Прогулки по Русскому Музею в сумерках
Две стороны загадочных приоткрывает нам медаль,
Овладевает воздыхателем искусства откровенье:
Полотна и скульптуры - не всегда одна мораль,
Но жизни переполненной страстями продолженье,
В Музее Русском Мефистофель смотрит пристально в глаза,
Весь мраморный, Старик за людом праздным наблюдает,
Он взглядом ищет тех, кому чуть позже суждено сказать:
"Раскрой мне сердце друг, всю правду о тебе я знаю..."
Так в жизни Дьявол каждому из нас стучится в душу,
Но неизвестно только до поры: кому, когда и как,
Не стоит прятать глаз, ведь сердце Зло лишь тем разрушит,
Кто вместо света выбирает непроглядный мрак...
Архангел Гавриил в музее Петербуржском спорит с Грозным,
Здесь Богоматерь вечерами обьясняется с Христом,
Боярыня Морозова на улице ликующей, морозной
Пугает деревенский люд воздетым к небесам перстом.
Святые с Троицы глаголят покаянье и смиренье,
Девятый вал обрушится на зрителя вот-вот,
Помпея в свой последний день, к вулкану о спасеньи
Взывает безнадежно, обрекая на сожжение народ.
Дворец Михайловский лишь ночью белой оживает,
Музея государственного стряхивая золотую пыль
В нем русский дух по залам императорским неистово летает,
И наважденье повсеместно превращается в пугающую быль...
Как только полночь возвещают громогласные куранты,
И сторожа для храбрости смирновку разливают на троих,
Выходят из холстов как тени, Мастера-Гиганты
И начинают разговоры Персефоны для своих.
Кустодиев, Малевич, Рерих, Айвазовский
Здесь Суриков с Куинджи, Врубель, Васнецов,
Брюллов и Репин, скульптор Антокольский,
Филонов, Левитан, ну и конечно сам Серов.
Полемика шептаний елеслышных - риторическая тема,
Дискуссия значительней гораздо чем секреты ремесла,
С ответом неизвестным, вековая Мега-Теорема:
Как отличить добро от рядом проживающего зла?
К семи утра закончить корифеям бесконечный надо спор,
Положенно к открытию успеть, в музей, как будто в рай, ведущих врат
Типичное озвучить, говоря между собой, народу не в укор:
"Что делать?", и классическое наше, "Кто же виноват?"
Покуда Грибоедовский канал дворцовых отражений полон,
Влекомых ночью слиться навсегда с бурлящею Невой,
Крадется тенью по музею вездесущий старец Воланд,
Бессменный властелин искусства, неустанный мира постовой.
У призрака важнее нет одной существенной заботы,
И в центре сумрачной столицы, Демон явно не спроста:
Цивилизации земной и каждого в отдельности работы
Лукаво сводит он к понятию "Земная красота".
Антигерой неторопливо покидает камень постамента,
В движенье, словно в платье облачась, и наготу прикрыв,
Искуссный на внушенье, не теряет ни единого момента
Его намеренья хитры, но прост и гениален сам мотив.
Подходит к каждому из Мастеров, касается холодною ладонью,
И пробивая дрожью словно током, начинает еженошный диалог,
Снаружи белый, черный изнутри, как глаз воронний
Немыслемо красивый, он озвучивает Мефистофелевый слог:
"Художники не стоят унизительного слога "Худо",
Певцы действительности, проповедники духовной красоты,
Вы смысл жизни воспеваете, и создаете рядом с человеком чудо
Из вечно серой и невзрачной пустоты.
Талант недооцененный однако жаждет самовыраженья,
И сторонится правил, как цветок в саду боится сорняка,
Покуда сорных трав садовник мудрый не предаст сожженью
И сохранит от иссыхания цветок, садовника рука.
Так, прикасаюсь я к работам вашим и музейным стенам,
К картинам и скульптурам, рамам, постаментам и стеклу,
Шедевров не касалось чтобы разрушительное время,
Не подвергались влажности излишней и теплу.
Одно условие как плата за бесценную работу,
Простите за ребячество больного старика
Мне посмотреть в глаза художникам охота,
Приближусь к каждому из гениев слегка..."
И продолжалось действо в темноте галюцинации подобно,
И подходили к Мефистофелю художники по одному,
Им каменный старик как врач зрачки исследовал подробно,
И в поздний час повиновалось все ему.
Музей как факел образовывал вокруг себя недоброе сиянье,
Чем ярче, тем сильнее провоцируя пришествие вбесившихся теней,
С архитектурой Карла Росси расставалось в ту минуту мирозданье
И трескалось на Площади Искусств остывшее стекло у фонарей.
Над Думской Площадью сверкали устрашающие блики,
И всполохи огня уже летели с крыш Гостинного Двора,
Мерцали в отраженьях луж колдуний местных лики,
И тут и там не лица - костянные черепа.
