място, вкруг Вацлавской площади гулко,
Рассыпавшись сотнями переулков,
Разбегается стук колотушки ночного сторожа.
Спит прислуга в доме придворного ворожа...

Тихо в Праге...
Но только не спит
Старый реб Леви, ибо видит: в овраге
Бездыханное тело лежит.

Знает реб Леви, не будет мира
Пастве его от враждебного клира...
Неужели придется на старости лет
Поплатиться за вздорный кровавый навет?..

И восходит реб Леви в полночь в пределы Альтнойшул**,
И разверзлась земля, меж замшелых надгробий разносится гул,
И, продравшись сквозь сонмы теней, к Арон Кодеш*** приникнув,
Старый ребе бескровны уста разомкнул:

Адонай!**** Адонай! И запретное имя повисло в щемящей тиши...
Из далекой, неведомой, дикой глуши,
Вдруг явилась на зов эта страшная глыба земли,
И вдохнул в нее ребе подобье человечьей души...

Разнеслась между гоев кошмарная весть:
На защиту жидов жуткий Голем явился, откуда невесть,
Сокрушит он любого, кто Авраамово племя захочет сгубить,
Кто ж увидит хоть раз это диво – живому не быть...

И поникли пред ребе былые враги.
Бьют челом императору – спаси, помоги!..
И призвал император старого ребе к себе, обратясь к нему: «Господин!» 
И взмолился пред старым евреем гордый Габсбургов сын.

И обещаны были евреям защита и мир на века...
Вновь, как прежде, несет свои мутные воды река.

Тихо в Праге...
Вечным сном в Тынском соборе спит Тихо Браге,
И великий реб Леви нашел свой покой
Под могильной плитой
Старо-Жидовского Гржбита.

Но не забыта
Эта древняя сага, водами Влтавы опоена.
И однажды, гуляя по Праге ночною порой,
Я внезапно услышал шаги – кто-то крался за мной:
То ли совесть нечистая,
То ли память недобрая,
То ли все-таки тень того самого жуткого Голема…

Прага, Июль 2011

____________
*    "Старое еврейское кладбище" (чешский)
**   "Старо-Новая" Синагога (идиш)
***  Арон-Кодеш - Ковчег со свитками Торы (иврит)
**** Адонай - так евреи обращаются к Господу во время молитвы (иврит)




ИЗ СБОРНИКА «ЭТО СТРАННОЕ СВОЙСТВО...»


ЭТО СТРАННОЕ СВОЙСТВО...

Стилизация под А.А.Фета

Это странное свойство природы
Наши души обманом лечить…
Несмотря на преклонные годы,
Ей под силу любовь воскресить.

Зимней стужей усталые вежды
Мы смыкаем и ждем вечный сон…
Но весна возрождает надежды,
Учащая сердец метроном.

И навеки уснувшую нежность
Солнце, ласковый сказочный принц,
Как красавицу спящую, вешним
Поцелуем спешит пробудить.

Перелетные птицы –  как символ
Возвращенья мечтаний былых.
И волшебною сказкой красивой,
В зеркалах отражаясь кривых,

Эта жизнь снова кажется вечной.
Так желанно ее нам воспеть
В круговерти весенней, беспечно
Презирая забвенье и смерть.

Ей, как доброму другу, доверишь
Сокровенные тайны… И вновь
Ты душою подкупленной веришь,
Что, как мир, бесконечна любовь.*

* Строчки из стихотворения "Весенние мысли" Афанасия Фета.
2014


Я ПРОПОВЕДУЮ ПТИЦАМ
 
Я приезжаю в свой лес
И проповедую птицам.
Они слетают ко мне с небес,
Чтобы вместе со мною молиться.

Они отличны от нас немногим,
Как и мы, относясь к двуногим.
Но вместо рук у них – два крыла,
А это уже совсем иные дела.

Птицы могут парить в вышине,
Они летают не только во сне,
И поют они всюду – не только в ванной.
То, что мы называем нирваной

И достигаем путем медитации,
Для них является сущностью бытия.
Для достижения левитации
Им не нужно чрезмерного пития,

Им не надо косить и колоться,
Чтоб чирикать при виде солнца,
Быть счастливыми, сидя на ветке.
Не нужны им комфортные клетки.

Прямо в небо ведет их дорога,
Им не нужно бояться Бога –
Вера их и светла и легка,
И возносит их в облака…

Так парят они в горней выси
Над безумно уставшей землей,
И полет их свободнее мысли,
Выше счастия их покой…


Я приезжаю в свой лес
И проповедую птицам.
Они слетают ко мне с небес…
Как славно птицей родиться!

2014


МИМОЛЕТНОЕ...
 
Сумерки. Водная гладь. О чем-то
кричит озабоченно дикая чомга,
и, волнуясь, крякают утки...
Вечереет — вновь убегают сутки
за невидимый горизонт,
где чернеют, как креозот,
облака, и верхушки елей
едва различимы на фоне неба...
С нежным шепотом, еле-еле,
дрожат осины. Ночная нега
и тишина кругом.
Ветер приносит запах мяты,
мокрой хвои и ароматы
скошенных трав...
Ты прости, наверное, я неправ —
но я был счастлив один когда-то,
и у меня был свой дом...

2016


ИНОЙ УДЕЛ...
 

Сезонов смена. Смена лет,
Эпох, формаций... Времена
Стирают наш последний след,
Предав забвенью имена.
И ждет нас вечная зима...

Теперь понятен мне секрет
Очарованья тех стихов -
Так Баратынский, Тютчев, Фет,
Живя среди родных лесов,
Где дым отечества и кров,

Где смена красок и времен,
И где природы вечной власть
И сень дубрав. И дивный сон...
Им честь и слава - исполать
Тому, кто в Родину влюблен.

Но выпал мне удел иной -
Живу у дальних берегов, -
Овидий, что бежал оков,
Найдя покой в земле чужой...

2015


ПОКУРИТЬ У КАМИНА...
 
Покурить у камина...
(Так грустно и зябко)
Тихо кликнуть собаку,
Под крик журавлиный

Побродить по лесам,
По окрестным болотам
И внимать небесам,
Нам пророчащим что-то...

Надышавшись сполна
Предвечерним ненастьем,
За бокалом вина
Тихо думать о счастье...

2015



ПЕРСЕФОНА
 
                Вечор, ты помнишь, вьюга злилась
                А.Пушкин


Туча на небе – парик Лафайета,
После четвертой добавки лафита.
Гром-канонир, суетясь у лафета,
Града картечью штрихует софиты.

Ночь простудилась. В чахоточном кашле
Ветром хрипят воспаленные бронхи.
Шифер слетает с заброшенной башни.
Грохот небесных орудий, сполохи.

Хлещут дождя беспощадные розги
Улиц пустых беззащитные спины.
Небо давно позабыло о звездах –
Туч ненавистных довлеет рванина.

Буря упорствует, пробует силы,
Черных деревьев ломает скелеты.
Те, мертвецами восстав из могилы,
К небу вздымают корявые ветви,

Стонут и воют, моля о пощаде.
Но непреклонны небесные судьи –
Им отвечают лишь бранью площадной.
Мокрые улицы тонут в безлюдье.

Скачут в ночи беспризорные бесы.
Волны беснуются у парапета,
Вдоволь упившись водицей небесной…
…Буря утихла с лучами рассвета.

Туч грозовых поредела завеса,
Ливни и ветры умолкли синхронно…
…В бурную ночь у Деметры и Зевса
Дочь появилась на свет – Персефона.


А НЕБО ОПЯТЬ ПРОХУДИЛОСЬ
 
А небо опять прохудилось –
Видать, во вселенском масштабе…
Разверзлись небесные хляби,
И льется с небес Б-жья милость.

Смешались с дождем мои слезы,
Душа растворилась в печалях...
И ангелы в высях астральных
По мне уж поют Лакримозу… 
______
* Лакримоза (лат. Lacrimosa) – «Слезная» – финальная часть Реквиема.


ГОРЯЩИЙ В ПЛАМЕНИ СВЕЧИ КЛЕНОВЫЙ ЛИСТ
 
Горящий в пламени свечи кленовый лист…
Знамение? Намек? Предупрежденье?
Порой, годами ждем мы озаренья...
Февральский воздух так прозрачно чист…

Кленовый лист – примета увяданья,
Душа живая – как горящая свеча*,
И также девственна**, и также горяча –
Любовь сгорает в пламени страданья...

