Вера Надежда Любовь

   « ВЕРА, НАДЕЖДА, ЛЮБОВЬ»
      Весна. Я стою на вершине скалы, руки в стороны, ветер в лицо. Я словно  птица несусь над просторами огромной страны под названием «СВОБОДА»!
      
                ***
       Зима. Я очень люблю зиму. Потому, что именно в это сказочное время, я появилась на свет.
       Моя мама красивая, хрупкая девушка, очень переживала, что не могла застегнуть пальто из-за большого живота. Она, говорят, даже ругала меня и упрекала в своих неудобствах. Надо сказать, что желанным ребёнком я тоже не была. Я пришла в их с папой жизнь в разгар маминой славы, где совершенно не было места ребёнку, тем-более, такому как я.
       Ах! Как порой мне не хватает мамы! Я так хотела бы ещё раз согреть её холодный взгляд. Растопить её холодное сердце. Может быть, тогда всё было бы иначе…
               
     13 декабря, в 8 часов утра, я родилась. Ликований по этому поводу не было, хотя и были радостные лица. Роды были тяжёлые. Маме, конечно, пришлось нелегко. Моей вины, прошу заметить, в этом не было. Хотя, кто бы ещё в этом разбирался.
     Я родилась инвалидом. Страшный диагноз прогремел, как гром в непривычное для него время года. Мама стояла, держась за голову руками и судорожно шептала,
   - Нет, нет, нет…, это не моя, это не моё, это не наша…А-а-а-а! Скажи им, это не наш ребёнок. У нас нормальная девочка. Скажи им, что же ты молчишь?
     Она хватала папу за грудки, трясла его, будто он за пазухой хранил слова.
Но он молчал. Он, конечно, хотел её утешить, но всё ни как не мог подобрать подходящие слова. Он так боялся ранить её ещё больше, что готов был терпеть ещё тысячи ударов, лишь бы не опустится в её глазах. Лишь бы не стать виноватым. Поэтому вину решили свалить на меня. Оправдать себя, как вы понимаете, я никак не могла.
      Мои ноги были парализованы. Они просто висели, болтались, как тряпочки. И ничего, казалось бы, страшного, но только не для мамы. Она балерина, как ни кто другой знала, как важны, по крайней мере, для неё, ноги. Когда они с папой, наконец- то, смирились с моим зарождением в их жизни, то стали рисовать прекрасные образы красивого ребёнка, без капли изъяна, с будущим, которое прославляло бы их самих. Надежды рухнули.
      Говорят, она, ни разу не подошла ко мне, не говоря уже о том, что бы взять меня на руки. И папе запрещала, что бы, не привыкал. Она только стояла, смотрела на меня издали, совсем не теплым взглядом, и плакала,  плакала…
     Ах! Если бы она тогда знала! Какие у меня будут глаза! Она никогда не стала бы «снежной королевой»,  я бы тогда исцелила её своей любящей добротой. Ведь против такого лекарства бессильна даже самая страшная болезнь, самая страшная.
     Папа успокаивал маму, как мог. Бегал по врачам, узнавая, как меня можно вылечить. Но все врачи только разводили руками, говоря,
    - Нам очень жаль, ни чем не можем вам помочь…, нам жаль, простите.
      Время шло. Родителям нужно было принять решение. Забрать меня домой или оставить в больнице. Бабушкин звонок помог им принять это не простое решение. Дело было сделано…
      Домой меня привезли в полдень. Папа нёс меня на руках, стараясь, не встретится с мамой взглядом, что бы она вдруг не заподозрила в его глазах, торжественную нотку. Ведь, он - отец, нёс на руках свою хрупкую и такую беззащитную дочь. Мама же с натянутой улыбкой, кивала соседям, мол, спасибо за поздравления.
      Трехкомнатная квартира располагалась на первом этаже пятиэтажного дома. Вполне приличная квартира, с хорошим ремонтом, где одна из комнат была «маминым» залом, с зеркалами на стенах, с дорогим паркетом, со всем необходимым для будущей примадонны. В другой комнате была спальня родителей, место, куда не смела, ступить, не одна живая душа, ну если только для уборки помещения. Уборка принадлежала, удивительному человеку, моей бабушке. Кстати о ней…
     Бабушка, так  увлеклась обустройством моей колыбели, что совсем  забыла про «дорогих гостей».
  - Ах! Мои дорогие, простите, я совсем завозилась. Как добрались? Давай сынок малышку, давай подержу…
     Бабушка не успела договорить, как мама обрушила на неё всю свою ненависть, которую копила всё это время,  находясь  в больнице.
   - Мама, прошу Вас, довольно этой лести, нет повода для радости! Отнесите её скорей в кроватку, не приучайте её к рукам, не надо прошу Вас! Не стойте Мама, идите, идите! – она кричала всё громче и громче, казалось, она сейчас взорвётся. Закрывая свои глаза руками, она словно плыла в свою зеркальную обитель, не замечая ни кого, она хотела «покоя».
      Папа, как верный оруженосец последовал за ней. Его всегда волновала лишь она, порой он так увлекался своей «музой», что забывал про гордость.
      Бабуля несла меня в нашу с ней комнату, склоняя свою тяжёлую, от обиды голову, роняя на кружевное одеяльце свои горькие слёзы. Она ругала себя за то, что позволила своему сыну уйти в омут  холодной любви, что воспитала его таким тюфяком. А сердце словно искало оправдания его поступкам, может, не всё ещё потеряно. Она точно знала, родить, не значит стать матерью. Важно, что бы чадо стало настоящим человеком, человеком с большой буквы, о котором спустя столетия будут помнить.
     Она положила меня в кроватку, села у окна, и только потом дала волю слезам. Признаться только в нашей комнате было такое огромное окно, из которого было видно столько интересного. Она всё смотрела на снег, который разбрасывал свои снежинки повсюду и тут же заботливый дворник, сгребал его в кучи, которые никому были не нужны. Удивительное сходство, думала она, эта кроха, как снег никому ненужный. Не успела родиться, уже никому не нужна, а ведь её глаза так сияют серебром добра. Она, как уникальная снежинка могла бы радовать своей красотой окружающих, но только тех, кто хотел бы её разглядеть. Кто хотел бы ею любоваться.
     Бабушка единственный человек, который искренне радовался моему соседству. Теперь я могла разделить с ней суровые будни несправедливости.
Она не переставала мне повторять, что мои глаза пропитаны невероятным добром, которое лечит её одинокую душу.
      Время шло… Прошло два года. Родителям не было до меня никакого дела.
Лишь изредка отец навещал меня, когда мама была на гастролях. Он почти всегда сопровождал её. Когда она приезжала не в настроении, дом превращался в театр, где она играла роль великой мученицы. Плохо было всем. Она кричала так, словно её пытали. Я не могла даже заплакать, потому, что уже знала, что она ненавидит больше всего. Детский плачь.
      Тогда бабуля хватала меня в охапку,  закрывалась в нашей комнате, становилась у окна и пыталась найти хоть что-то, что могло бы отвлечь меня.
И это что-то всегда находилось. Вообще такой человек, как бабушка, обладая уникальной фантазией и оптимизмом, с лёгкостью могла бы стать автором самых загадочных историй. Например, мы часто бывали в гостях у сороки, которая жила по соседству. Рассматривая украшения, поблёскивавшие в её соломенной «шкатулке». А сорока будто благодарила нас за проявленное к ней внимание, размахивала крыльями и громко стрекотала.
Потом мы готовили сахарный пудинг для бездомных котят, смешивая облака с солнечными лучами. Надо же, мне и в голову не приходило, что кошки на самом деле не любят сладкое, они вроде бы предпочитают другое. Так она увлекала меня своими историями, и я уже не была девочкой-инвалидом, я становилась заколдованной принцессой, которая ждёт своего часа.
     Тем временем, у меня появился тайный воздыхатель. Им стал папа. За это время он, сам того не подозревая, стал ко мне привыкать. По ночам, когда все уже крепко спали, он приоткрывал нашу дверь и тайком, затаив дыхание, смотрел на меня, любовался. Он открыл для себя тайну, которая была известна только мне, я тоже любила спать на животе, как и он. Вообще у нас много было «общего». Мы одинаково чихали на солнце, чесали затылок, когда было больно. А когда какое-нибудь занятие нас всецело увлекало, мы вытягивали губы в трубочку, прищуривая глаза, погружались в свой мир воображения. Лишь для бабушки эти «совпадения» не являлись тайной. Она, как ни кто другой знала, что между мной и папой, с самого моего рождения, была невидимая связь. Которую можно было разглядеть сквозь родственную «линзу», которую в «настоящей» семье  не снимают, ни днём, ни ночью.
      Конечно, никто и не подозревал, что он «верный оруженосец», когда-нибудь, выкроит в своём сердце местечко для кого то ещё.
      Бывало, он придумывал несуществующие дела, и  мчался обратно, домой. 
Так как, почти всегда сопровождал маму в поездках, что бы в нужную минуту, в нужный момент, рядом оказался он. Но теперь в его сердце происходило что-то странное, незнакомое для него. Он стал на себе испытывать всю сладость отцовского счастья. Когда мы оставались втроём, он брал меня на руки и кружил по комнате, напевая что-то себе под нос. Потом брал краски и принимался учить меня  рисовать. Он был отличным художником. И если бы не тень, в которую его втоптала любовь к маме, о нём могло быть известно многим творческим людям. А в бабушкином сердце, надежда всё возрастала, «не всё потеряно, не всё…». По ночам она молила Бога, что бы её сын изменился, что бы я могла вылечиться, что бы все были счастливы, что бы мы стали настоящей семьёй. Наряду с этим, она не переставала показывать меня специалистам, врачам, академикам. Постоянно возила меня на массаж. А я так ничего и не чувствовала. Папа оплачивал всё. Неужели и у него теплилась надежда, что не всё ещё потеряно. А бабушка упрямо повторяла,
  - Не знаешь милая, когда оживёт то, что для всех кажется мёртвым. Я верю, что в своё время эти ножки заставят твою жизнь измениться.
