(первая страница романа "Миледи и все, все, все")
– …Когда я сердцем стал неутолим,
ты как лекарство впрямь неоценима!
Моник, у этой боли в сердце имя
созвучно исключительно с твоим.
– Сказал, как спел. Ну, прямо концертино!
Кто б подыграл, как ты неутомим,
чтоб было музыкально и картинно!
– Я б на губах… да контур губ опух.
– Ты, Жан, лишь неотёсанный детина!
Сосед мой Ланс, на что уж толстобрюх,
а в речи тонок, как необходимо.
– Моник, ты неприступна, как та льдина
в пруду: наступишь и под воду – бульк!
– А ты… в очаг сырым поленом – плюх!
Не скоро будет жар, но вдоволь дыма!
Гость девушке явил свой интерес
не только лишь сегодня, но плутовка
вид делала сердитый и за шторку
порой скрывалась, словно через стресс
отказывалась слушать наотрез.
Два голоса то злились, то играли.
Игриво свечки тонкие сгорали
так быстро, что гостиная от них
была в испуге – сумрак в дом проник.
Хоть тётка-мать спала не за горами,
а где-то через зал от молодых,
Моник была кокетлива на грани,
когда в дразнящем виделся не штрих,
а явное желанье быть при парне.
– …Ты из орды той дерзкой шантрапы,
что вкруг меня как ярмарка сорочья!
Твой алчный взор достиг той широты,
что в пору мне себя представить в клочьях…
– Моник, твой юный блеск и есть наводчик
исконный для всей страждущей орды!
– Ты в дом явился тётин, а не в отчий.
Пусть я и соблазнительна, но волчий
наглядный аппетит терплю с трудом!
Припомни, чей ты гость сейчас и двор чей!
С тобою мы в грехе не пропадём?..
Порой мужчина очень разговорчив,
коль есть резон не выслушать потом
от девушки отказ. Открытым ртом
она лишь поощрит, уполномочив
его заняться страстным с ней трудом.
Пускай к интиму мы не перейдём,
ты нынче подозрительно находчив
как раз в таких подходах чередом.
– Я склонен обижаться, но отходчив…
Любимая! Где мною обретён
дар речи, как не близ тебя – бесценной!
– Да кем тебе такой дозволен тон
со мною, для кого ты – лишь кузен мой?!
– Тебе я предан, как собака! Да!
Позволь хоть раз обнять тебя, когда
желаньем одержим я нестерпимо!
Средь образов любви моих ты – прима!
– Не руки, Жан, а мысли растопырь!
За образом любви – сплошь образ быта!
Не вейся вкруг меня, как нетопырь,
с намёками, что сердце вдрызг разбито!
Коль не уснуть, ты выпей с горя спирту…
…Любовь, что сон! Ты разве раздобыл
то средство, что даёт сон без просыпу?
Иль станем сны просеивать сквозь сито,
которое в любви ты утопил?
– К тебе я не на белом ли коне
вернулся?! Смерть была за мной в погоне!
– Добудь себе из-под земли корней
уместной для мечтанья мандрагоры.
Ищи себе подруг других кровей!
– Твои насмешки хуже, чем измена!
Она-то хоть – издержки сна, что был!
Моник, откуда в девушке безмерно
взамен любви сильна жестокость зверя?
– Когда во мне ты видишь некий приз
за то, что на войне бывал успешен,
в душе растёт ответно мой каприз –
ссадить тебя с коня и выгнать пешим.
– Моник, ты улыбаешься, но жаль,
назойливость мою сочла пороком!
На поле боя славу я стяжал,
а право взять мой приз слабо по срокам?
– Лениво хорохоришься ты, Жан!
Скакать не должен разве ты козлёнком,
моля о снисхожденье по часам?!
Ведь я могу и скрыться ненароком!
– К тебе, завивши ветром кудри, мчу –
в итоге ж ублажить себя мне нечем.
Моник, тебя от женщин отличу
по тёплым взорам и… отраве речи.
Живым из битвы выйти по плечу
мне всякий раз, но если поперчу
хоть слово в адрес твой – всё, искалечен
морально буду насмерть в ходе встречи!..