Но тени прошлого нам не дают уснуть,
Мы ставим под сомненье жизни суть,
И так все призрачно… так смутно… так неясно…

Но неожиданно завеет вдруг весной,
Вдыхаешь хвойный аромат лесной,
И думаешь: «А все же жизнь прекрасна!»
__________
*  В Вавилонском Талмуде душа сравнивается с горящей свечей
** Из утренней молитвы: "Господь, душа, которую Ты дал мне, девственно чиста"


ОПЯТЬ НЕ НАПИСАЛ НИ СТРОЧКИ
 
Ну вот, уже кончается февраль,
А я, пиит презревший пастораль,
О феврале не написал ни строчки!

А завтра будний день… Тоска…
Душа взлететь стремилась в облака,
Пытаясь вырваться из бренной оболочки.

Но … стукнулась о балку потолка
И с тихим стоном повалилась на пол…
Февральский дождь едва-едва закапал –
И стих рассыпался, как домик из песка…

И вот сижу теперь, играю я в песочке,
И, не рожденные, дождем  рыдают строчки….

Февраль 2014


ЭСКИЗ
 
День догорает красками заката
Лазурно-алой лучезарной акварели
Гламурного рекламного  плаката
И птичьих стай из мелкой нонпарели.

Немыслимых размеров облака
Батальные напоминают сцены,
А мы стоим вдвоем – в руке рука,
И по законам жанра, несомненно,

Немножечко друг в друга влюблены.
И солнца диск едва уже алеет,
И ярче лик развратницы-луны,
И снова манят темные аллеи...

2014


П О Э М Ы


ШАБАТ ШАЛОМ!
 
Светлой памяти моих родителей посвящаю.

В соседних окнах всполохи заката,
И повседневная смолкает суета.
Лишь полчаса до наступления Шабата –
Но вся Земля уже – Вселенная не та!

И в воздухе прозрачном и волшебном
Нам слышен голос тонкой тишины.
Царицу встретить – и вином, и хлебом
Готовятся Израиля сыны…

И в лихорадочной субботней подготовке
Весь дом был перевернут кверху дном.
Но сладкий запах свежей халы из духовки
Всю душу наполняет торжеством!

И все блестит – полы, буфет, ботинки,
И белой скатертью накрыт субботний стол,
Одеты дети – словно на картинке,
Шабата свет в наш скромный дом вошёл.

И, трепетно дыша,  благословенья шепчет,
Молясь за мужа, за детей и за родных,
Жена дрожащею рукою зажигает свечи…
… А я огни иные вижу в них.

В моих глазах – не отблески Шабата,
А тайные кострища Маккавеев.
И те костры,  в которых Торквемада
Сжигал не покорившихся евреев.

Седые старцы, юноши младые,
И девы юные, и дети – весь народ,
Упрямый и жестоковыйный,
Благословляя Б-га, шел на эшафот.

Спасенье предлагали им прелаты –
Креститесь – прекратится ваш позор,
Но эти люди знали вкус Шабата –
«Спасенью» предпочли они костер.

Нас распинали толпы крестоносцев,
Сгоняли в гетто и сжигали там дотла…
«Предатели! Изгои! Инородцы!» –
Шумела озверевшая толпа...

Пытали нас в подвалах инквизиций,
Топили в Рейне, Висле и Днепре,
А сколько полегло от банд хмельницких,
Когда от вида крови озверев,

Народные герои Украины
Рубили шашками и женщин, и детей…
Местечки, превращенные в руины –
И только лишь за то, что ты еврей…

Клааса пепел бьется в моем сердце,
И не забуду я, пока живу на свете,
Те поезда, идущие в Освенцим,
А в них евреи – старики и дети,

Актеры, музыканты, адвокаты,
Врачи, писатели, солдаты, брадобреи,
Давно не соблюдавшие Шабата,
Но умирающие все же, как евреи…

И над Европою их прах давно развеян,
И злодеяний тех следов в помине нет,
Но чтоб узнать, что значит быть евреем,
Достаточно купить туда билет…

И, светлой памяти, отец мой был солдатом – 
Его награду «За отвагу» я храню –
Европу ту прошел он с автоматом,
И много раз он ранен был в бою…

Давным-давно, еще юнцом безусым,
Национальность захотел я поменять,
Чтоб в пятой той графе писаться «русским»
(Я в институт собрался поступать)...

Отец мой вынул, молча, все медали…
Он хриплым голосом едва промолвить смог:
«Скажи, тогда, за что мы воевали
И жизни не щадили, мой сынок?..

Я видел тех, кто росчерком чернильным,
От древнего народа отреклись,
Но в страшной той войны котле плавильном
Из них, увы, немногие спаслись…

Не лучше ль жить и умереть достойно,
Оставшись тем, кем создал нас Творец?
Нам нечего стыдиться, будь спокоен!»
И я расплакался: «Прости меня, отец!»

И до сих пор я от стыда краснею,
Когда вдруг вспоминаю сцену ту…
Но завещание отца я свято чту,
И я горжусь, что был рожден евреем…

С тех пор уже прошло немало лет.
Теперь живу я на Земле Обетованной –
Порой любимой, а порой и окаянной –
И Б-гом данный соблюдаю я Завет…

И вот сижу за праздничным столом
И кубок свой с вином я поднимаю,
И всех людей Земли благословляю  –
Да будет мир вам и покой! Шабат Шалом!



СТАРИК
       
         
Я знавал одного старика…
С ранних лет со вселенским злом
В драку лез – бездумно и напролом,
Зная, что проиграет наверняка.

Был он худ, астеничен и слаб
И росточка он был невысокого.
Был он сыном века жестокого,
Что поэтом был назван «век-волкодав».

Век голодный, тифозный, чумной,
Век погромный, кровавый, расстрельный...
Был Голгофой его и купелью
Век, ведущий людей под конвой.

И подранком босым и раздетым,
Уцелев от петлюровских банд,
В зимний, стужный, шальной Петроград
Он приехал – за волчьим билетом.

Было всякого много в юности этой –
Счастья. Горя. Любви. Много света и тьмы.
И донос. И арест. И застенки тюрьмы,
Ставшей первым университетом…

Дальше – фронт. И штрафбат. Топь полесских болот.
Чудом выжив в аду том кромешном,
Шел под вражьим огнем, и под пулями СМЕРШа.
И ни шагу назад. Значит, только вперед…

И пройдя невредимым все девять кругов,
Все чистилища Дантова ада,
От Отечества приняв почет и награды,
Был причислен он к лику народа врагов.

«Черный ворон» несется, осеннюю грязь
Словно пашню, взрыхляя колесами.
Снова камера. Пытки. И снова допросами
Развлекается быдло, гэбэшная мразь…

Новый срок. Лагеря. И опять холуи-
Вертухаи на киче куражатся люто…
Но растаяла ночь. И забрезжило утро –
Вождь народов отбросил копыта свои...

Наконец потекла мирной жизни река,
Он продолжил свой род сыновьями…
Но на старости лет с отмороженной пьянью
Как-то в драку полез, чтоб спасти паренька…

О чем думал старик, навзничь падая в снег – 
Вспоминал ли войну, окруженье под Оршей,
Иль побудки в бараке, лай овчарок истошный...
Сожалел ли о тяжести прожитых лет?...

И недолгой была уж дорога потом –
От больничных палат до погоста….
Был он слаб и тщедушен, и малого роста
Тот старик… Что моим был отцом.

2014

 
FIN DE MILLENIUM
 
Или грешные мысли, возникшие на Святой Земле во время отмечания
десятилетней годовщины пребывания автора в Израиле

I.

Я не помню, как мглою нас крыла вьюга,
(На таможне нас, кажется, крыли матом) –
С той поры, как назвался репатриантом,
Вся Земля состоит из сплошного юга.

Здесь, по сути, нет ни запада, ни востока.
Центр страны – сплошь застывшая пробка.
Тель-Авив расползается, как метастаза –
Все желают иметь по два унитаза.

Эмиграция прошла массово, как субботник
По очистке прилегающих территорий.
Раздражает однообразие олимовских траекторий
От бессудебья и скуки аж скулы сводит.

Вот прошла десятилетка – и всё забыто,
Все активно занялись улучшением быта.
Отгремели бои в коридорах Сохнута.
«Нетто» уже в два раза меньше, чем «брутто».