 А я не переставала недоумевать, зачем мне эти «палки», они только мешают мне ползать.
     Время шло. К пяти годам я могла спокойно передвигаться, на руках. Бабуле уже не приходилось таскать меня на себе. Я, даже помогала ей по дому. Забираясь на стул, я успешно мыла посуду, ухаживала за цветами, и это придавало мне сил. А когда мамы не было дома, я заходила в её «зал», забиралась на стул, сверху одевала длинную бабушкину юбку, и представляла себя принцессой. Я «стояла» в самом сердце комнаты, окружённая зеркалам и предвкушала начало балла, который вот-вот начнётся. А когда нашу жизнь «на двоих», прерывало папино появление, мы без всякой отдачи, кидались в его пространство, наполняя его своей любовью. Когда же его сердце наполнялось, уже он, спешил на всех парусах, к той, своей единственной. Я скучала по маме. Я считала, что её сердце было в руках злодея, который и сделал её «холодной». Она была очень красивая. Стройная. В неё невозможно было не влюбиться. Ею восхищались, ей посвящали стихи.
     Утренний звонок, из клиники поставил всё на свои места. Нас ждал профессор, сегодня. Какое счастье, что мамы не было дома, ведь всё лечение происходило у неё за спиной. Папа тайком давал деньги на врачей и лекарства. И если бы она узнала, была бы катастрофа. В её планы  не входила «возня» с ребёнком. Она блистала на пике своей популярности, продолжая взращивать в себе эгоистичное самолюбие, не замечая ничего вокруг.
      Мы летели на всех парусах. Конечно, в моей душе теплилась надежда на выздоровление, но она была столь незначительна, что я почти не волновалась. Бабушка, её взгляд застыл, будто она была не живая. Одному Богу известно, о чём она думала во время пути.
Надо признать, нам выпал особый случай. Этот доктор, был просто одержим редкими случаями, а мой, как раз, таковым и являлся. Ещё перед тем, как меня принять, он изучил мою историю болезни. Когда мы появились на пороге его кабинета он, недоумевая, встретил нас такими словами,
   - Я ничего не понимаю, почему девочка не ходит? Прошу вас проходите,- он рукой указал на кушетку, поправил очки, которые всё время сползали ему на нос, сел за стол и принялся перекладывать с места на место мои снимки. Затем, когда бабушка посадила меня, он добавил,
   - Я не вижу той патологии, которая мешала бы девочке ходить, вот посмотрите, - и принялся показывать снимки бабушке.
Бабушка стояла, с застывшей улыбкой на лице, делая вид, что она его понимает, а по щекам текли слёзы. Это были слезы радости, даже я бы сказала надежды, которая с тех пор пустила корни  не только в бабушкином сердце, но и, в моём.
   - Прошу вас разденьте девочку, - вставая из-за стола, попросил он.
Бабушка раздела.
   - Вот смотрите, что, по всей видимости, происходит, - он подошёл ко мне, повернул меня на бок и руками стал ощупывать позвоночник, затем где-то на пояснице нажал пальцем.
Я закричала. Боль, которая пошла по  ногам, мешала мне дышать. Я стала задыхаться. Бабушка так испугалась, что принялась кричать,
  - Доктор, что с ней, помогите! – она обнимала меня, пытаясь успокоить, но всё безуспешно.
Тогда профессор пошёл к столу, налил в стакан воды и подошёл ко мне.
  - Что и требовалось доказать. Не волнуйся дорогая попей водички, тебе станет легче, - он стал аккуратно поить меня, - У неё шок, конечно, она впервые в жизни почувствовала свои ножки. Посмотрел бы я на вас.
Мне действительно стало легче. Теперь слёзы текли рекой у меня. Это тоже были слёзы счастья. Затем доктор принялся размахивать руками, доказывая бабушке свою теорию, которую он вывел, благодаря его стараниям и исследованиям, но мы его не слышали. Мы с бабушкой  смотрели друг на друга, мы плакали. Ах! Если бы все слёзы на свете текли только от радости!
     Когда мы вернулись,  долго молчали,  приходя в себя. Лишь к вечеру бабушка не выдержала, включила свет и торжественно объявила.
  - Я предлагаю это дело отметить! Сегодня мы будем пить чай с тортом! Смелее моя дорогая, смелее! Впереди новая жизнь! И нам нужны силы, что бы крепко держать эту «жизнь», ты слышишь меня, вперёд на кухню!
Бабушка маршировала на кухню, а я так и не могла проронить ни слова.
Я пыталась вспомнить это чувство. Чувство того что ты полноценна. Что твоё тело не заканчивается на половине, оно такое же, как у всех. Оно настоящее. Это не передать словами, это можно только почувствовать.
Все указания, которые врач прописал, мы перечитывали много раз, что бы ни чего не пропустить. Одно лишь нам было не понятно. Он упомянул, о каком- то спусковом механизме, который пока не работал. Дальше  говорилось о случае или событии, которое должно произойти в моей жизни, что бы запустить механизм. Мы не понимали, о чём идёт речь. Но нам так было хорошо!
     Бабушка достала свечи, зажгла их и, разрезав торт, стала напевать песню: «Счастье вдруг, в тишине, постучалось в двери…». Я смотрела на неё и восхищалась. Пусть мне не повезло с родителями, но у меня есть такой замечательный человек. Он рядом, он со мной! Мы пили чай, болтали о разном, смеялись, нам было очень хорошо.  Время казалось бесконечным.            
      Наутро, бабушка объявила, что сегодня, несмотря на снег, мы отправляемся на прогулку. Дело в том, что мы никогда не гуляли зимой. Это было тяжело для бабушки, да и сапог у меня никогда не было. Я так и подумала, «как же мы пойдём на улицу?». Бабушка, как всегда, нашла выход. Оказывается она всю ночь лежала и думала, чем бы меня удивить, придумала. Она одела меня, посадила на коляску, закутала ноги тёплым одеялом и мы отправились в путь.
     Снег ослепил меня, он был таким ярким, а я, я ведь ни разу в жизни не видела его так близко, только из окна. Теперь он казался мне совсем другим. Я попросила бабушку дать мне его в руки.
  - Ой! Какой он холодный бабушка! Он ледяной! – я кричала, восторг, который окутывал мою «домашнюю» душу переполнял меня. Когда глаза немного привыкли к яркому снегу, я добавила,
  - Так вот почему говорят, снег искрится, бабуль да ведь он просто горит огнём! Это невероятно, разве такое бывает, а?
     Бабушка кружила меня по двору, оставляя следы от коляски на «белом покрывале». Говорила мне, что для особых принцесс всегда выстилают перед ногами ковровую дорожку, и я вновь погружалась в сказочный мир МОЕГО королевства.
  - Знаешь милая, - продолжала она, - Твоя дорожка особенная. Она сшита из лепестков снежной орхидеи, которую привезли из далёкой страны. Там, далеко-далеко, на бриллиантовом озере, живут мраморные лебеди. Когда они хлопают своими крыльями, вверх поднимаются стеклянные облака и несут свой изумрудный дождь, без которого просто не могут распуститься цветы. 
     Тогда я не знала, что слезы застыли на бабушкиных щеках, как тот самый изумрудный дождь. Она всё ещё не могла поверить, что у нас есть шанс. Право на счастье.
     Тогда мысли поглотили меня целиком, и я не переставала спрашивать себя, «почему жизнь одних людей  наполнена счастьем, другим же остаётся только страдать? Кто раздаёт билеты на радость, и кто распоряжается горем, кто за всем этим стоим? Что заставляет его давать нам то, что мы имеем?» Мне было не понять.
       Тем временем мама вернулась домой. Конечно, она была удивлена, что дома никого не было, но это её ничуть не огорчило. Она принялась разбирать вещи, как вдруг обнаружила, что косметичка с любимой косметикой отсутствовала. Она поняла, что оставила её в гостинице. Дозвонившись до папы, она принялась оскорблять и ругать его за немыслимую расхлябанность, пообещав отомстить ему, во что бы то, не стало. Немного погодя, она отправила его за ней. Ей совершенно было безразлично, что для этого ему потребуется преодолеть не маленькое расстояние. Сейчас ею двигали безжалостные эмоции, а они, как известно не владеют рассудком.
     В дверь позвонили. На пороге стоял молодой мужчина и протягивал, какие то бумаги. Уточнив фамилию, попросил поставить подпись в графе «доставка». Затем строгим голосом попросил не задерживать с оплатой.   
      Когда мама взяла квитанции, зашла домой, прочитала адрес отправителя, перед глазами у неё всё поплыло, руки задрожали, голос пропал. Теперь в её голове складывалась картина из кусочков подозрений, которые украдкой жили в её сердце. Теперь она понимала, куда ездил её муж, оправдываясь перед ней какими то делами. Теперь она поняла, он помогал, свей матери. Они устроили настоящий заговор. Клиника, в которой мы с бабушкой недавно были, прислала счёт.
      Поразительно, стечение обстоятельств, сыграло злую шутку, поэтому дома кроме неё никого не было, и именно в её руки попали эти бумаги. Неужели, кто-то за этим стоит? Потом, я не раз об этом думала, не раз удивлялась.
      Она схватила телефон и хотела набрать отцу, но не успела. Она упала без чувств. Её сердце не выдержало столько ненависти. Она была отравлена собственным ядом. Ах! Милая моя мама, что же ты наделала? Одно давало надежду её жизни, она дышала.