Хозяйка-ночь была Посланцу Черноты уже не рада,
Дивилось даже небо странным проблескам Балтийских вод,
Происходящее напоминало сцену неожиданного ада,
И просыпался от кошмаров спящий по домам народ.
Дрожали мостовые, обнажая перепуганные тряской камни,
Гранитные ограды исчезали, поглощала Петербург вода,
Не наводнение однако надвигалось Невское фатально,
Землятрясения по круче, в город шла реальная Беда.
По Невскому, стихию чуя, заскокали обезумевшие бесы,
К Иссакию сквозь улицы тянулись длани Старца-Сатаны,
Адмиралтейства шпиль когтями черти исцарапали отвесный,
Безбожники, на Марсовом задули пламя Мефистофеля сыны.
Железную Аврору окружили озверевшие коты и крысы,
И тяжелело судно от бросков лихих на абордаж,
Не ведая законов, состраданья, и тем паче компромиссов
Сбегались сумашедшие на удивительный ночной шабаш.
Кронштадт, Васильевский, Елагин, и Крестовский Остров
Под воду уходили, забирая как Титаник спяшую толпу,
И кренили Александрийский Столп словно камыш ликующие монстры,
Глядели, ужасаясь астрономы в Пулково на красную луну
И продолжалась вакханалия на зависть прикарельским лешим,
Шальная братия с болот сбегалась и стучалась в каждое окно
Злодеи оскверняли памятники с воплем: "Мы-безгрешны!"
От оргий бесноватых становилось страшно как в кино.
"Мы исключительны!", - шипели ведьмы, упыри и черти,
"Нам все сойдет, покуда ночь скрывает разницу меж днем и темнотой"
Не видел Петроград за 200 лет подобной круговерти,
Удавка страха все сильнеее стягивала город непроглядной мглой.
Тем временем в Михайловском Дворце - минуты апогея,
С последним из художников беседа трущего ладони Зла
Словно на казнь бредет он медленно, лицом бледнея,
Еще немного и останется от корифея лишь одна зола.
Четыре глаза образуют взглядом битвы четкий сектор,
Безжалостно паля ресницы Фауст опонента жжет,
Зрачки как лазер в точку целятся, и злого уравненья вектор
Не внемлит сострадания, и в душу чрез мгновение войдет.
"Мне имя назови свое Художник, коего ты бедолага роду?
И что ты сотворил такого, что силен твой непонятный вгляд,
Возможно я дарую от мирского путешествия тебе свободу,
Бессмертьем одарю за миг до погруженья в сущий ад..."
Воятель скуп на слово, молвил тихо и пожалуй безнадежно:
"Я Врубель по фамилии, крещенный как Архангел-Михаил,
Картины Демона в музее видели Вы давече возможно,
Во сне на Вас похожий очень часто с разговором приходил."
"То - правда, Я являлся регулярно и тревожил тем сознанье,
К утру однако думал ты, приснившееся - полный бред,
Не ведая, что смысл пограничных нейро-состояний
Оставленный в умах мечтателей мой вездесущий след..."
И в тот момент когда Художник пошатнулся от изнеможденья
Картина с Демоном открылась взгляду Старца и как будто ожила
Обьект павлиньи крылья расправлял, срывая гнет повиновенья
И мраморная дернулась испуганно у Дявола щека.
Такого не бывало никогда, возможно даже с миросотворенья,
Менялись атомы с нейтронами зарядами взорвавшихся полей,
Врывались отрицательные числа в дрогнувшее летоисчисленье
Материя сгущалась в точку от театра поменявшихся ролей
Вдвоем теперь смотрели, увеличивая взгляда многократно силу,
Художник и творение его испепеляли взглядом дрогнувшего Сатану
И по Музею грохотом неслось последнее "Помилуй"
Того кто развязал с Добром свяшенную войну.
Уж стало утро тучей розовой над зданием очнувшимся сгущаться
Прервал Событие Казанского Собора колокольный звон,
Ослепший Черт в скульптуру начал снова превращатся,
С тенями слившись, Зло из здания музея убиралось вон.
А тополинный пух парил над местом битвы безмятежно,
И Спаса на Крови блестели золотые купола,
И город просыпаясь оживал, как будто-бы менял одежды,
И возвращался день, и уносила ночь Нева...