Всю зарплату съедают долги и налоги,
И, как прежде, мешают дураки и дороги.
Брак вроде в моде, но и с этим туго:
«Я ищу надежного друга (подругу)»

(Строки из брачного объявления)
Следуют возраст, рост в сантиметрах и увлечения:
Музыка, книги, любовь к путешествиям.
Ну а далее – просто стихийное бедствие:

«Выходцев из азиатских районов Союза
(Т.е. от Ашхабада до пр. Лаперуза)
Просим покорнейше не обращаться!»
О, великий Джамбул! Это ж дети твои, ленинградцы…

II.

Родиной называют место, к которому привыкаешь.
Чужбина, стало быть, то, к чему привыкнуть не можешь.
И хотя здесь значительно снизился шанс схлопотать по роже,
И даже, услышав имя «Абрам», не икаешь,

То есть, оценив несомненные преимущества,
Которые дает проживание на родине предков,
С учетом нажитого в кредит имущества,
Замечаешь, что пароксизм довольствия случается редко.

Некоторые склонны во всем обвинять «ментальность»
(Не свою, как вы понимаете, а «ихнюю»).
Иные надеялись на жизнь сытую, тихую –
А тут, извините, сплошная реальность.

Те, которые почему-то считали, что все евреи – интеллигенты,
И наивно рассчитывали на самореализацию,
Неизбежно испытывают понос и фрустрацию,
Тыча в харю пакида дипломы, и плача в жилетку корреспондента.

Но всё это буря в стакане воды. Мышиная возня за старым буфетом.
Нас не слышно в этом вечном гортанно гудящем рое –
У этой страны свой язык, свои песни, свои герои…
«Нет у вас родины, нет вам изгнанья!» – сказано было поэтом.
      

III

Век двадцатый, гигантский трансатлантический лайнер,
После столетних скитаний в бурных водах сильно штормящего времени,
Одряхлевший, обросший ракушками ржавый «Титаник», тем не менее,
Похоже, прибудет в порт назначения по расписанию,

Несмотря на прогнозы. Это звучит утешительно, если учесть,
Что за груз он везет в прохудившемся трюме,
А команда его уж давно потеряла и совесть и честь,
Превратившися в сброд босяков, опустившийся люмпен.

Пассажиры однако беспечны и верят в своего капитана.
Капитан, вечно пьяный, верит лишь в безнаказанность лжи и обмана.
А в принципе, все давно позабыли о смысле и цели сего путешествия
И не верят ни в Царство Небесное, ни во второе пришествие.
Сгинула, как барабашка, дремучая эпоха клинических «измов»,
Но, увы, далеко до эпохи Великого Разума.
Человечество вот уж в который раз не достигло оргазма,
Но зато получило хорошую клизму.


IV.

Если долго идти по суше, обязательно выйдешь к морю.
Бесконечно плывя по морю, можно вовсе не встретить сушу.
Хочется, знаете ли, встретить, ну, родственную что ли душу,
Чтобы, как это там у них говорится, «и в радости, и в горе»…

Вот, сижу и вожу по тетрадке казеною ручкою
На пороге аж третьего тысячелетия
(Не говоря уж о собственном сорокалетии!)
Жисть веду холостую я, скучную…

Известное дело – ежели нету судьбы своей,
Невольно задумываешься о судьбе всего человечества.
А если ты, к тому же, не дай Б-г, ещё и еврей,
То особо печешься о благе внезапно доставшегося отечества.

А отечество, не то чтобы мать родная, но даже не мачеха – чужая тётя.
Ни сочувствия, ни внимания, ни взаимной любви вы в ней не найдёте.
Поэтому не стоит на сей счет особенно обольщаться,
А по мере сил и возможностей активно плодиться и размножаться.

Что и делает большинство знакомых мне разумных людей,
В отличие от всяких там интеллектуалов и нытиков –
Как известно, импотенция возникает на почве различных идей –
Фикс, или просто от чрезмерного умственного развития.

Даже периодически происходящие в стране теракты
И некоторая недружелюбность арабского населения
Не должны отражаться на работе желудочно-кишечного тракта
И в целом функционировании системы пищеварения.

Хорошо помогают дыхательные упражнения на воздухе
И разумное снижение калорийности питания.
Чрезвычайно важно помнить о сне и об отдыхе –
Необходимое время сэкономьте на воспитании

Своих детей (назовём их более ласково – детишек),
Поскольку воспитанность в наших широтах – явный излишек.
А также на чтении книг и задавании вопросов о сущности бытия, –
Если, конечно, кому-нибудь вообще интересна вся эта галиматья.
 
V.

Теперь мне хочется поговорить о метаморфозах
И прочих разных довольно интересных вопросах.
Например, неожиданно так замечаешь, что у сотрудницы на работе
Опухшие ноги, глаза с поволокой и округлился животик.

Картина ясна. Для приличья добавим, что дама имеет мужа,
Который, если отбросить детали, для этого, в общем, и нужен.
То есть примерно полгода назад эти двое,
В то время, когда я добивал проект, они во всю занимались любовью

Тут невольно задумаешься о смысле жизни,
Параллельных процессах, трудовом героизме,
О любви, неопознанных летающих объектах
И неосознанно размножающихся субъектах.

Да что говорить, вот прямо сейчас, пока я мараю в этой тетради,
На всех континентах, в миллионах квартир, содрогаются кровати.
Спрашивается в задачке, что стоит так называемое творческое горение
По сравнению с великим процессом оплодотворения?

Вот и выходит, что так называемые интеллигенты – это люди,
Которых просто-напросто ни одна баба не любит.
Но они себе в том не признаются – хитрая нация!
И словечко мудреное выдумали для себя – «сублимация».



VI.

Сублимация – есть переход вещества при нагревании
Из твердого состояния в газообразное состояние,
Минуя жидкую фазу. А применительно к людям –
Переход от «слава Б-гу живем» до астрального «все мы там будем»

Минуя фазу любви, которая, собственно, нам никем не обещана…
Где-то ходит по этой земле жена моя, другим обесчещена.
И мои нерожденные дети в полночь не плачут спросонок,
И не пахнет в квартире моей застоявшися запахом мокрых пеленок.

Что ж, плыву по теченью реки, неизменно впадающей в Лету,
Потребляя жиры, углеводы, белки, презирая диету.
Ни друзей, ни врагов, ни жены, ни измен, ни разборок –
Даже страшно подумать о том, что вот-вот стукнет сорок…

Неужели действительно всё так уныло, бессмысленно, скудно?
Неужели действительно всё так бесследно, безлюдно, безлюбно?
Неужели действительно всё так задумано было Б-гом?
Если ж слеп я, то где поводырь? Укажите дорогу…
 
 


VII. Lacrimosa

Не вытанцовывется глава – хоть тресни! А мысли где-то…
Разбежались слова… Слава Богу, что я не кормлюсь ремеслом поэта!
Устав от нытья и рефлексии, моя Муза сбежала с другим.
Вот, сижу и подручными средствами пытаюсь состряпать гимн,

Или, вернее, реквием по своим неоцененным никем добродетелям,
А также великим и нежным чувствам, которые во время оно я расточал окрест.
Нынче же, выдав замуж всех своих подруг и невест,
Почитаю себя обманутым благодетелем…

И, как прежде, живу, «под собою не чуя страны»,
Мои планы расплывчаты, чувства раздрыганы, мысли странны.
Эмиграция эта, как видно, не сильно пошла-то мне впрок –
От себя не уедешь… (банально, но верно!) Впрочем, тоже урок.

И опять начались мои вечные нелады с этнографией.
Ну не смог полюбить я свой древний, великий и дикий народ!
И в душе моей вновь дуют ветры странствий – преимущественно норд.
А возьмусь за перо, так выходят одни эпитафии…
 
      

VIII.

. . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . .


IX.

Я поселился у самого синего моря, изменив горам,
Снегу, осеннему листопаду, июльским ливням, жестоким ветрам…
В результате этого перемещения воочию я убедиться смог,
Насколько западнее, чем можно предположить, простирается Восток.

Долгое вглядывание в горизонт подтверждает шарообразность Земли.
В шепоте волн, набегающих на песок, можно услышать: «Внемли!»
В грохоте волн, разбивающихся об утес, можно расслышать имя своё.
Значит, всё-таки кто-то ждет, кто-то любит и кто-то зовёт…

Формула моря проста. Это – абсолютная красота,
Абсолютный разум и абсолютный покой.
Линия берега – граница, отделяющая неровной чертой
Сухопутный клоповник под названьем «ничтожество», «мрак», «суета»

От Вечности… Море нам неподвластно.
Море ни с кем из нас не согласно.
Море – храм, построенный Богом – и лишь для богов.
Море – это дорога, на которой не видно ничьих следов.