      Папа держал её за руку, целовал её пальцы и не переставал повторять,
   - Ну почему, почему меня не было рядом? Как я мог оставить тебя, милая моя, как я мог? – он продолжал причитать, не видя никого вокруг, он винил себя, он винил всех. Его жизнь была разбита, у него забрали самое дорогое, его любовь, смысл всей его жизни. Он плакал, совершенно не стесняясь своих слёз. Прошло уже трое суток, но мама так и не приходила в себя. Она была в коме.   
     Когда мы с бабушкой вернулись домой, окрылённые своим счастьем, открыв дверь, увидели маму, на полу. Теперь огромные тучи сгущались над нашим островом надежды. Рядом лежала квитанция, смятая в комок. Надежды рухнули в один миг. Мы вызвали неотложку, позвонили папе, сделали всё, что от нас требовалось. Но всё это происходило, как в тумане. Неужели мне так и не удастся растопить мамино сердце, я ведь так об этом мечтала. Я так ждала, что когда - ни будь, мама захочет прижать меня к груди, захочет целовать меня, признается, что не имела права отталкивать меня, что сожалеет. Я не могла говорить, мне тяжело было дышать. Мне казалось, что она теперь никогда не узнает, как я её люблю. Было совершенно понятно, что теперь ни о каком лечении не может быть и речи. Всё рухнуло, всё!
       Папа всё время был возле мамы. На звонки он не отвечал, никого не хотел слышать. Он хотел быть только возле неё, только с ней рядом. Он дышал ею, жил ею. Мы терпеливо ждали его возвращения, но в какой-то момент бабушка не выдержала и пошла в больницу.
      Она шла по больничному коридору, теребя в руках пальто, перекладывая его с одной руки на другую. Проговаривала слова утешения, которые хотела сказать при встречи. Она хорошо понимала, как разрывалось сердце её сына, потому, что знала, как он её любит. Ах! Если бы он знал, как болит её сердце. Боль ребёнка мать чувствует намного сильнее, я бы сказала вдвойне. Она открыла дверь, затаила дыхание, вошла. Её дитя, сидело, сгорбившись от боли, склонившись над возлюбленной, почти не дыша. Она протянула руки, что бы обнять его за плечи, а в голове повторялись слова «только бы позволил, только бы позволил». Не позволил. Он повернулся, выпрямил спину, одарил её холодным, пронзительным взглядом. Встал. И не вытирая слёзы сказал,
   - Я всё тут думал, и решил. Вам с дочкой придётся уехать, я не могу больше вас видеть. Вы…вы обе сломали мою жизнь, сломали нашу жизнь! – он упал на колени и зарыдал.
      Бабуля, милая, она не знала, что ей делать. Она не хотела верить его словам. Она надеялась, что это отчаянье кричит вместо него. Она не знала, что сказать. Как же тяжело осознавать, что твоё желание помочь, сопровождается обидой, идёт в ногу с совершенно незаслуженным обвинением.
     Теперь и её надежды были разрушены. Вороны кружили над её головой,  предвещая беду. Возле дома, она села на лавку, не решаясь идти домой. Мороз сковал её руки и ноги, но она сидела, по-прежнему, не шевелясь. Как она могла идти домой, как она будет смотреть мне в глаза, за что нам всё это.
Темнело, она взяла себя в руки, встала и пошла домой.
      Весь вечер, мы проболтали с ней о чудесах, которые случаются лишь с теми, кто их, по-настоящему заслуживает. Я до сих пор не понимаю, откуда бабушка взяла в себе силы, что бы и виду не подать, что она разбита. Она в моих глазах герой, герой с большой буквы!
      Ночью пошёл сильный снег. Хлопья падали небывалыми гроздьями, кружили в танце снежных королев, и будто стучались в окно, желая завязать беседу. Бабушка, наконец, уснула, а я всё никак не могла уснуть, я думала о будущем, будто знала, что меня на самом деле ждёт.
      Утром раздался телефонный звонок. Это был папа. Он сообщил бабушке, что на сборы у нас сутки. Приговор был окончательным.
      Тянуть было бессмысленно, мы это хорошо понимали. Как же тяжело осознавать, что близкие тебе  люди пренебрегают тобой, пытаясь прикрыть собственные недостатки, оправдывая, таким образом ошибки, которые к сожалению не исправить.               
       Место куда мы были сосланы, было знакомо бабушке. Но всё же оно было так далеко.
       Алтайский край, Панкрушихинский район, село Кривое. Именно там, место бабушкиного рождения.
       Вагон, в котором мы ехали, был тёплый. Люди спокойные, дорога обещала быть длинной и нелёгкой. А мне как не странно было интересно.
Да и потом, куда я выходила, кроме площадки рядом с домом и больниц?
Я ведь и людей толком то и не видела. А сейчас в поезде, я совсем забыла о душевной обиде. Я только и делала, что разглядывала людей, всматривалась в их лица и недоумевала. Оказывается, люди могут быть худыми и толстыми,
высокими и не очень. А молчаливый дедушка, в конце вагона, всё ехал и смотрел в окно, не замечая ни кого вокруг. Его грустные глаза, казалось вот-вот, заплачут. Он был одинок. Бабуля поймала мой озабоченный взгляд. Взяла яблочный пирог, отломила половинку и направилась к нему. По пути, раздавая конфеты озорным близнецам в середине вагона, которые то и дело капризничали, если мама делала им замечание. Я бы с удовольствием поиграла даже с ними. Потом, рассказала бы им сказку, а они бы уснули, по крайней мере, я так думала.
    - Простите, можно? – спросила бабушка, - Мы тут с внучкой хотели Вас угостить, если вы конечно, не против? Нам кажется по пути, не правда ли?
Он молчал, будто не слышал её. Я заволновалась. Неужели нам с бабушкой не удастся, хоть чем-нибудь его порадовать.
      Бабушка поняла, что не стоит настаивать, положила пирог, и направилась обратно.
   - Зима в этих краях нынче не важная, снега почти нет, да? – поглаживая свои усы, вдруг произнёс он. – Нам, кажется, с вами дорога в один конец, не так ли?
    И тут бабушка не выдержала, села напротив него и расплакалась. Так они ехали и изливали друг другу свои души. А я смотрела на них и думала, неизвестно, кто из них больше нуждался в ободрении. Я рада была за бабушку, ведь прекрасно понимала, что мне она не могла сказать того о чём могла рассказать незнакомцу.
     Пришло время погрузиться в мир небывалых фантазий и таинственного воображения. Я подвинулась ближе к окошку, подложила подушку под руки на столик и принялась смотреть в окно. За ним открывался мир, маленьких городов, посёлков, лесов и полей. Чем ближе мы приближались к новому дому, тем больше становилось лесов. Чудесных, сказочных лесов, в которых непременно должны жить необыкновенные животные. Так прошёл первый день пути. Ночь тоже выдалась спокойная. Даже неугомонные ребятишки выдохлись, и крепко уснули, тем самым дали возможность выспаться всем. Наутро, улыбчивая проводница, развозила чай. Мы, тоже решили выпить бодрящего напитку.
   - Погодите, погодите, я заварю вам свой, волшебный, – шелестя пакетами и поглаживая свои усы, сказал  дедушка, уже совсем не одинокий, напротив весьма весёлый. – Ну, ка дочка, налей нам горяченькой водицы, я заварю и, ты приходи, попробуешь моего отвару, - кивнул он, проводнице подмигивая, по-отцовски.
    Надо признаться, чай был действительно хорош. Теперь, уже все кто ехал в вагоне, пили утренний чай, даже не подозревая, что стали родными друг другу. Пассажиров было не много, человек десять с близнецами вместе. Наверное, каждый оставил, что-то позади, а может, кто и бежал от прошлого.
Как та девушка, у входа. Она была такая беззащитная, так и хотелось поставить возле неё охрану, что бы кто-то, случайно не обидел её. Робкая и неуверенная, она напоминала мне кленовую веточку, которая трепещет при малейшем ветерке. Такая же, росла возле нашего окна, там «дома». Она стучала листиками по стеклу, словно приглашая меня на беседу, и я болтала с ней, доверяя ей свои секреты. А зимой, когда листьев не было, я следила, что бы под тяжестью снега она не поломалась.
В вагоне пахло мятой и чабрецом от чего становилось ещё уютней, как дома.
Дедушка встал и пошёл к своему месту. Всё время оборачиваясь, смотрел на нас с бабушкой и загадочно улыбался, будто замышлял, что то интересное. Мы ждали. Он наклонился и достал гармонь. Растянул её, сел на место и прокричал.
   - Эх! Вспомним молодость! Ну-у, родная не подведи!
Как он играл! Если бы мои ноги что-нибудь чувствовали, обязательно пустились бы в пляс. Ребятишки хлопали в ладоши и так заразительно хохотали, что даже самые суровые соседи улыбались, подпевая знакомые песни. Бабушка подсела ко мне, наклонилась и на ухо сказала.
   - А ведь это наш будущий сосед.
Я посмотрела на неё удивлённо и спросила,
   - Ты имеешь в виду в поезде?
   - Нет, родная, мы с одного села. Когда я уезжала оттуда, там оставалась родня. Так вот он говорит, что домик родни то остался. Это здорово потому, что теперь нам не придётся искать жильё. Если что не исправно, он обещал подлатать. Эх! Весёлый у нас сосед, с ним не соскучишься, правда милая? – она смотрела на меня горящими от радости глазами и в ожидании ответа смотрела в окно.