04.27.2016
----------
Feedback
АНДРЕЙ ПЛАХОТНИКОВ
Отзыв на книгу «Город Святого Петра или Ангелы Петербурга»
В начале следует уточнить некоторые детали, дабы впоследствии не возникало лишних вопросов. Как одному из авторов это замечательного сборника, мне искренне хочется оставить свой отзыв. Я понимаю, что любой отзыв, тем более критический, тем более отзыв, который касается уважаемых в литературной среде авторов, может послужить поводом для взаимной оценки. А это не просто сборник, а настоящий, с калашного ряда. Без каких либо сомнений – аплодисменты художнику-оформителю Д. Д. Ивашинцову за обложку и фотографии, и никак нельзя оставить без внимания ещё пятнадцать поэтов – авторов поэтического блока этой книги. По всем этим лицам можно пройтись вдоль и поперёк, как говорится. Что я, продавец с блошиного рынка, и собираюсь сделать. Что меня может остановить? Меня что-нибудь должно останавливать? Я напишу, а вы судите меня строго. Благодарности принимаются. А будет ли у нас возможность пообщаться лично, обсудить книгу, наши произведения, повосторгаться, посмеяться – бог знает…
Ко всему важному и прочему эта книга о Санкт-Петербурге, а город это не простой. Не то чтобы древний, давний, не то чтобы с богатой историей, не то чтобы царский, таких на просторах родины найдётся немало. Город этот состоялся, как один из сохранившихся величественных артефактов, который продолжает трубить и ныне. Это город проникает в сердца людей только ему подвластными силами и свойствами, и чувствуешь его, как в стихотворении Алексея Дымова «Алтарь»: «Всё время снится город мой, как будто/веками довелось в нём жить» (Алексей Дымов, С. 13). Или в стихотворении Д. Ивашинцова: «Не сбежать от тебя… Ты во мне, как осколок застрял» (Д. Ивашинцов, С. 29). Но как бы ни было: «что грустить? Мы не будем ближе. / Что грустить? Мы не станем дальше!» (Евгений Казарцев, С. 33)
Так вот, с предисловия редактора-составителя начну и ниже продолжу. Я, безусловно, благодарен Александру Князеву за оказанное доверие, за его выбор и другую сопутствующую работу, связанную с изданием книги. Как бы я ни был хорош, как бы каждый ни был хорош, а попасть в список, это не только наша несомненная гениальность, не только наше удачное творение, это ещё и проницательный, строгий и справедливый взгляд редактора.
Писатель для другого писателя является читателем. Другое дело, что оценить труд коллеги по ремеслу он может не только с позиций «нравится-не-нравится». Это самое нервное, но и самое интересное. Нервное – для автора, интересное – для критика, бесполезное – для читателя. Потому советую авторам быть простыми читателями моего скромного труда.
Стихотворение может быть связанно с чем-то очень личным, а читателю, комментатору эти посылы неизвестны, он зрит только стих. Потому прошу прощения, если мои комментарии заденут тонкие нити души какого-либо автора.
Если мой отзыв заставит читателей улыбаться, то я буду считать, что с поставленной задачей я справился.
Так как я не любитель больших форм, то не взыщите за краткость изложения.
P. S.: В принципе, я уже достаточно написал, дальше можно не читать.
С уважением и творческим приветом, Андрей Плахотников, 2018, Курск.
Встречают по одёжке
Книга оформлена дорого и солидно, стильно. Хочется взять её в руки. А это имеет цену, потому, жму руку художественному оформителю. А если кто увидит крыло ангела на обложке, то верьте, это книга ваша на все сто!
Хорошее выдержанное ч/б. Фотографии очень хорошо дополняют этот сборник. Правда, нет ни Петра, ни Летнего сада… Но это только расширяет границы книги.
Название имеет явно религиозный оттенок: «Город Святого Петра или Ангелы Петербурга». Союз «или» не соединяет разные составляющие. Если обратить внимание на святость Петра и ангелов, то эти понятия одного порядка. С другой стороны, Пётр всё же имеет к городу отношение, а мы, в определённой концепции, все – его ангелы.
Алексей Дымов
«Алтарь».
В этом простом рассказе о прожитой жизни вне любимого города, автор по-ангельски сумел отразить тревожную грань города: «О Петербург, измученное Божество, / омытое блаженною Невою!» (С. 12). Трудно быть богом, трудно быть одним из первых, даже если ты город.
«Прогулка по Русскому музею в сумерках»
это настоящая фантасмагория, как, впрочем, указывает сам автор. Он утверждает, что «такого не бывало никогда». Но я уверен, что эта фантастическая история автору не привиделась, он её не придумал, а он действительно её пережил, был её участником. Как такое вышло – это отдельная история. Представляете, в музее в сумерки и ты не работник музея? Вот-вот совсем стемнеет, тебя все забыли, все ушли, музей закрыт, ты не можешь шуметь, чтобы себя не выдать! Что ты делаешь в музее в такое время, ты кто такой? А тут Врубель с Демоном! Где мел, чтобы начертить круг? И автор точно провёл эту загадочную ночь в музее, потому что встретил утро, и он оставил об этом след в стихе: «и город, просыпаясь, оживал» (С. 18), как мне кажется, и оживал сам автор.
Ещё одно пояснение необходимо к этому стихотворению: триллер. Бери и кино снимай!
© Не обессудьте... Ваш, А. П.