Море – последняя Мира обитель тех незаоблачных дней,
Когда все мы покорно отступим в Царство Теней.
Осиротевшая твердь, отделенная от торжествующей хляби,
Превратится в пустыню, завистливо имитируя очертания ряби…
 
 

X. Epilogue

Земля Израиля прекрасна. Мы – живые сведетели чуда.
И несет наш народ, как Гольфстрим в океане истории – из никуда в неоткуда.

Надо б мне эту землю воспеть, да беда – языка не хватает!
Русский чужд, иврит недоучен, английский хромает…
Впрочем, нет у этой несчастной земли в певунах недостатку,
Так что как-нибудь без меня. Не за этим сижу и мараю тетрадку…

Я загнал три казенных авто, объезжая все грады и веси.
За три моря ходил я, чтоб вновь увидеть закат над Кинеретом. Если, –
Говорю сам себе, в этой жизни чего-то действительно стою,
То посмертной наградой мне будет венчание с этой землею….


St. Louis, 1999


НЕРОН
 
(Нерон - Римский император с 54 по 68 год н.э.)

"Вскоре император услышал стук копыт. Поняв, что едут его арестовывать, Нерон собрался с силами, произнёс строфу из «Илиады» «Коней, стремительно скачущих, топот мне слух поражает»..."


Остались позади Сервильевы* куртины,
Густеет сумрак на семи холмах.
Конь вороной по склону Палатина**
Галопом бешеным летит, вздымая прах.

Пожарища отверженного Рима
Горят в зрачках безумных седока…
Отмщение врагов неотвратимо,
И гибель императора близка…

От мерной поступи мятежных легионов
Дрожит земля, и слышен звон цепей –
В них жаждет заковать опального Нерона
Сульпиций Гальба*** – самозванец и плебей.

Крадется Аппьевой дорогою измена, ****
И красками багряными закат
Заранее окрашивает сцену –
Зане трагедии свершить последний акт…

Двор опустел… Охрана разбрелась,
Рабы слоняются без дела вдоль ограды…
Лишь гулким эхом отвечают анфилады
На крик отчаянья, во тьме зовущий глас…

Он призывает гладиаторов упорно,
Чья беспощадная железная рука
Мечом пронзив его, спасла бы от позора.
Но рядом нет – ни друга, ни врага…

;
И он бежит к реке, чтобы в волнах
Свой вечный обрести покой…
Тибр бешено ревёт… Животный страх
Его сковал… С поникшей головой

Вернулся во дворец. Призвал рабов –
И рыть могилу приказал им, восклицая:
«Какой артист великий погибает!»…
И вдруг услышал мерный стук подков…

Спасенья нет – мятежные отряды
Вблизи дворца. Врагами окружен,
Встречает смерть строфой из «Илиады»
Злодей великий всех народов и времен…*****

На сцене сыграна трагедия Гомера…
Опущен занавес. Но выйти на поклон
Актёр не смог – рабом сраженный верным,
Издал свой вздох последний царь Нерон.
___

В мозгу пылают воспаленные нейроны,
И жизнь рушится, как домик из песка,
Мечусь по ней затравленным Нероном –
И рядом нет – ни друга, ни врага...


________

* Сервилиевы сады и Villa Servilia — садовый комплекс и вилла на южной окраине Рима, располагающийся по дороге в Остию на берегу Тибра.

** Палатин — центральный из семи главных холмов Рима, на котором располагался дворец императора Нерона.

*** Сульпиций Гальба — популярный в войсках наместник Тарраконской Испании, возглавивший мятеж против Нерона.

**** Аппиева дорога — самая значимая из античных общественных дорог Рима.
***** Гитлера и Сталина тогда еще не было...   


ПРО ДИОКЛЕТИАНА И КАПУСТУ

 «На попытку Максимиана и Галерия убедить его возвратиться к власти бывший император ответил отказом, заметив, между прочим, что если бы они видели, какова капуста, которую он вырастил, то не стали бы приставать к нему со своими предложениями»



Я думаю, что это всё враньё —
про Диоклетиана и капусту.
Но даже, если правда, — от неё
нам толку нет. Старинное искусство

созданья мифов чуть ли не древней
профессии — не менее почетной,
в которой больше пользы. Впрочем, в ней
и меньше недомолвок, недочетов:

тут ясно все — вот деньги, вот товар
(сказал бы я «лицом», но погрешил бы
я против истины. Но анекдот сей стар,
как бренный мир — и низкого пошиба).

Я был в Далмации, где упокоен прах
последнего великого тетрарха.
Дворец, в котором доживал тетрарх,
едва ль похож на хижину, где пахарь

(или, согласно мифу, садовод),
трудом  своим и потом добывая
насущный хлеб, в забвении живет…
Согласно справке, три гектара занимая,

дворец был мощною стеною окружен —
внутри же форум, портики, колонны
(его обслуживали вольные колоны,
есть помещенья для детей и жен).

Двор вымощен — сплошь плиты из камней,
что ни плита — то скальная порода,
как ни ищи — не обнаружишь в ней
следов таинственного сада-огорода.

Просторные гимнасии и термы,
и храм —  Юпитера, Кибелы и Венеры.
Храм — для души, естественно…  Для тела —
роскошные покои, где гетеры

под звуки лиры услаждали слух
вполне интеллигентною беседой,
что длилась где-то час (порой, до двух),
затем сменялась возлияньями, обедом…

А на закуску — чувственный контакт,
где буйство вакханалии и оргий —
естественный вполне природный акт,
доселе вызывающий восторги…

И вот представьте, в этот самый час,
когда в постели накалились страсти,
приходит полководец, скажем, Красс
и призывает вас опять вернуться к власти.

Тому, кто восемь лет, как не у дел
и сбросил с плеч постылые вериги, —
опять морока — войны, беспредел,
предательство и консулов интриги?

Вновь варваров разить — огнем, мечом
и применять военное искусство…
Простите, но причем же здесь капуста?
Вот я и говорю вам — ни причем…

Так, завершив гоненья на христиан,
погрязнув в роскоши, обжорстве иже скотстве,
скромняга-пахарь Диоклетиан,
остаток дней проводит в «садоводстве»…
                _____

История — наука златоустов,
собранье баек, анекдотов, в основном —
про Диоклетиана и капусту,
про Сталина и Ленина с бревном…



ИАКОВ И ИСАВ

                I. Иаков         

О, простодушный «человек шатра»,
С улыбкой кроткой и походкой робкой —
Мой пастушок — взгляни на небеса,
Решительно скажи себе: «Пора!»
Займись же чечевичною похлебкой,
Пока в полях охотится Исав.

План удался — так просто, без затей,
Похоже, Небесам стал неугодным
Отца любимчик, твой свирепый брат —
Ты все учел, лукавый книгочей —
Что будет он как сто волков голодным
И что с тобою встрече будет рад.

Любимец Б-га — Иаков, Исраэль,
Явил свое ты миру благородство,
Похлебку обменяв на первородство,
Подсел в обличии Исава на постель
Ицхака в час кончины — слабый зреньем
Тот одарил тебя своим благословеньем.

Мне говорят — была в том воля Неба!
Что ж опасаясь праведного гнева
Родного брата, ты за тридевять земель
Бежал к коварному Лавану? Чтоб Рахель —
Свою возлюбленную встретить здесь,
Счастливо избежав Исава месть?..


               II. Исав

…Огонь и камни. Кровь. И трупный смрад.
В святилище беснуется орава…
Вглядись в лицо того, кто вел отряд —
О, Иаков, узнаёшь ли в нем Исава?
Ломая стены, цепь разбив охран,
Твой брат вернулся — чтоб разрушить Храм…

…Над опустевшим гетто дым и гарь,
Повсюду трупы — их съедают свиньи.
Прошел недавно с войском Государь —
Освобождать от мусульман святыни.
Скажи, Иаков, Небесам угоден
Исав, освободивший Гроб Господен?

…Поднес свой факел мрачный пилигрим —
И взвился в небо едкий черный дым…
Молись, Израиль, вспоминай о Б-ге —
Все сожжено — дома и синагоги —
Так приказал великий Торквемада…
О, Иаков, узнаёшь родного брата?..