Я не понимала. Как же такое может быть? Ещё два дня назад жизнь, казалось, потеряла всякий смысл. Ещё вчера мы жалели человека, даже не подозревая, что именно он может стать нам опорой и поддержкой. Жизнь-колесо сюрпризов, не знаешь, на каком повороте, что тебя ждёт. С этих пор я решила, как бы плохо мне не было, места для отчаянья в моей жизни не будет. Вдруг следующий поворот счастливый, а я своим упавшим духом его отпугну. И потом, как говорила бабуля «Бороться с бедой не может только  мёртвый, поэтому пока ты жив – БОРИСЬ!»
Так прошел ещё один день. Ночью взрослые не могли уснуть. Всё рассказывали по очереди о своей жизни, давая советы друг другу, осуждая обидчиков и просто делая выводы. Я смотрела на звёзды, они мелькали, и мне казалось, что наконец-то я прибываю в своё счастливое королевство. Там нет места ехидным ухмылкам, суровым взглядам и холодному отчуждению. Это мой мир – счастливый!
Рано утром поезд остановился. Остановка по расписанию. Я поднялась по выше, что бы посмотреть в окно. О! Чудо! Думала я. Я такого не видела. Снег лежал по окна, вокзала не было видно. Люди ходили по узеньким тропинкам, по одному. Уступали друг другу дорогу, а из носа валил пар, словно голова у них кипела. Шубы и «вязаные сапоги» делали людей такими странными, казалось, они вот-вот завалятся на бок, они были такими неуклюжими и смешными.
   - Это моя родина! Узнаю родимую. – Бабушка с гордостью посмотрела на меня, улыбнулась и, поправляя скатерть на столике, добавила – Ведь именно здесь закаляешь не только тело, но и дух! Ты будешь счастлива, что приехала сюда. Никогда не пожалеешь!
Тут на пироне промелькнул дед-сосед, он побежал трусцой к вокзалу, потирая руки от холода. Мы удивились, куда это он с утра пораньше.
Мы так заболтались с бабулей, что совсем потеряли счёт времени, поезд тронулся.
   -Стойте! Стойте! Бабушка, а сосед, он здесь? – Я страшно разволновалась, неужели поворот несчастья уже случился. Неужели всё потеряно.
Тут я услышала тихий, но такой уже родной, растяжной вопль гармони. Он здесь успокоилась я, значит всё ещё хорошо, всё по-прежнему спокойно.
   - Все на месте, всё хорошо, – поспешила успокоить меня проводница.
«Беглец» старался не смотреть мне в глаза, будто провинился. Мне казалось это странным. Потом он и вовсе вышел в тамбур и долго стоял там один.
Пока я с нетерпением ждала его возвращения, совсем не заметила, как дорогой мне человек погрузился в отчаяние. Бабуля смотрела в окно, а по щекам текли слёзы. Она будто их не ощущала, опять этот тревожный, застывший взгляд. По коже пробежал мороз.
   - Бабуленька! Что с тобой? Что так тревожит тебя? – я так хотела в тот момент обнять её, забраться к ней на колени и целовать её, целовать, пока не успокоится, я говорила почти шепотом. От страха голос пропал.
   - Что? Что ты сказала? – опомнилась она.
   - Милая как ты права. Мне действительно горько от того, что я не вернулась раньше в эти края, - в её голосе было столько сожаления и боли. Она знала, о чём говорит, знала это и я. Я тоже в этот момент вспомнила папу, маму.
     В голову лезли разные мысли. Они пугали меня. А вдруг, когда-нибудь бабушка обвинит меня в том, что ей пришлось оставить сына из-за меня. Что если она захочет оставить меня. Мне не было покоя.
   - А вот и я! Прошу любить и жаловать, вуалям… - «сосед» стоял такой чудной, он выглядел как фокусник. Поднял обе руки вверх, в одной пакетик с травами, в другой две пары тех самых «вязаных» сапог.
   - Батюшки! Где же вы их раздобыли? Внученька погляди, это же валенки.         
   - А я уже извилась, думаю, как же мы будем? – бабушка радовалась, как ребёнок, от былой печали не осталось и следа.
На самом деле, что такое валенки я не знала, лишь только потому, что я видела их на ногах у людей, поняла их предназначение. Я бы никогда не поверила, что в них можно ходить по снегу.
   - Здесь такие зимы, что без валенок не обойтись, - он беспрерывно смотрел в окно, потом сел ко мне, взял меня за руку и со всей искренностью сказал,
   - А ведь я тебе дочка благодарен. Никто ещё, так не беспокоился обо мне как ты. Я слыхал, как ты волновалась, что бы поезд ни тронулся без меня. Ты согрела мне душу. – Посмотрел на бабушку и сказал, - Позвольте мне считать вас родными. А?
Я не выдержала, бросилась ему на шею и зарыдала,
 - Ну что же Вы, как вы можете нас об этом просить! Я и мечтать не могла о таком дедушке как вы! Слышите, не могла!
В этот момент, возле наших мест собрались попутчики. Они тоже плакали и мы все пообещали друг другу помнить о каждом, что бы ни случилось. Ведь на самом деле мы все стали родными, как настоящая семья. Здесь были и дочки и матери и дети, сёстры и дяди, отцы и деды. А ведь мы были знакомы всего три дня. Это было не забываемо! Потом стали обмениваться адресами, телефонами, что бы ни потерять связь. И тут выяснилось, что робкой девушке тоже с нами по пути. Она учительница, будет работать в местной школе.
     От таких ярких событий многие подустали и пошли отдыхать. «Родной сосед» тоже встал, почесал затылок, поправил усы и снова сказал,
   - Вы это, в общем, зовите меня Прохором. Вот так вот, - улыбнулся и пошёл к себе.
      За окнами мела метель. В вагоне стало прохладней. Кто-то стал доставать тёплые вещи, одеваться.
   - Ну что, давай разомнёмся. Ну-ка, где наши ножки. Ничего ты ещё будешь плясать на них, как твоя мама, - бабушка села ко мне и принялась разминать мне ноги.
Я смотрела на неё и улыбалась. Я не могла  не верить, ведь ни одно слово, сказанное ею, никогда не было ложью. Просто я не могла представить, когда и как это будет. Нам и в голову не приходило, что «это» произойдёт через несколько часов.
   - Метелица словно охраняла поезд, сопровождая его по пути. Она заглядывала в окна снежным вихрем, оставляя на мгновение снежные автографы. За окном ни чего не было видно. Я уснула.
     Проснулась от того, что поезд остановился. Ребятишки с мамой спешили к выходу. Ещё трое мужчин, которые ехали на стройку, тоже поспешили к выходу. Мы попрощались. Потом махали всем в окно, и я увидела, как ребятишек встречал отец. Он подхватил обоих на руки, целовал, кружил в отцовских объятиях, потом обнял жену, и они уже вместе стояли на перроне. Семья воссоединилась, подумала я. Мне было радостно за них, и я ничуть им не завидовала, ведь и у меня была семья!
     Вагон тронулся, постепенно набирая скорость, следующая станция была наша. Ни чем, ни окутанный, он мчался, как сумасшедший, метель утихла. За окном снежные просторы манили к себе невероятной силой. И там вдали я разглядела, как мне тогда показалось, стаю собак. Они рвали друг друга в клочья, окрашивая белый снег, в красный. Стая приближалась ближе к железной дороге. Они не были похожи на собак, я не знала, что за зверь был так жесток к своим сородичам. Бабушка уловила моё недоумение, и покачивая головой сказала.
   - Это волки. Очень суровые звери. Но они могут быть преданными на столько, что готовы умереть за другого. Смотри, как волчица защищает своих детей. Вон видишь, самая тощая. Она сражается как львица, умрёт, а детей в обиду не даст.
   - Да! Я вижу! Вон малыши отстали, их двое. Неужели волки её загрызут? Давайте ей поможем, бабушка! А-а-а-а! – от ужаса я могла только кричать. Во мне всё нарастал страх, пальцы холодели. Ей уже оторвали ухо, неужели ей не выжить.
     От выстрела мы вздрогнули. Прохор стрелял из окна. У него было охотничье ружьё, с которым он почти не расставался. Он стрелял в воздух. Стая разбежалась. Раненая волчица осталась лежать на снегу, малыши подоспели ей на помощь, стали лизать её, скулить и тыкать в неё носами.
   - Выживет. Больно отчаянная, надо же одна против стаи. Даже моё сердце не выдержало, заныло. Надо ж, одна против всех, ну даёт, - повторяя одно и то же, зашел Прохор в вагон. Остановился возле нас. Сел возле меня и похлопывая по ногам добавил. – Вот такая она тайга, дочка, такая.
     Я застыла. От боли я не могла пошевелиться. Обе ноги болели так, будто по ним ездил самосвал, будто их рвали на куски. Я побелела. Бабушка кинулась ко мне.
   - Что милая? Где болит? Не молчи, скажи, что ни будь! – в её глазах кричала тревога. Она хлопала меня по щекам, хватала за руку, проверяя пульс, трогала губами лоб.
   - Бабушка я их чувствую, - прохрипела я, - Точнее они очень болят, очень бабушка. Мне больно! А-а-а! – теперь я уже кричала изо всех сил.
Бабушкины слёзы никак не совпадали с улыбкой на её лице, которая сияла ярче солнца. Прохор позвал учительницу. Она прибежала, принесла аптечку и уколола обезболивающее. Мне стало легче, но ноги ныли не переставая. Я и не знала, радоваться мне или тосковать о «бесчувственном» прошлом.
     Ночью мы прибыли на место. Бабушка одела мне валенки, и я чувствовала себя полноценным человеком, невольно вспоминая маму с папой. Как там они, что с ними, кто рядом. Ведь моя жизнь менялась к лучшему, того же я желала и им.
     Перрон был окружён лесами, пахло шишками и елью. Надышаться было невозможно, мороз обжигал горло. Пока коляску сносили, дед Прохор держал меня на руках.
