Мы об этом давно - ни слова.
Наши дети не знают правды,
Сами мы - ни о чем, ни с кем.
Это сложно, и это странно -
Часть души хоронить в золе.
Ганс не умер в бою, и Фрида
Точно помнила смерть его.
Он вернулся: в глазах туманы
Под Смоленском, четыре раны,
А на памяти - ничего.
Как же это, должно быть, странно,
Что на памяти - ничего.
Скошен луг, молодые травы
Рвутся в светлые небеса.
Фрида к внукам спешит на свадьбу.
Ганс не умер в бою - и ладно.
У Софии его глаза.
____
Я же с сердцем больше меры,
Больше страха в нём, чем веры,
Ещё больше - все мы, все мы
В землю, в землю, в землю.
Как евреи, как цыгане,
Вслед за дедом и за мамой,
Вслед за нами -
Ямы, ямы.
Каждый немец в черной раме,
Сам в оправе котлована,
Вырытого для других.
Это совесть, это рана,
Это перед домом самым
В красных лезвиях цветов
Пепельное молоко.
Это, видимо, так странно,
Что живется ей легко:
Фрида знает, что до Ганса
Ей теперь недалеко.
Это Ганс, и он не помнит
Ничего о тех годах:
И в глазах его не войны,
Только страх.
На портрете этом старом
Он стоит. Четыре раны.
У Софии голубые
Светлые его глаза,
Как и он, она не знает,
Для чего он шел назад -
С фронта прямо в этот ад,
Как снаряд.
Фрида вытрет пыль с портрета,
Соскребет золу с цветов:
Это нужно, разве это
Не обязанность её?
Ганс ее оставил где-то
Посреди вины и слов.
Это шум времен и ветра,
Ветра - больше ничего.
30.04.2016.