«Навiки разом!» Вновь гудит майдан,
Волнуются казачие станицы —
Ведет войска неистовый Богдан —
Бить ляхов и жидов идет Хмельницкий.
И снова льется кровь, пылает гетто —
Но знаешь ли, Иаков, кто сей гетман?

— Рахель, любимая, ты не молчи, ответь!
В глазах застывших блеск свечей субботних...
«Шма Исраэль!» Но к нам явилась смерть,
Вновь с криком «Бей жидов!» и Черной Сотней.
Повсюду вопли, стон — чинит расправу
Лабазник пьяный — с внешностью Исава.

...Ты снова молишься — дожить бы до утра,
Пугаясь стука собственного сердца…
Рассвет забрезжил. Кто шепнул: «Пора…»?
Огонь печей вновь озарил Освенцим…
Вопит «Verfluchte Jude!» полицай —
В нем злобный блеск знакомого лица…
                ___

О, простодушный «человек шатра»,
С улыбкой кроткой и походкой робкой —
Мой пастушок — взгляни на небеса,
Решительно скажи себе: «Пора!»
Займись же чечевичною похлебкой,
Пока в полях охотится Исав...


 

ПОСЛЕДНЕЕ ПИСЬМО
 
I.
 
Оно лежит уже почти десяток лет
На столике моем, под телефоном.
И пожелтел от времени конверт,
Покрылся пылью и немного скомкан.
 
На нем мой адрес – город и страна,
Названье улицы, квартира, номер дома.
И даже индекс мой. Фамилия странна,
Но кажется до боли мне знакомой…
 
Письмо, по правилам приличья, возвратить
На почту следует, коль нет здесь адресата.
Но отчего я в памяти пытаюсь воскресить
Событья, происшедшие когда-то?...
 
II.
 
…Он был невзрачным. Вечно холостым,
Женатым вечно. Вечно разведенным.
Любил он женщин. И свои холсты
Он заполнял натурой обнаженной.
 
Он много пил. Всегда был на мели.
В долгах, как в перхоти. И вечно неприкаян.
Всегда бездомен. Гражданин Земли.
Убивший Авеля в себе, безродный Каин…
 
Мы повстречались много лет назад
На чьей-то даче… В «голой» вечеринке.
Уже тогда меня сразил безумный взгляд
Сидевшего поодаль на овчинке.
 
Был ламп стоваттных раскален вольфрам,
Мелькали потные тела и чьи-то лица…
Но дачный сруб вдруг превратился в Храм
И в сцену с вавилонскою блудницей.
 
Он колдовал у серого холста,
Рукой уверенною делая наброски.
Похожий на распятого Христа,
Сошедшего с Голгофы на подмостки…
 
И взгляд был полон зоркости орла,
Следящего за жертвой на охоте.
И вожделеньем распаленные тела,
Кружились вихрем в диком хороводе…
 
III.
 
…Прошло пять лет. И полон зал торжеств.
Марш Мендельсона отыграл оркестр.
Любовью вознесенный до небес,
Вальсирую на публике с невестой.
 
И в вихре танца, словно в полусне,
Кружатся чьи-то лица и наряды…
Но что-то вдруг оборвалось во мне –
Мой взгляд опять с его скрестился взглядом.
 
Как падший ангел он стоял в толпе,
И, как всегда, играя на контрасте,
Магнитом всех притягивал к себе
Безумный взгляд, горящий дикой страстью...
 
Он поднял руку, словно окрестить
Собрался веселящееся стадо…
И я услышал рядом тихое «Прости…»
Две тени скрылись за решеткой сада…
 

IV.
 
…Я прожил жизнь. И даже не одну.
Бывал женат. Потом родились дети.
В разлом эпох я поменял страну.
И не одну. Есть много стран на свете.
 
Держу письмо, как Ариадны нить.
И в лабиринтах памяти блуждая,
Всю жизнь пытался я тебя забыть,
Единственная, милая, родная…
 
И я решился – к черту этикет!
Пускай не принято читать чужие письма.
Рукой дрожащей разорвав конверт,
В нем одинокий обнаружил листик…
 
«Он умер утром, около шести.
Просил прощенья твоего он перед смертью.
В бреду он имя перепутал на конверте.
Но адрес твой. И ты меня прости…»



БРАЗИЛЬСКАЯ СТИХИЯ

I.
 
В стране, где много диких обезьян,
Один, весьма существенный изъян:
Березок нет. Как, впрочем, нет и кленов.
И лес стоит себе совсем вечнозеленый.
 
Не предназначен он, вполне определенно,
И для прогулок парочек влюбленных.
Здесь можно угодить в объятия питона,
Вкусить отраву поцелуя (1) скорпиона.
 
В предупрежденье неразумным парам
Там знак висит: «Вниманье, ягуары!»
(Известно местным, да и иностранцам,
Что ягуар не стал вегетарьянцем).
 

II.
 
В районе Амазонского бассейна
Жил человек, достаточно рассеянный,
И как-то, вместо шляпы, на ходу,
Цветастого напялил какаду.
 
Ошибку обнаружил в тот же миг –
Ведь какаду издал истошный крик
И клюнул идиота прямо в темя.
O tempora, o mores! («Нравы, время!»).
 
Но наш герой спешил ужасно в Рио,
Поскольку получил он должность Вр.И.О.
Директора портала Стихи.Бр
И, сочиняя по дороге свой верлибр,
 
А также палиндром и акростих,
Подобно маршаковскому, наш псих,
Сей новоявленный бразильский Кальдерон
Уселся в не прицепленный вагон.
 

III.
 
Он с русской классикой не очень был знаком,
Хотя, признаюсь, был выпускником
Он заведенья имени Лумумбы.
Но, вместо лекций, посещая стриптиз-клубы,
 
Не мог понять он нашей славы, (2)
Не мог понять метис слюнявый,
На что с прибором он забил!...
Он наших девушек любил –
 
Марин, Светлан, Оксан, Наташ –
И так вошел в любовный раж
Объятий жарких, томных губ,
Что положил на всех Лумумб…
 
IV.
 
Но я отвлекся. Наш герой
Сидит в вагоне день-деньской,
С тоской глядит он на перрон,
Московский свой Декамерон
 
Он вспоминает с исступленьем…
Но поезд медлит с отправленьем,
Прибудет в Рио он не скоро.
Тут наш герой вскричал «Socorro!» *
 
Вскричал, вскочил и побежал –
Ведь без начальника портал
Стихи.БР совсем зачах.
Народ нуждается в стихах!
 
V.
 
Так он бежал, сквозь джунгли, сельву,
Безумью предаваясь и веселью,
Луна в ночи чадила, как лампада,
И с диким воплем он плясал ламбаду.
 
Затем он углубился в темный лес,
Где, сняв с себя штаны, на пальму влез.
Впоследствии бригадой амбуланса
Доставлен был в приют «Ultima Esperanza»… **
 
VI.
 
Его пример – другим наука, (3)
Знавала сельва Джеймса Кука,
Видала и людей покруче –
Был путешественник – Америго Веспуччи
 
Он не носил костюмы от Версаче –
Не как другой – и ел и пил иначе, (4)
Не надевал он шмотки от кутюр –
Был ценностей носителем, культур…
 
 Но я отвлекся. Собственно, к чему
Развел я канитель здесь – не пойму.
Ах, да, я вспомнил, что хотел сказать –
Мораль сей басни просто разгадать.
 
VII.
 
В стране, где нет березок или клёнов,
Стихов вовек ты не напишешь клёвых.
Там, где одни пассаты да муссоны,
И где не правят бал жидо-масоны,
 
И где не веют вьюги и метели,
И олигархи не сбиваются в картели,
И где снегами не усыпана земля,
И руку Киева не моет длань Кремля,
 
Где нет хохлов и нет великороссов,
Где просто так не отбирают полуостров,
Где нет хандры, сиротства, первородства,
И где не напиваются до скотства,
 
И где душа не столь загадочна, как сфинкс,
И где державы понт не есть идея-фикс,
И где не ищут свой особый путь,
И где с экранов в мозг не льется муть,
 
Где нет тайги – одни сплошные джунгли,
И где не правят катаклизмы и стихии –
Едва ль поэзии разжечь ты сможешь угли,
Достигнув популярности Стихии….
 