   - Э-эх! Дожить бы до твоей свадьбы, дочка. Мы б с тобой так сплясали! У-ух! – подбрасывая в воздух шапку, кричал он.
Потом подхватил меня крепче и приподнял над головой. Смотрел на меня снизу и продолжал, - Смотри ты почти дома, смотри же!
Смотреть то было не куда, ночь на дворе. Я смущённо смотрела на бабушку
и сама себе не верила, что речь идёт о моей свадьбе. Восторг так переполнял меня, что я забыла про боль. Теперь я, я могла стать, чьей то невестой. Я не мгла поверить, неужели моя жизнь будет поворачивать только в счастливую сторону.
      И тут сквозь ночную тишину раздался пронзительный вой. Это была та самая волчица, которую спас Прохор. Он тоже так подумал, поэтому сказал.
   - Я же сказал, выживет. Наверное, провожает нас.
Мне так хотелось на неё взглянуть, я стала искать её глазами. Там на холме, за лесом, что то виднелось. Вот, луна вышла из-за облаков, как будто помогала мне и я увидела. Да, на холме была она, одна. Задрав морду к небу, она выла, напевая свой волчий, прощальный романс.
    - Спасибо тебе, дедушка! – я обнимала его, крепко-крепко. Смотрела вдаль и почему то была уверена, что мы ещё увидимся с ней.
                * * *
     На стареньком автобусе мы подъезжали к селу. На берегу огромной реки, окружённое хвойными лесами оно напоминало сказочную страну. Дорога шла через лес. Рассветало. Сосны, как на подбор, пушистыми лапами, махали, приветствуя нас. То и дело, стряхивая на автобус снег, когда он неуклюже касался их своим «телом». Сквозь тёмный лес пробирался розовый рассвет. Как ему это удавалось, я и сама не понимала, ведь лесу казалось, не было ни конца, ни края. Преодолев не малое расстояние, когда солнце        показалось над макушками деревьев, на дороге стали встречаться одинокие путники, с ружьем на плече. Прохор приветствовал каждого, поднимая шапку, кивая головой.
   - Рассвело, охота началась. Трудно нынче мужикам, уж больно суровая в этом году здесь зима. Ни кого не жалеет, – вздыхая с сожалением проговорил он.
Люди стали встречаться всё чаще и Прохор положил ушанку на колени, что бы, не снимать её всякий раз, приветствуя односельчан.
     Вдруг я увидела мальчика лет тринадцати. Он шёл, по всей видимости, с отцом, тащил за собой сани и удивлённо смотрел на меня. Наши взгляды совпали, и словно время замерло, остановилось. Он смотрел не на меня, он смотрел мне в глаза. Я не смела, моргнуть, он тоже. Меня вдруг бросило в жар, лицо покраснело, по телу бежала дрожь.
   - Ничего дочка мы ещё повоюем. Вот обустроитесь, обживётесь, я познакомлю тебя с этим парнем. Хороший хлопец, смышлёный, – еле сдерживая улыбку, заметил дед.
От этого мне стало совсем неловко, получается и он заметил что то. Как неудобно, думала я, хотелось провалиться под землю. Ноги заныли ещё больше. Я ехала и не понимала, что происходит со мной. Что за незнакомое чувство ворвалось в моё сердце.
     Мы подъезжали. Своим дружелюбием нас встречали дома, дымя своими трубами, вздымая к небу клубы серого дыма. Дома были почти все деревянные, как в сказке. Интересно, в каком «тереме» будем жить мы. Собаки сбежались со всех дворов и принялись лаять на автобус, защищая свои владения от не прошеных гостей.
     Вот женщина пошла за водой. Она спускалась к реке, в руках держала деревянное ведро. Я не видела таких вёдер, поэтому вопросительно посмотрела на бабулю.
   - Странные, правда? Да здесь и такое увидишь, - не дожидаясь вопроса, ответила она.
Прохор подхватил.
   - М-м-м! А какая вода вкусная, не напиться. Вот идёт, бывало, тётка с водой, а мы мальчишки налетим, всю воду и выхлебаем. А потом таскаем ей воду, она не нарадуется. Весело. А деревянные, так это для того, дочка, чтоб вода зимой не примерзала. А то, бывало, пока принесёшь воды, а она и застыла, грей её потом, что бы напиться.
Остановка прервала дедовы воспоминания из детства и все стали собираться.
   - Ну вот, приехали. – Прохор почесал затылок, надел шапку, и принялся выгружать вещи. – Изба натоплена, я когда валенки покупал, телеграмму то и отослал. Так, мол, и так, подготовьтесь, ждите гостей. Дымит, значит ждут. Вы не торопитесь, потихоньку. Я вот сейчас всё выгружу, а потом и тебя, дочка, сразу в дом занесу.
Бабушка тоже не сидела без дела. Она подносила вещи к дверям, помогала. Надо признать, она волновалась, потому, что всё время поглядывала в окно, на дом. Оценивала его, а может и вспоминала, ведь она видела его последний раз очень давно. Моё сердце колотилось от любопытства. Мне хотелось знать всё, где мы будем спать, где есть, где стоит эта самая русская печь, какая она. Но также я боялась, что если мне там не понравится, что если будет не уютно, тогда я не смогу в этом доме жить.
     Дом оказался удивительным. Это был мой, сказочный терем. Здесь всё стояло так, будто кто то, заранее расспросил меня. Огромная печь, как и полагается «хозяйке», стояла посреди дома. Разделяя тем самым его пополам. С левой стороны комнатка была поменьше, но окно было с видом на реку, лес и видно было почти всё. Это моя комната, решила я. Бабушке я отвела комнату по больше, а самое главное в ней стояла старая швейная машинка, от прежних  хозяев. Тем самым желания обоих были более чем удовлетворены.
     Под моим окном стояла кровать с железными спинками, на которых весели кружевные занавески, белые-белые. Через них можно было смотреть в окно, и мир делился на множество частичек, которые я могла складывать, как захочу. Во дворе стояла огромная сосна. Такая высокая, что макушки не было видно из окна. Я представляла, как забираюсь по ней к облакам и отправляюсь в путешествие, даже не выходя за калитку. Сколько «жильцов» было у этой красавицы. Большой серый филин жил на среднем «этаже», выше располагались сороки и вороны, а ближе к земле воробьи и зимние жители – снегири. Эта была весёлая компания, которая не раз будет поднимать мой упавший дух.
Рядом с кроватью стояла тумба, на которой так же лежала кружевная салфетка. Эти вещицы оплели всю мебель своими кружевами, делая этот дом самым уютным на свете. У кровати, на полу лежала дорожка в полоску, ну точно как в настоящем тереме. Комнаты закрывались занавесками, сшитыми из кусочков плотной ткани, они служили и стеной и дверьми. Кстати очень удобно. Когда бабушке не спалось, она без всякого шума могла встать рано утром и пойти в лес за ягодой. Она уходила так рано, что не успевала я открыть глаза, а у кровати на тумбе, уже лежал букетик цветов и корзинка клюквы. Это, случалось конечно, в разгар лета. Кедровый стол с лева у входа, на славу служил гостям, которых стало у нас столько, что порой не помещались за один раз. Вот в тёплое время было спасение. Во дворе поставили стол, который смастерил Прохор, за ним можно и свадьбу было отгулять. Вот уж повезло нам с дедушкой, не нарадоваться…
                ***
     Пахло теплом и шишкой. Солнце светило изо всех сил, пробивая лучами царство моих сновидений. Воробьи устроили настоящую охоту на букашек, которые ползали по стеклу, греясь на солнышке. Меня снова манил знакомый запах весенних цветов. Моя дорогая, она снова принесла мне кусочек леса, что бы порадовать меня. Ландыши стали моими любимыми цветами. Я восхищалась их красотой, такой неброской, но такой манящей. Их нежность напоминала мне о том, что даже самое хрупкое создание способно пробить толщу ледяного снега и порадовать всех свей красотой. А так же они были для меня символом начала, если хотите новой жизни, потому, что всё появившееся весной было новым, полным сил и красоты.
     Мою радость прервал бабушкин голос.
   - Милая, может, позавтракаем во дворе? – она стояла не одетая, в ночной рубашке, прикрывая плечи вязаным платком.
Меня охватил ужас. Кто же тогда положил цветы?
   - Бабушка ты, что ж не ходила в лес?
Она подошла поближе, заглянула за занавес и удивлённо посмотрела на меня.
   - Я? Я ещё не выходила даже во двор, так хорошо спалось. Откуда же они?
О розыгрыше не могло быть и речи. Я зала наверняка, что бабушка никогда не лжёт. Тут постучали в окно. Это был дед Прохор. Не один.
   - Хозяюшки, пустите в гости, – в его голосе дрожала тревога.
Они зашли в дом. Сели за стол. Пока мы одевались, гости о чём то спорили. Слышалось странное рычание, словно собачье. Оно сменялось жалобным воем, и любопытство не давало мне покоя.
Бабушка подкатила меня к столу и принялась хлопотать у печи, совершенно не замечая возни у деда за пазухой.
Когда я увидела, что Прохор пришёл с «ним» , всё тело будто окатило кипятком. Сердце стучало, как сумасшедшее,  холодные руки дрожали.
Это снова был он. Каждый раз мной овладевала паника и тут же капала на моё тревожное сердце бальзамом. Необъяснимое чувство захватывало меня, каждый раз, когда я видела «его». Не важно, на каком расстоянии это происходило, порой я просто слышала его голос или, кто то произносил его имя,  и моё сердце трепетало, как мотылёк.
Десять лет я знала этого человека, но никак не могла привыкнуть к чувству, которое охватывало меня каждый раз, когда мы встречались, впрочем, как и он.
Бабушка говорит, что это самое светлое чувство, ради которого стоит не только жить, а наслаждаться жизнью. Ведь оно приходит не ко всем. Это самая настоящая любовь.
