* * *
Был зимний вечер, ветку хрустко
Сломала белая рука,
А в небе близко незабудкой
Сияла полная Луна.
Земля, замерзшая без снега,
Хранила разных ног следы.
Асфальт, расчерченный тенями,
Обрел печальные черты.
И о снежинках помышляя,
Бродяга-ветер, взяв смычок,
Водил по струнам, ель качая,
Играл, не разбирая нот.
* * *
Иногда стихи как снежки,
Разбитые кем-то о черный ствол
Уснувшего дерева…
Казалось, что все эти дни
Я придумывал, придумывал стихи,
Но солнце открылось, растаял снег,
Смотрю – на асфальте стихов моих нет.
Летом, когда был красивым кирпич,
На асфальте жил рисунок
Маленькой девочки,
И один ее бантик все время
Развязывался;
Стирали рисунок следы колес,
И дождик кусочек рисунка унес.
А девочка смеялась...
Утром в окне
Шумели стебельки дождя,
И капли по стеклам скользили, дрожа,
Не от холода, а отчего?
– Мама, мама,
Завяжи мне бантик покрепче.
* * *
На темно-синем, иногда печальном,
Почти что черном веществе асфальта,
Погруженного в тупое молчание
Рабского существования,
Легкие мотыльки и усталые капитаны
Весело опрокидывают стаканы,
И где-то рядом земное дыхание,
И дождь заполняет простор
Между городом и небом.
Редкий дождь, усеченный
Июльским солнцем,
Влюбленным в цвет кирпича, листья.
Люди идут и светятся,
Одетые в облака, Краски,
Голых младенцев крики –
Зов полотна,
Параллельного каплям дождя.
О воображение – летом
Раскалена походка твоя.
* * *
Шел дождь, как призрак безупречен,
Асфальт униженно шептал,
Что дождь не вечен, грязью сплетен
Машинам брюхо услаждал.
Был ветер, но уставший ветер,
Он разговаривал во сне,
Глаза доверчивые встретив,
Он вспомнил о своей сосне,
И ждал, когда настанет вечер,
Но не как все,
И капли тонкими губами
Его лица не целовали.
А на углу, почти незримо
Качнув озябшею рукой,
Входила в сон автомобиля
Мелодия любви – чужой.
* * *
Забудьте о словах,
В раздумье
На ладонь склонитесь
Медленно, и дети
Уходят в тишине
Туда, где света
Совсем немного,
И цветы,
Упавшие на землю,
Прячет вечер –
Дети знают...
* * *
Ты разговариваешь с морем
Теперь одна,
Карими глазами приворожена,
Томится волна, тоже одна,
И ветер проникновенно нежен
В твоих зрачках.
С любовью ты открываешь волне
Путь к своему сердцу,
И когда она умирает у твоих ног,
Ее доверчивый шепот
Зажигает твою кровь
И всю тебя без остатка.
И ты уходишь в вечность,
Туда, где новая волна,
Приворожена карими глазами,
Белой пеной издалека
Кричит о своей любви,
Чистой, как дыханье серафима,
И тебе девятнадцать лет,
Марина.
* * *
Смог над городом. Покрышки
Жгут запыленный асфальт.
И в дыре чердачной долго сидит он.
И глаза его закрыты – дважды в темноте
Палец длинный желтый ноготь.
С пылью на щеке. Он вдыхает
Воздух затхлый в легкие свои.
Теплый мозг какой-то липкий,
Завелись в нем вши.
Щекотно – чуть-чуть, не больно и приятно,
Только что-то разгуделось и стучит,
Вой не злобный, и протяжный, и дырявый звук.
Звук не может быть дырявым,
Разве что порвались струны,
Или мыши прогрызли орган.
Выше, выше, еле слышно, оглушающе!
В цвете звуки расплодились –
По местам! Тщетно, буйного веселья не унять,
Желтый цвет и голубой идут плясать.
Танец светофора и вопли сирен.
Стертые покрышки, в воздухе сирень.
* * *
Без музыкального сопровождения,
Подотчетен моим каблукам,
Лед, изысканно вежливый,
В небе ищет созвездия
Наперекор фонарям...
Может быть, бродячие собаки,
Сведущие в астрологии,
Составили точнейший календарь,
И там мой день и ночь,
Но лед еще не тает,
И подземный зов неразличим,
Плешивые смущенно фонари
Затылки потирают,
Бархат ночи процежен,
На губах весь аромат
Дубовых бочек царских подземелий.
Этот лед, не слишком ли он вежлив?
Что не дает упасть
Звезде к моим ногам,
И кобелиным взглядом
Глядится в очи
Царице этой ночи,
Последний тост я за нее испил,
И не запомнила ладонь,
Как вздрогнуло вино в моем бокале.
Я его разбил и грязный пол
Похоронил осколки без рыданий
И барабанов
с зачумлённой кожей.