____________
 
* Socorro! (порт.) - На помощь!
** Ultima Esperanza (исп.) - Последняя надежда
 
(1) "Отраву поцелуя" - из стихотворения М.Ю.Лермонтова "Благодарность"
(2) Строка из стихотворения М.Ю. Лермонтова "На смерть поэта"
(3) Строка из романа в стихах А.С. Пушкина "Евгений Онегин"
(4) Строка из комедии А.С. Грибоедова "Горе от ума"


ПОЭТИЧЕСКИЕ ПЕРЕВОДЫ

ВИЛЬЯМ ШЕКСПИР. СОНЕТ 66
 
Постыло все. Забвенья сладкий сон
Ищу я в смерти. Ибо обречен
Нести в пустыне груз душевных смут.
Меж тем ничтожества в веселии живут.

Мне страшно видеть, как обманутый народ
Неотвратимо к пропасти ведет
На трон взобравшийся по трупам супостат.
Мне больно лицезреть, как похоть и разврат
Лишают чести девичьей невест.
Людские стоны слышу я окрест.

Мой дух повержен: вижу, как глумясь,
Толпа плебеев втаптывает в грязь
Великого искусства образцы.
Умами властвуя, ученые глупцы
Святую правду простодушием зовут,
И властью грубою вконец запуган люд.

И Зло верховное, взойдя на пьедестал,
Здесь с дьяволом на пару правит бал,
И, заманив обманом в плен Добро,
Явило миру мерзкое нутро...

И, удрученный зрелищем таким,
Без сожаления бы я покинул мир -
И лишь твоей любовию храним,
Я продолжаю горький этот пир.


ЭДГАР АЛЛАН ПО. АННБЕЛЬ ЛИ.
 
То было много лет назад,
   За морем, на краю земли
Жила прелестница, чей  взгляд
   Пленил меня… Аннабель Ли –
Так звали девушку. Она,
   В свои мечты погружена,
Жила надеждой лишь одной –
   Любить и быть любимой мной…

И были оба мы детьми
   За морем, на краю земли…
Мне не исполнилось семи,
   Я полюбил Аннабель Ли.
И чувство, что владело мной,
   Было сильней любви земной –
С небес крылатый серафим
   Взирал, завидуя двоим…

Он лютый напустил мороз
   За морем, на краю земли,
И ветер ледяной унес
   Прекрасную Аннабель Ли…
Великосветская родня
   Ее забрала от меня…
В молчании за гробом шли
   За морем, на краю земли…

Блаженство счастья испытать
   Едва ли ангелам дано.
К нам зависть не смогли унять –
   Наслали ветер ледяной
За морем, на краю земли,
   Убив мою Аннабель Ли…

Но наша детская любовь
   Была во много раз сильней
Любви иных, чья хладна кровь,
   И тех, кто старше и мудрей…
Ни ангелов небесных рать,
   Ни сонмы демонов земли
Не смогут у меня отнять
   Мою любовь к Аннабель Ли...

Мне навевает лунный свет
   Мечты о той, которой нет…
И звезды в призрачной дали
   Блестят слезой Аннабель Ли…
И пролетает ночь без сна,
   Я плачу и кляну судьбу,
А в мыслях лишь она одна –
   Как будто с ней лежу в гробу,
Найдя в могиле свой покой.
   И нас баюкает прибой...



ПЕРСИ БИШИ ШЕЛЛИ. СПОКОЙНОЙ НОЧИ
 
Что? «Доброй ночи»?! Будь неладен час,
Тех разделяющий, кто жаждет единенья!
Вели ж остаться мне! И эта ночь для нас
Тогда и станет доброй, без сомненья.

Ночь одиночества не может доброй быть,
Что проку мне от сладких пожеланий!
И лучше б вовсе их тебе не говорить –
Тогда и вправду ночь та доброй станет.

И лишь к сердцам, что рядом бьются в такт
Когда лучом рассветным воздух позолочен –
К ним ночь добра, моя любовь! Ведь никогда
Не говорят они друг другу – «Доброй ночи»…


ВОЛЬФГАНГ БОРХЕРТ. КОЛЫБЕЛЬНАЯ
 
Зачем, скажи, зачем
вдруг солнышко зашло?
Усни, дитя, из сладких снов
пусть ночь тебе сошьет покров –
ведь солнышко зашло.

Зачем, скажи, зачем
наш городок так тих?
Усни, дитя, из сладких снов
пусть ночь тебе сошьет покров –
все спят в домах своих.

Зачем, скажи, зачем
так ярки фонари?
Усни, дитя, из сладких снов
пусть ночь тебе сошьет покров –
то мой огонь внутри.

Зачем, скажи, зачем
твоя рука в моей?
Усни, дитя, из сладких снов
пусть ночь тебе сошьет покров –
моя рука в твоей.

Зачем, скажи, зачем
сердечко так саднит?
Усни, дитя, из сладких снов
пусть ночь тебе сошьет покров –
ведь мы совсем одни.




ЭМИЛИ ДИКИНСОН. ТЕБЯ Я ВИЖУ В ТЕМНОТЕ
 
Тебя я вижу в темноте,
И свет не нужен мне:
Твоя любовь, как призма – в ней
Усилен он вдвойне.

Тебя я вижу сквозь года –
Ясней не может быть –
Фонарь саперу нужен, чтоб
Смог мину разрядить.

Сойдешь в могилу – и тогда
Тебя увижу я –
Плита не застит горний свет,
Зажженный для тебя...

И разве нужен день тому,
В ком тьма такая спит,
Что превосходит солнца свет
Попавшего в зенит?



ЭМИЛИ ДИКИНСОН. НАДЕЖДА, СЛОВНО ПЕВЧИЙ ДРОЗД
 
Надежда — словно певчий дрозд —
Живет в душе у нас —
Поет мелодии без слов,
Не смолкнув ни на час.

Тем слаще голос, чем сильней
И боль в душе и мгла —
Шторм не пугает птичку — в ней
Большой запас тепла.

В стране холодной пела мне,
И на чужих морях —
При этом не прося взамен
Ни крошки у меня.



ЭМИЛИ ДИКИНСОН. МНЕ НЕ ПОПАСТЬ НА НЕБЕСА
 
Мне не попасть на Небеса!
Как яблони я плод –
К ветвям привязана, увы,
И здесь мой «небосвод»

Цвет облаков бегущих – Край,
Запретный для меня…
Дом за холмом: покой храня –
Он мне подарит Рай!

Лиловым полуднем дразня,
Чтоб в западню поймать,
Любимый фокусник "Вчера"
Нас обманул опять…



ЭМИЛИ ДИКИНСОН. Я - НИКТО
 
 
Я – никто! А ты – кто же?
Может быть, ты никто тоже?
О, тогда нас теперь двое!
Только держи роток на запоре,
Иначе ОНИ сразу выгонят нас –
Со мною такое бывало не раз!

О, как тоскливо мнить себя кем-то!
И день-деньской напролет,
Подобно лягушке, себя рекламировать,
Под визг восхищенных болот!



УИЛЬЯМ БЛЕЙК. СЕКРЕТ ЛЮБВИ
 
Нет признаниям в любви!
И любви своей заветной
Тайну ветру подари —
Молчаливо, незаметно.

В любви признался и тотчас
Я сердце ей открыл,
Дрожа от страха. Но отказ
Ее ответом был…

Но едва расстались мы,
Путник, что проехал мимо,
Молчаливо, незаметно
Взял ее с собой… Увы!...


ДЖЕЙМ ЭЛРОЙ ФЛЕККЕР. ФОНТАНЫ
 
Нежна, прохладна ночи сень,
И ветерок рябит бассейн…
Я остужу ладонь слегка
Воды прохладой и песка.
И помолюсь во мглу небес,
Чтоб смежили мне очи здесь…
Далече, в миллионах миль,
Сверкает звезд ночная пыль
Кувшинками. И звездный рой
Играет с рыбкой золотой.





РОАЛД ДАЛ. МОЙ УЧИТЕЛЬ БЫЛ НЕ ТАК УЖ МИЛ
 
Учитель мой был, уверяю вас, право, не так, как вам кажется, мил.
Я имя его назову: мистер Ансворт, истории он нас учил.

И если вы дату забыли, к примеру, он сразу за ухо хватал,
Крутить начинал он его, что есть силы, а мальчик от страха молчал.

Крутил и крутил, и крутил он то ухо, так сильно, как только лишь мог
До тех пор, пока не отвалится ухо и падает на пол у ног…

Наш класс полон был одноухих мальчишек, я думаю, их было семь –
Тех, с ухом открученным, только за то лишь, что дату не помнил совсем.