Зимой мне исполнилось шестнадцать.
Прохор, с трудом удерживая своего питомца, приговаривал,
   - Погоди, погоди. Ну, куда ж ты, сиди тебе говорят, не то обратно в лес отнесу. Смотри, какой любопытный, эх…
Волчонок выпрыгнул из рук и принялся обнюхивать всё вокруг. Бегал из угла в угол, скулил и неуверенно тявкал.
   - Где же вы его подобрали? Он ведь совсем малыш. А где его мама? – мне было интересно, если волчицу убили, значит, малыш погибнет в тайге, наверняка Прохор спас его.
   - Мать жива. Она сама нам в руки его принесла. Мы сами не могли поверить. Пока Алёша собирал цветы, она подкралась ко мне и тихо положила щенка за спиной, я только хвост и разглядел, когда она убегала.
Мы с бабушкой переглянулись, дед тоже поправил усы, будто уловил наши догадки. Теперь было понятно, кто принес цветы, украдкой положил их, и оставаясь не замеченным, добавил ко всему тайны.
Прохор тоже это знал, потому то и потягивал свои усы, недоговаривая об остальном.
   - А знаешь, дочка, когда волчица поднялась на гору и стала выть, я узнал её! Это была она, та самая, которая много лет назад, там, у поезда помнишь?
Она жива, она как то разыскала нас. Я столько лет живу здесь, но такого ещё не видал. Её преданность просто поражает меня. Я до сих пор не могу в это поверить.
   - Ещё бы, - перебила его бабушка, - Ты спас ей жизнь, разве такое забудешь?
   - Да люди забывают, где уж думал зверю помнить, - перебил её он.
От услышанного, ноги заныли со страшной силой. Я, не выдержав боли вскрикнула. Щенок, бросился к моим ногам и принялся лизать их своим колючим языком. Было щекотно. Я отгоняла его в сторону руками, но он не слушался и продолжал лизать меня. Он игрался. Я не выдержала и рассмеялась. Совсем забыла, что ещё минуту назад, я чувствовала только боль. Вокруг всё стихло. Никто не понимал, что так рассмешило меня.
   - Как щекотно! Уйди озорник, пошел! – я и не понимала в тот момент, что мои бесчувственные ноги ожили, я смеялась и повторяла, - Уйди, уйди!
Вдруг, волчонок укусил меня за палец на ноге. Мне было немного больно и в тоже время необычно. Было удивительно, ведь раньше я ни чего подобного не испытывала.
     СТОП! Я ведь всё чувствую! О Боже, чувствую всё, даже этот шершавый язычок!
   - Посмотрите! Я…я чувствую! Бабушка, мне ведь щекотно. Ха-ха-ха! Не может быть! Ха-ха-ха! - я смеялась без остановки.
Прохор не выдержал и подхватил.
   - Ха-ха! Хо-хо! Ну, сорванец, ну затейник, ты смотри, что натворил!
Бабушка сидела, закрыв лицо фартуком и плакала, не поднимая головы.
Алёша поднялся со стула, минуту смотрел на меня, не отрывая глаз, потом сорвался и побежал из дома. В тот момент я так была одержима эмоциями, что не успела подумать о том, куда же он убежал.
Дверь отворилась и на пороге стол он. В руках держал огромную корзину подснежников. Он подошёл ко мне поближе, ещё немного смотрел, затем высыпал к ногам все цветы.
   - Теперь ты можешь не только руками чувствовать их, почувствуй их нежность. Ну как?
И я чувствовала. Это было незабываемо! Аромат, который заполнил весь дом, сковал мне сердце. Я и мечтать не могла, что бы человек, которого я люблю, бросил к моим ногам, самые прекрасные цветы на свете. Наконец то, я призналась сама себе в этом.
А он смотрел мне в глаза, ища в них ответа, на вопрос который не задавал вслух. Я и так знала, о чём он спросил. Улыбка, наполненная счастьем, была моим ответом. Теперь мы оба знали, что любим.
Дед Прохор не выдержал, заплакал и вышел из дома.
     На следующий день, дедушка пришёл за волчонком. Хотел отнести его к леснику, что бы тот потом его выпустил в тайгу.
Я не знала, что делать. Я чувствовала себя обязанной, я хотела сделать для малыша хоть, что ни будь. Ведь я, как ни кто другой знала, как плохо без мамы. А ведь он помог мне. Я знала, что Прохор был против соседства волков. Он говорил, что зверь должен жить в лесу. Так определил сам Бог, говорил он. Я так же знала, что он никогда не менял свои принципы. Набравшись смелости, я попросила, не выходя из комнаты.
   -А, можно малыш ещё немного поживёт у нас? – после сказанного ком застрял в горле. Я ждала ответа.
   - Я знал, что ты попросишь. А знаешь, пусть поживёт, с месяц. Потом отнесём вместе… - он говорил спокойно, как будто подготовил ответ заранее, всё продумав.
Я была рада, ведь если бы он отказал, я не стала бы его упрашивать. Он тоже это знал. За всё то время, что мы прожили, бок о бок, мы хорошо друг друга понимали. Благодаря примеру моих дорогих, я точно знала, что значит держать слово.
   -Знаешь, дочка, я ведь тоже перед волком в долгу. Это было давно, я был мальчишкой. -  Он погрузился в воспоминания, которые преследовали его всю жизнь. Я стала единственным человеком, которому он открылся. От этого, мурашки бегали по всему телу. На коленях у меня спал мой спаситель – волчонок.
     « Когда немцы, зимой сорок третьего, зашли в наше село, мужчин почти не было. Два больных старика и я. Было страшно. Многие слышали, что немцы жестокие, даже садистами их звали. Их было не много, человек тридцать. Всякие были, были и плохие. Женщины, стирали им, готовили, в общем, хлопотали по хозяйству. Мне было пятнадцать. Я должен был колоть дрова, таскать их вещи, чистить сапоги. Работа, надо признать не очень приятная. А когда от голода, кружилась голова, и жутко болел живот, было ещё тяжелее. Нас было шестеро у матери. Бывало, она стащит кусок сала со стола немца, принесёт домой, разделит на всех, значит праздник.
Так вот, в лесу стояли наши партизаны. Зимой, как известно, охота никудышная. Так вот, я должен был раз в неделю, отвозить продукты им, что б ни померли с голоду. Кроме меня о них мать знала, за что потом её расстреляли, она меня спасла, говорила, без неё дети смогут, а вот без мужика никак. Хотя я уверен, она ошибалась.
     Самый старый и самый больной дед, перед первой моей дорогой, позвал меня к разговору. Он думал я за дровами в лес поеду, знал, что волки будут по пятам преследовать. Именно он открыл мне «таёжный секрет». Есть слова одни, от которых волк слушает тебя, боится. Обычно тайну эту хранят, никому не открывают, лишь в особых случаях. Мне посчастливилось узнать об этом и это спасло жизнь не только мне.
     Всю зиму я ездил на санях, волки не решались напасть. Надо признать больно умный зверь, за это время понял, что один я езжу. В общем, легкая добыча.
     Тот день выдался тяжёлый. Немцы всю ночь гуляли, почти всё съели, везти было нечего. Матушка придумала вот что. Она натопила баню, позвала их, собрала почти всех. Хорошо повод был. Женщины наготовили еды, заманили их как надо, самогон лился рекой. Они то, всё с домов пособирали, в погреб без разрешения не спустишься. Пока они парили свои бока, мама собрала как можно больше продуктов, будто знали, что больше не выбраться, уж больно еды мало стало. Время шло, даже как мне тогда казалось, летело. Мне, во что бы то ни стало, нужно было спешить. Ведь стемнеет, мне не выжить одному в лесу.
     Я запряг лошадь и помчался, как вихрь. Тогда второй дед, который жил по соседству, провожал меня таким недобрым взглядом, аж похолодело внутри. Зря я тогда не придал этому особое значение, торопился.
     Когда я прибыл на место, руки окоченели так, что шевелить ими я не мог. Ресницы покрылись инеем. Долго мужики отогревали меня, даже спирту пожертвовали, а ведь он у них на вес золота. Всё указывало на полдень. Они  забеспокоились, боялись не доеду. А кто им потом помогать будет, рисковать больше нельзя было.
     Я гнал лошадь, как сумасшедший. Страх ел меня изнутри. Я озарялся по сторонам, даже говорить ничего не мог. Только терзал бедную лошадь кнутом, не замечая, что бил её со всей силой. Страшно было, очень страшно.
Тут на горизонте показался волк, сначала один, потом и вся стая. Они догнали меня быстрее, чем я мог себе представить. Бегут, а сами на меня смотрят, языки слюной истекают. Вот они вперёд подались, думаю всё конец мне. Они ведь как, добычу загонят, вперёд выбегают, станут на дороге и берут страхом. Я знал, что лошадь на волка не пойдёт, станет. И тут, вспомнил слова дедовы.
     Я остановился, вылез из саней, стал как вкопанный. И если бы в этот момент я не вспомнил, как младшая сестрёнка плакала от голода, как немцы били меня за то, что чем-то не угодил им. За эту войну, которая нам, простым людям и вовсе не нужна была. Мужиков, уходящих на фронт со слезами на глазах, а ведь знаешь, таёжного мужика плачущим не часто увидишь. Вспомнил, наконец, слова дедовы. Глаза налились кровью, от всего, от слёз, от злобы и ненависти. Я стоял, не чувствуя мороза и повторял, повторял одно и тоже ».
   - Дедушка, а что за слова, скажешь? – не выдержала я, и выезжая на коляске к нему опять спросила, - Можно это мне знать или ждать случая?
   - Всему своё время, дочка, – с легкой улыбкой произнёс он.
