Посвящается моему дяде
Икрину Михаилу Николаевичу,
гвардии лейтенанту 19-й гвардейской СД
Весна, отчего лес молчит так зловеще,
Ни свиристель, и ни зяблик не свищет?
И, оглушённая мёртвым безмолвьем,
Я тихо по лесу брожу Подмосковья.
Здесь пахнет лесною ольхой прелый лист,
Здесь рвался к Москве озверевший фашист!
Ржавеет земля, орошённая кровью,
Здесь каждый мой шаг отзывается болью.
Лет девятнадцать исполнилось с лишком
Уральскому парню по имени Мишка.
Оставив сестрёнку, братишек и мать,
Ушёл в сорок первом Москву защищать.
Таял декабрьский покров под обстрелом,
Чернело земли обнажённое тело.
Приказ отдаётся: «Ни шагу назад!»,
И яростно бьётся в руках автомат!
Глаза ослепила последняя вспышка,
И падает в вечность ваш старший братишка.
Пал юный комвзвода, вихрастый мальчишка,
Успев уничтожить с десяток фашистов.
Обугленный ствол белоснежной берёзы,
И дым, и огонь осушил твои слёзы.
Под этой берёзой, а может, под елью
Тверская земля ему стала постелью.
В стылой избе плач грудного ребёнка,
Бледным пятном на столе похоронки.
Стояли, насупившись, братья в сторонке,
Чего ж ты не плачешь, малышка-девчонка?
Наивно-испуганно смотрят глазёнки
Растрёпанной младшей, любимой сестрёнки.
Ей детским умишком никак не понять,
Рыдает о чём, обезумевши, мать.
«И тятя, и братка убиты на фронте -
Так было написано в тех похоронках.
В больнице подлечат и маме вернут,
И больше они не уйдут на войну!"
Но нет больше нашего Мишки на свете –
А только смеются глаза на портрете.
И плачут по-прежнему малые дети
На нашей истерзанной старой планете!
Выстрелом хрустнул вдруг старый валежник,
Робко склонился весенний подснежник,
Майское небо над тонкой берёзой
Скупо роняет прозрачные слёзы.
Здесь спит наш солдат с русским именем Миша.
Минута молчания! Тише!
Помянем погибших мужчин и мальчишек!