Давайте ж оценим чудесных и милых сегодняшних учителей –
Особенно, тех ангелочков, что учат твоих непослушных детей.


РОАЛД ДАЛ. ЖАРА И ХОЛОД
 
Знакомая мамаши к нам зашла
И, неожиданно, одежду всю сняла.

Я ей сказал (хоть был не слишком взрослым):
О, черт возьми! Ведь вы совсем замёрзли!

О, нет! – вас уверяю, – вовсе нет!
Я вся горю! Мне жарко, – был ответ.



РОБЕРТ ГЕРРИК. ШЕЛКОВАЯ ЗМЕЯ

Из сборника «Геспериды»
 
Вариант 1.

В лицо мне Джулия - в чём толк? -
Швырнула кружевной платок!
Был серебрист он, как змея:
От неожиданности я,
Внезапный ужас испытал.
Но "змей" меня не покусал.
 

Вариант 2.

Для смеха Джулия в лицо
Швырнула мне свой поясок -
Сверкнул он шелком, как змея.
От неожиданности я,
Признаюсь, ужас испытал...
Но поясок тот не кусал.


РОБЕРТ ГЕРРИК. О СЕБЕ САМОМ

Из сборника «Геспериды»
 
Любви недугом поражен я. И напрасно
От горя и тоски ищу лекарство.
Пытаюсь я, но убеждаюсь вновь –
Нет трав, способных вылечить любовь.
Есть лишь одно спасительное средство –
Смерть избавляет от страданий сердце.


РОБЕРТ ГЕРРИК. К СИЛЬВИИ С ПРЕДЛОЖЕНИЕМ

Из сборника «Геспериды»
 
Давай же, Сильвия, хоть поздно нам, быть может,
Возляжем вместе на супружеское ложе!
Часы твои стоят, мои ж летят вперед –
И не вернуть, как ни зови, прошедший год.
Не медли ж, Сильвия, прелестная, не мешкай –
В любви ведь может наступить  задержка.
Гони сомненья, угрызенья! Всем известно –
Рассудочность с любовью не совместна.


РОБЕРТ ГЕРРИК. ЛЕДЯНОЕ СЕРДЦЕ

Из сборника «Геспериды»

Я весь замерз. Во мне живет
Лишь только снег, сосульки, лед.
Но ради Бога, дай совет,
Как растопить тот лед и снег.
Огнем я вспыхну – лишь затем,
Чтоб обрести любовь взамен.
Иначе я останусь льдом –
Жару переношу с трудом.


РОБЕРТ ГЕРРИК. ПРОСЬБА К ЮЛИИ

Из сборника «Геспериды»

О, Юлия, коль мне случится умереть –
Не издавай мои стихи. Запомни впредь,
Что просьбу выполнишь мою,
Коль рукопись предашь огню:
Уж лучше книгам тем сгореть –
Несовершенству предпочту я смерть.


РОБЕРТ ГЕРРИК. К ПЕРИЛЛЕ

Из сборника «Геспериды»
 
Перилла, милая! Тебе ли горевать,
О том, что время хочет у тебя меня отнять?
Года берут свое, и волосы покрыты серебром,
И скоро я переберусь в свой вечный дом…
Не будет долгим отпевание, Перилла, не горюй!
Ну, а пока дарю тебе прощальный поцелуй.
Когда умру, возьми щепотку соли, измельчи,
Водицы набери, где бьют священные ключи.
Омоешь этим мне, Перилла, руки и ступни,
Затем обвеешь тело взмахом простыни,
Что обвивала стан твой накануне, в час молитвы,
Когда взывала к Господу, прося Его защиты…
За гробом следуя моим, ты плачь, Перилла,
Пусть падают цветы, и слезы капают в могилу…
И напоследок, дай мне свой обет,
Что, вспомнив обо мне, рассыплешь здесь букет.
Тогда не будет призрак одинокий мой блуждать,
В прохладе и тиши он будет вечно спать…




ПСАЛМЫ ДАВИДА - ПЕРЕВОДЫ ИЗ КНИГИ "ТЭИЛИМ"


ПСАЛОМ ДАВИДА 1
 
Воистину будь славен муж, который
Злодеев наставленьям не внимал,
На грешников дорогу не вставал,
Презрел шутов пустые разговоры.

К Ученью Бога лишь его влечет,
Все дни и ночи посвящает он Закону.
Он, словно дерево с развесистою кроной,
Что расцветает у протоков вод.

И сочные плоды приносит в срок,
И лист его не вянет, зеленея…
Во всех своих делах он преуспеет,
В любом занятье будет прок и толк.

Не так злодеи: как мякина в поле,
Гонимы ветром – нет спасенья им нигде.
Не устоит злодей на праведном суде,
И в мире будущем ему не будет доли.

Господь всевидящ, зрит Он правды суть,
Благословит Он праведников путь.
К злодеям взыщет и к суду их призовет –
Бесславно путь злодеев пропадет.


ПСАЛОМ ДАВИДА 6
 
Давида песнь звучит. И нежной лиры звуки
Полны печали и душевной муки…
Господь, прошу Тебя! Не в ярости своей
Ты обличай меня в годину горьких дней.

Меня во гневе не испытывай своем,
Помилуй, Господи! Я слаб и изнурен…
Молю Тебя – о, Боже, исцели!
Ведь жизни силы из костей моих ушли,

Душа в смятении, измучена она…
Доколе, Господи? Я боль испил до дна!
Верни, о, Господи, свою Ты милость мне
Спаси мне душу, что сгорает, как в огне.

Прошу Тебя, верни мне жизни силы –
Тебя восславить не смогу я из могилы,
Не будет в смерти о Тебе памятованья…
Внемли же, Господи, услышь мои стенанья!

От горьких слез моих насквозь промокло ложе,
Истлели в ярости глаза, а враг мой силы множит…
Прочь убирайтесь, беззакония рабы!
Господь услышал плач мой и мольбы!

Всевышний примет все мои молитвы.
Повергнет в страх Он всех врагов моих.
Пристыжены, они отступят вмиг, 
В смятении покинув поле битвы…


ПСАЛОМ ДАВИДА 23
 
Давида песнь звучит… Господь, о, Пастырь мой!
Ни в чем не будет мне нужды – ведь Ты со мной!
На сочных пастбищах Ты даришь мне покой,
И к тихим водам Ты ведешь меня тропой…

Мою Ты душу укрепляешь верой в Бога,
Ведя путями правды, ради Имени Святого.
И коль долиной смерти вдруг случится мне идти,
Не убоюсь я зла – ведь Ты со мной в пути…

Твой жезл и посох Твой – лишь в них моя опора,
В них утешенье мне, спасенье от позора.
Накроешь стол мой, полный яств дорогих,
И буду пировать я на виду врагов моих.   

Ты голову мою умащивал елеем,
Царем помазан был я волею Твоею.
И Ты наполнил мою чашу до краев,
Поверг во прах Ты всех моих врагов.

Молю Тебя: чтоб до скончанья дней
Ты блага не лишил меня и милости своей.
Чтоб исполняя в Божьем доме Твой завет,
Я в святости прожил свой долгий век.

Псалом Давида 67
 
О, музыканты, будем веселы сегодня!
Приидет к нам благословение Господне!
Нас озарит навек Своим святым Он ликом,
И явит жалость в милосердии великом…

И будут на земле Твои пути исповедимы,
Народы станут вновь большой семьей единой,
Признав в Тебе свою надежду и спасенье.
И вознесут они Тебе свое благодаренье.

И будут ликовать они в веселии счастливом,
Судьей Ты станешь для народов справедливым,
Ты мудростью Своей укажешь им дорогу,
И все народы на земле признают Бога. 

Господь наш в милосердии велик!
Одарит землю Он богатым урожаем,
И будут жить народы, прославляя
Его могущество – во всех краях земли.


ПСАЛОМ ДАВИДА 90
 
Услышь молитву Б-жьего пророка – Моисея,
Господь! Прибежищем Ты был нам и спасеньем,
Ты в поколеньях был опорой неизменной.
Был прежде сотворенья гор, земли, вселенной –

Господь – Всесильный Бог, от века и до века.
Ты в прах страданьем сокрушаешь человека.
Взываешь к совести заложников вины:
«Ко Мне вернитесь, неразумные сыны!»

Ведь тысяча земных прошедших лет
В глазах Твоих, они что день вчерашний…
Сменяются года, как врат ночная стража,
Как тень в ночи – ее простыл уж след...