   - А, что было дальше? Говори, пожалуйста, – я боялась, вдруг перебила его, и он не станет говорить дальше.
     Но он продолжил.
   « Вожак стоял напротив и держал свой оскал на меня. Когда мои слова стали напоминать гул, волк стал лапой бить по уху, словно его раздражал этот звук, опустил голову вниз и стал скулить. Вдруг все волки повалились на землю, стали скулить как перед смертью. Только Богу известно, как же хотелось в этот момент вскочить на сани и ринуться вон. Но дед предупредил, смотри  не беги сразу, жди, когда волки сами уйдут. Тут, оказывается, сила духа проверялась, дашь слабину – тебе не жить. Так я продолжал, приговаривал не переставая. Страх потом и ушёл, всё равно другого пути нет.
     Так волки катались по снегу не долго. Через минуты две подскочили, как ошпаренные и скрылись за опушкой. Эх, как вскочил я на сани, как погнал лошадь. Да не успел опомниться, как уже ко двору подъезжал. А в доме плач, крик. Что, думаю, стряслось. Тётка выскочила, бросилась на шею. Ах, сынок,  говорит, беда! Матушку то немцы на расстрел повели, сосед ваш постарался, всё перед фрицами стелился, всё чего то рассказывал!
Вспомнил я сразу тот тяжёлый взгляд, как во мне злоба закипела, да только понимал я, что не могу ничего ему поперёк сказать раз он с немцами заодно. У меня-то братья, да сестрёнка под опекой. И мне казалось, что и со зверем договориться можно. Я думал, что не справедливо как то, не по-человечески. Я бросился на опушку, где казнили провинившихся или предателей. Не успел. Один пронзительный выстрел оглушил меня. Я упал на землю, будто контуженый, кусал снег, а он забивал мне рот, так, что я не мог дышать. Зачем тогда мне эта сила духа, раз я мать не смог уберечь? Зачем такой мужик? Что же я теперь детворе скажу, как отцу в глаза смотреть буду? Я много о чём хотел спросить, но было не у кого.
Отцу в глаза я так и не посмотрел, похоронка через день пришла. Вот так, дочка, я в один миг, считай сиротой и сделался. Хотел одно время на фронт сбежать, к партизанам, да только, как вспоминал сестренкины глаза, так говорил себе « её защити сначала». Так до конца войны в селе и пробыл. Алёнка, сестрёнка, от тифа умерла потом».
    -  Я, может, поэтому и считаю долгом то за вами ухаживать. А глаза у вас с Алёнкой одинаковые, добрые, - поднимаясь со скамейки, говорил он. -     Тяжело мне порою. Да как погляжу на тебя, как ты борешься, как к зверю благодарность проявляешь, жить хочется. Кажется, не зря надежду лелеял, не зря боролся.
   - Да ка же? Конечно не зря, погляди, что сделал для нас? Мы, да мы без тебя пропали бы совсем. У нас кроме тебя и нет никого роднее, – я прижалась к нему со всей силой, держала, боясь отпускать. Он погладил меня рукой по голове, поцеловал в лоб и пошёл во двор.
Волчонок пустился за ним. Прохор притопнул ногой, прикрикнул,
   - А ну пошёл прочь! Иди сорванец!
      Следующим утром, когда я проснулась, возле кровати стояли костыли.
   - Бабушка, что это? Ты дома? – поднимаясь на руки, я крикнула громче, что бы быстрее получить ответ.
   - Это Прохор приходил, его идея. Что-то он замышляет. А вот что пока не знаю, ну так что одеваемся? – она убирала со стола.
У бабули, под ногами мешался волчонок и мешал ей, а она почему-то торопилась. Я оделась и сидя на кровати смотрела в окно. Ждала, ждала чего то необычного. Вот, наконец, они появились. Алексей тоже шёл сюда.
   - Ну, дочка, готова к переменам? Или со страхом всю жизнь жить будешь?
Дед Прохор направлялся прямиком ко мне. Уверенные шаги, говорили, что он отступать не намерен. И зная, через что ему пришлось пройти, я готовила себя к любому исходу. Отступать было некуда, да и не зачем. Вперёд подумала я и дала знак.
   - А я ведь в коляску не садилась, вас ждала, правильно? – так я решила перейти в наступление.
Дедушка хорошо знал меня и мою растерянность чуял за версту.
   - Всё верно, всё так и надо. Я зайду? – спросил он, заглядывая за занавеску.
Он подошёл, поставил костыли передо мной. Понял, что один не справится и позвал Алёшу. От волнения я залилась краской, ведь рядом снова стоял он, так близко.
      Они приподняли меня. Костыли поставили под руки. Мне было ясно, что делать, но я не решалась сделать первый шаг. Я висела на костылях, боясь пошевелить ногами, но понимала медлить нельзя, иначе страх овладеет мной, и я уже никогда не решусь на это.   
Дедушка мне помог. Ясно понимая, что мне не хватает решимости, он будто что то, увидев в окне закричал.
   - Смотрите! Смотрите волки!
От неожиданности, я стала на ноги и наклонилась, что бы посмотреть в окно. Тут мне стало понятно, хитрый план сработал, более того он подействовал, потому, что я стояла. Стояла сама. Алёша с Прохором сидели на кровати и смотрели на меня как заворожённые. Изумление и восторг застыл на их счастливых лицах. А я продолжала стоять, мне необходимо было, что бы это увидела бабуля. А она смотрела на меня в окно, с улицы. Стоя с опущенными руками. На крик Прохора «волки» она среагировала моментально, поэтому, не задумываясь, заглянула в окно. И прошу заметить вовремя.
     Теперь все дорогие мне люди, в самый важный момент моей жизни были рядом. Я с уверенностью могу сказать, без их помощи я не стояла бы сейчас, мечтая о будущем. Одна тревожная мысль не давала мне покоя.
     Много лет прошло с тех пор, как мы покинули те места, в которых мы с бабушкой оставили кусочки сердец. Я родителей, а бабушка сына. Через людей мы интересовались их жизнью. Мама пришла в себя и постепенно восстанавливалась. Но к сожалению она оставалась парализованной до сих пор. Папа всё это время был рядом. Так, как им нужны были деньги на жизнь, папа взял в руки кисть и принялся творить. Надо сказать, картины пользовались спросом. Со временем он стал проводить выставки, после которых его имя звучало. Всё то, что с нами произошло, у каждого оставило свой отпечаток, тем самым произведя в наших жизнях грандиозный переворот.
     Всё в нашей жизни становится на свои места. Каждый получает то, что заставляет его меняться в лучшую сторону. Если ты с этим не согласен, и продолжаешь искать виновных в своих бедах, не делая никаких выводов – твоя жизнь обречена на провал.
 

   - Знаешь милая, я всё думаю… - с тоской в голосе проговорил папа.
   - Не вспоминай! Не надо. Мне самой очень тяжело от одной мысли, что мы наделали, точнее я. Они не когда не простят нас, тем более наша девочка, – мама, перебив его, глотала слёзы отчаянья.
     Так вечерами, они вдвоём, корили себя за всю ту боль, что причинили нам с бабушкой, не переставая надеяться на чудо. Ведь по законам любви за искреннее раскаяние, ты имеешь право на прощение. И они надеялись, ждали, но так и не решались наладить с нами связь.
     Как то утром, папе пришла в голову идея. У него была картина, под названием «Родина». Он написал её уже после нашего отъезда. По бабушкиным рассказам, он отобразил всё, что могло напомнить о родном доме. Там на берегу реки стояли люди. Это были мы, наша семья. Мы стояли, любуясь природой, держась за руки. Я стояла, махала, кому то платочком и смотрела на маму, обмениваясь с ней улыбкой.
Он, словно предвидя будущее, отобразил в картине все свои мечты. А та самая, бесконечная боль от содеянного, вдохновляла его на шедевры, которые радовали глаз зрителя. В них отображалась и боль, и тоска, и надежда.
     Так вот, он решил отправить её по почте нам. Адрес ему естественно был известен, оставалось придумать легенду, которая объясняла бы появление столь странного подарка, да ещё не известно от кого. Недолго думая, всё было готово. И после отправления их с мамой жизнь наполнилась бесконечным ожиданием. 


     Происходящее у нас, не могло оставить равнодушными даже посторонних людей. Через пару дней после первой попытки стоять, бабушка привела в дом травницу, и она разминала мне ноги два раза в день, затем опускала их в приготовленный отвар из трав. Дедушка выводил меня во двор, и мы часами сидели на скамейке, наслаждаясь первыми лучами весеннего солнца. Даже волчонок подрастая, проявлял ко мне свою неподдельную привязанность. Он таскал косточки, приносил их к моим ногам и виляя хвостом гордо тявкал. Каждый день я стояла сама, утверждаясь в решимости сделать первый шаг.
     Солнечные дни, словно сговорившись с остатками холода, набирали силу, оставляя позади дождь и слякоть, отбирая у них право на существование.
     Порою, Алёша, заменяя Прохора, сидел со мной во дворе и рассказывал о том, как будет меня учить ездить на лошади. Перечислял достоинства своего коня, которого звали Ветер. Лет пять назад Лёше подарили жеребца. Хочу заметить, что самый удобный способ передвижения в наших краях это езда верхом. Так вот этот жеребец такой быстрый оказался. Красавец, тёмно-коричневого окраса, с чёрной гривой, весь переливался на солнце. За свою быстроту он и получил это прекрасное имя. Поистине его главным достоинством была преданность Алексею. Сколько раз Ветер, запряжённый, тащил гружёную телегу, преодолевая много километров несмотря ни на мороз, ни на усталость.
     Бабушка, одержимая идеей пополнить мой гардероб, днями сидела за машинкой, перешивая  свои платья. Придумывала разные наряды, представляя меня в них. Все готовились к переменам.