Как половодьем их уносит. И как сны –
Они забвению навек обречены…
Как сочная трава, что утром расцветает,
А к ночи вянет и бесследно исчезает…

Разит нас гнев Твой, в страхе мы великом,
Ты яростью своей ввергаешь нас в смятенье… 
Все беззаконья наши пред Тобою лягут тенью,
Предстанут тайные грехи пред светлым ликом…

Под сенью гнева Твоего прошли все наши дни,
Как звук пустой, как вздох растаяли они…
Дней жизни нашей – семь десятков лет,
Коль крепок – восемь, но на то надежды нет…

И легким облачком дни жизни отлетают,
В них ложь, тщеславие и суета пустая...
Кто смог  постигнуть силу гнева Твоего?
Мощь ярости Твоей – кому познать дано?

Дай знать нам меру наших дней – прошу Творца,
Наполни  мудростью  мятежные сердца!
Доколь, Господь, Ты будешь гневаться на нас?
Когда ж наступит Твоего прощенья час?

Дай насыщаться милостью Твоею по утрам,
Даруй нам радость и веселье по годам,
Что в горе и страданиях прошли...
Яви величие свое Ты жителям Земли!

Откроются рабам Твоим великие пути –
Достигнет слава Господа грядущих поколений.
О, удостой Ты нас своих благословений,
И все дела земные наши освяти!



ПСАЛОМ ДАВИДА  121
 
Песнь восхождения поет высокий хор.
Я вознесу свой взор к вершинам гор:
Откуда помощь и спасенье мне придут,
Защита от врагов и от душевных смут?

От Господа, Создателя и неба и земли,
Лишь помощь жду... Взываю я: «Внемли!
Не дай мне оступиться и упасть!
Твой верный Страж не должен спать!»

И Страж Израиля не дремлет и не спит –
Лишь Он тебя спасет и сохранит.
Он тенью встанет у твоей десницы,
Поможет днем от солнца защититься,

А ночью – от коварных чар луны…
Господь от всяческого зла тебя спасет,
Твою Он душу сохранит. Тебя убережет,
Когда отправишься в свой путь ты из страны,

Благословит твое Он возвращенье –
Отныне и навек лишь в Нем спасенье!

 

ПСАЛОМ ДАВИДА 130
 
Песнь восхождения звучит – то славы гимн!
К Тебе, о Господи, я обращаюсь из глубин!
Господь! Услышь меня – взываю я к Тебе!
Пусть будет слух Твой обращен к моей мольбе…

И коль грехов Ты наших будешь помнить сонм,
Кто устоит из нас пред праведным судом?
Но нет прощенью Твоему предела и границ,
Зане благоговеем пред Тобой, падая ниц…

На Бога уповаю я, моля,
Душа на Господа надеется моя!
Мне слово Божие – надежда и оплот,
Оно меня спасает и ведет…

Ночные стражи с нетерпеньем утро ждут –
Стремится в Господе душа найти приют.
Надейся же, Израиль, лишь на Бога!
В Нем милосердие! Светла Его дорога.

Лишь Он освободит народ наш от оков –
Лишь Он избавит свой Израиль от грехов!


ПСАЛОМ ДАВИДА 131
 
Песнь восхождения Давида. О, Господь!
Надменность сердца я сумел перебороть,
Не возносил я в гордости свой взгляд,
Не жаждал я величья и наград.

Понять не тщился недоступное уму…
И я ли не смирял души волнений тьму?
Как отлученное от матери дитя,
Лишь в Господе опору обретя,

Душа моя была во мне чиста…
Да будет же прекрасно, как мечта,
Израиля на Бога упованье –
Отныне – и до Мира окончанья…

П О С В Я Щ Е Н И Я

МАМЕ. В ТОТ ГОРНИЙ МИР

…ибо ужасное, чего я ужасался, то и постигло меня; и чего я боялся, то и пришло ко мне.
Иов. (гл.3, ст.24)


Не верится… Уже прошло пять лет,
С тех пор, как сбылся страшный сон,
И рухнул мир, издав прощальный стон…
И мысль странная, чужая: «Мамы нет…»

Но не нарушен ход планет,
Сезонов смена – зимы, вёсны,
И равнодушные с небес взирают звёзды
На мир пустой, в котором мамы нет…

Теплом любви ее и рук теплом согрет
Я счастлив был и бесконечно молод…
Теперь во мне царит вселенский холод –
Враждебен мир, в котором мамы нет…

Томленье духа, суета сует*,
Дни пробегают в сутолоке вечной…
И я лечу, лечу к тебе на встречу,
В тот горний мир, в котором ты и свет…

* Из Экклезиаста


А. КЛУГЕРМАНУ - ПОЭТУ И СОЛДАТУ
 
В тайге и в тундре, в непогоду и в мороз,
По многу суток не смыкая глаз,
Свою нелегкую, солдат, ты службу нес.
Действительность сурова. Но подчас

На КПП с буржуйкою сроднясь,
Под рев и стон разгневанных стихий,
В душе ты слышал Музы тихий глас.
И так рождались первые стихи.

Отечеству служил ты правдой, верой,
Ни к почестям, ни к славе не спеша.
Под грубою шинелью офицера
Поэта пела нежная душа…

Желая счастья на Земле обетованной –
И пусть прошедших лет не давит груз –
Я поздравляю Авраама Клугермана,
Чьей дружбой искренне горжусь!

Не так все ладно в этом мире. Далека
От совершенства грустная планета.
Но не расстанусь я с надеждою – пока
Солдаты превращаются в поэтов.


Н Е О К О Н Ч Е Н Н О Е


НА ИСХОДЕ БРЮМЕРА
 
На исходе брюмера
птица, подбитая влёт,
раскрывши рот,
застывает химерой
Нотр Дам де Пари...
Бакалейщик выигрывает пари,
поставив на Бонапарта.
На холмах Монмартра
еще не построена Сакре-Кёр,
консул занят судьбою сестёр —
каждой нужно сосватать принца:
Франции тесно в ее границах,
это значит, что быть войне —
луидор подскочил вдвойне,
ввиду поставок фуража, провианта.
Консул просчитывает варианты
возврата Италии —
затем на север, восток и далее...
Слава Богу, разогнан клуб
политических болтунов в Сен-Клу:
по ночам ему снится корона,
обретают очертания трона
спинка и ножки кресла...

...Раби Нахман вернулся в Бреслав,
не достигнув Иерусалима...
Что ж, не судьба, вестимо —
неожиданно спутали карты
амбиции Бонапарта:
побед, при этом, как кот наплакал —
генерал покинул Сен Жан д`Акр,
забыв про славу, честь и престиж,
позорно сбежал в Париж,
оставляя свои войска
умирать в песках...

Не случайно был бит в России
супостат, что сорвал нам приход Мессии.



РЕКА ЖИЗНЬ

(задумано как поэма)

Мир детства моего… Он безвозвратно канул
В небытие, в заоблачный туман. Иных вокабул
И иных пейзажей призрачный узор
Отныне мой ласкает взор,
И сопредельны мне совсем иные страны.

И как над морем грозовым меняются сполохи,
За мой недолгий век сменилось все: и вехи, и эпохи,
Но горизонт, как прежде, безупречен,
От ностальгии он меня исправно лечит.
Зане по памяти сусекам я скребу и собираю крохи –

Обрывки звуков, запахов, мелодий,
Случайно обнаруженных в комоде
Вещиц, по большей части бесполезных,
Расчесок сломанных и ножиков без лезвий,
Заколок, брошек, бус, что в были в моде…

На пожелтевших фото безымянные младенцы,
Купальщица в махровом полотенце,
Мужчины в шляпах, пиджаках и при усах,
Мальчишки загорелые в трусах…
И сомневаюсь я – да было ли то детство?...

Куда девался тот затерянный мирок?
И где тот сонный азиатский городок,
Сирени буйство в палисадниках, акаций,
Теней таинственных и света флуктуаций,
И тополей, растущих вдоль дорог…

Пух тополиный кружится, как снег,
А я чумаз и дик, как печенег,
Несусь тропой проселочной – босой,
Со мной девчонка – с русою косой:
Мы влюблены – и, кажется, навек…

Набегавшись, мы вдоль путей трамвайных
Бредем рука в руке – и мир тот полон тайны,
Загадочной, неведомой пока…
Плывут по небу кучевые облака
. . . . . . . . . . . . . .