   - Скорее, скорее! Алексей, Прохор, где вы там! Спасайте кормилицу! Помогите ради Бога! – лесник, верхом на коне приближался, кричал, изо всех сил звал не помощь.
Он со своей семьёй жил на опушке леса, там, у реки, ближе к лесу. Хорошая, дружная семья. Они с женой воспитывали пятерых детишек. Пять сыновей от годика до пятнадцати. Как и все они держали хозяйство и корову. Она у них действительно была кормилицей, много за раз давала молока. У самого леса, стояло озеро, окутанное болотами. А этой ночью, говорят, к ним во двор волчица пробралась и спугнула корову. Та и бросилась со всех ног, пока не забрела на болото. Всю ночь блуждала в темноте, вот и набрела на свою голову. Решила воды испить, да и соскользнула в воду. Под тяжестью её веса её тянуло на дно, брыкаясь, лишь усугубляла положение.
      Старшой парнишка держал её верёвками за рога, жена с двумя сыновьями подпирали её брёвнами. Но она всё равно продолжала тонуть. Она так мычала, так сопротивлялась, казалось, на её глазах заблестели слёзы, и обессилившая от неравной борьбы только тянула голову вверх.
   - Алёша, тащи вон то бревно, - скомандовал дед Прохор, спрыгивая с лошади.
Он кинулся на помощь и принялся тянуть верёвку.
   - И раз! И раз! Давай голубушка, держись! – подбадривая всех, он рывками стал притягивать верёвку, наматывая остаток себе на локоть.
И вроде всё начало получаться, постепенно показалось тело. Просунув бревно корове под ноги, начали вытягивать её.
   - Давай! Давай! Ещё раз! – теперь Алексей, охваченный стремлением победить, криком пытался лишить корову шанса на погибель.
И вот, когда победа была уже так близка, верёвка не выдержала и оборвалась. Корову отбросило в самое сердце безжалостной трясины. Брёвна пошли вслед за ней. Дети плакали, кричали, мужчины стояли с поникшими плечами, сознавая полный провал. Лишь корова окинула прощальным взглядом  хозяйку, и скрылась под жижей. Ещё долго стояли, смотрели в след уходящей любимице. Младшие дети, хватаясь за материн подол, уткнувшись в него лицом, плакали. Она тоже. Дед, Алёша и лесник опустили головы и смотрели с сожалением на топь. Их мужская сила оказалась бессильна перед «батюшкой» случаем.
Затем Прохор подошёл, похлопал по плечу лесничего и добавил.
   - Бывает, не всё нам под силу, не всё. Поможем брат, поможем.
Алексей стоял с растерянным лицом, пытаясь понять, где они допустили ошибку, почему порвалась верёвка?
   - Не кори себя сынок. В том нашей вины нет, – поворачиваясь к нему, сказал Прохор. – Бывало, на охоте, загонишь зверя, вроде ты его настиг, ан нет. Налетит ветер, откуда ни возьмись, зашумит, ты отвлёкся, а зверь шасть и пустился наутёк. Плохой охотник, скажешь? А нет. У тайги, у леса свои законы, против них не пойдёшь. Только сильные духом выживают, даже звери. Вот так вот.
В Алёшиной жизни, это была первая неудача, в которой он винил себя. Но послушав дедушкин наказ, развеял неуверенность и пошёл к лошади. Он также хорошо понимал, что старожилы имеют богатый жизненный опыт, с которым не поспоришь. Он полностью доверял мудрым Прохоровым советам, за что и обрёл в его глазах уважение.
     Моё сердце рвалось на части. Что там, как там? Любопытство, окутанное страхом неизвестности, овладевало мной. Мне, казалось, я могу броситься туда, помочь, ведь я хорошо знала эту семью. Легкий ветер словно принёс не добрую весть. В груди горело. Я всё же надеялась, что им удалось спасти Бурёнку. Когда на горизонте показались люди, стало понятно, провал. Слёзы хлынули сами собой, я пыталась, честно, пыталась держать их, но чувства переполнили чашу терпения. Они приближались неторопливо, опущенные головы сказали всё лучше слов.
   - Ох! Родная. Как же тяжело понимать, что многие вещи нам не под силу, – бабушка подошла, обняла меня за плечи. – Наверно ты думаешь это не справедливо?
   - Я не знаю. Не могу объяснить то, что чувствую сейчас. Я ведь не была рядом, не знаю, как всё было. Может, кто ошибся, – слова застывали на ходу, и больше ни чего не хотелось говорить.
Я чувствовала вину, но так и не понимала, за что мне надо раскаяться.
     Лесник – человек не общительный, порой даже казался суровым, он никогда не давал воли чувствам. Но только не теперь. Опередив остальных, спрыгнул с лошади, окинул взглядом двор, смотрел внимательно, было понятно, что то искал. Когда я поняла, на ком застыл его взгляд, такой решительный и холодный, страх окутал туманом.
Он смотрел на волчонка, приближался к нему со скоростью света, потом стал около него, подумал, наклонился и взял его за пазуху.
   - Так надо, - сказал он, поворачиваясь ко мне. Сам боялся смотреть мне в глаза, торопился уйти.
Волчонок неожиданно вырвался, бросился ко мне, стал лизать ноги, скулить. Не может этого быть, думала я, неужели он чувствует разлуку. Я стала смотреть то на бабушку, то на Прохора, то на Алексея… Было понятно, назад дороги нет. Тогда я взяла его, прижала к груди и сказала,
   - Твоей вины нет, малыш. Просто так случилось… - я целовала его в нос, прижав к щеке, и понимала надо отдавать.
Теперь по моей вене, как я тогда думала, страдает совершенно невинное существо. Картина напоминала мне прошлое. Меня. Волчица приходила к малышу, искала его. Поэтому лесник решил, что зверя не должно быть с людьми.
Я отдала волчонка, взяла в руки костыли, поднялась, опираясь на них же и сама того не понимая пошла в дом.
Уже сидя на кровати, я вдруг осознала, что произошло. Радость была погружена в отчаяние. Я никого не хотела видеть. Тот  факт, что я сама дошла до дому, пусть и опираясь на палки, лишь радовал меня в одном, я смогу исправить свой провал, смогу!
 Лёшка боялся приблизиться на метр, он сидел и издали смотрел в моё окно, пытаясь увидеть хотя бы мой силуэт.
К вечеру дедушка пришёл поговорить. Он всегда знал, что сказать, как утешить. Постучал в окно, молча посмотрел, прикрывая рукой глаза, убедился, что я на месте и пошёл к дому. Зашёл, не дожидаясь разрешения, подошел и сел около меня.
И тут всё переполнило в груди, я разрыдалась, схватила костыль и бросила его в окно.
   - Зачем всё это? Я не должна ходить! Я не имею права, слышите, вы все. В чём он виноват, ведь ты прекрасно знаешь, это из-за меня его выкинут и он погибнет! Что мне делать дедушка? Как дальше жить?! – высказав накопленную боль я рухнула на его колени, и не переставая плакала.
Он не проронил ни слова, только гладил мои волосы. Когда боль поутихла, я уснула.
     Утром, проснулась от жажды. Открыла глаза, а рядом сидел дед. Всё в той же позе, будто и не уходил. А ведь и не уходил. Он теребил в руках остатки той самой верёвки, той самой виновницы, которая так безжалостно украла нашу надежду. Протягивая стакан с водой, сказал,
   - Как ты, дочка?
Я не ответила, потому, что ничего не чувствовала, моя душа опустела.
   - Когда мы принимаем решения, - начал он, -  Мы не всегда думаем, как оно повлияет на  жизнь других. Может, мы увлечены в этот момент собой на столько, что кажется другого и быть не может. Даже наша благодарность кому-то, может обернуться бедой. Всего не усмотришь. Одно могу сказать. Нежели поступок от души и от чистого сердца – нет ему осуждения. Если подлость движет тобой – Бог тебе судья. Твоё то сердце, как родник, ведь так? – он посмотрел на меня, улыбнулся и добавил, - Всё с ним будет в порядке, с любимцем твоим, но в селе ему нет места, сама понимаешь.
И я понимала. Спасибо Прохору, и как ему это удавалось. Такие слова сказать, что бы легче стало, что б груз с плеч долой.
   - Понимаю, -  ответила я, глубоко вздыхая, отпуская боль.
     Бабушка накрыла на стол и позвала всех завтракать. Лёша, починил окно и присоединился к нам. Отвар «волшебного» чаю придал сил. Я видела, как кивая Прохору, бабуля благодарила его, протягивала пирог и приговаривала,
   - А кто хочет пойти в лес, за цветами? – искоса поглядывая на меня, спросила она.
Я не думала, что этот вопрос касался и меня. Они переглянулись. Алёша добавил,
   - Ты с нами?
   - Я? – я смотрела на них, хлопала глазами, - Это шутка, да?
   - Довольно болтовни! Пора! – сказал дедушка, поднимаясь из-за стола.
Взял костыли, поставил их у печи и указательным пальцам, как будто ругал, погрозил им,
   - Сегодня вы нам не понадобитесь.
Кивнул Алёшке,
   - Запрягай!
Взял меня на руки и понёс во двор. За калиткой, в полной боевой готовности, стоял и ждал Алексей. Дедушка поднёс меня к нему, и они мигом погрузили меня на лошадь. Я сидела верхом на коне. Лёша, конечно, придерживал и всячески опекал меня. Надо признать волнующее чувство.
Когда ты смотришь на землю с высоты, гордость, которая тебя поглощает, напрочь вытесняет страх. Я вспоминала про Лешкины обещанья, но я и подумать не могла, что это случится так скоро. Затем Алексей сел верхом позади меня, что бы придерживать.
Вот мы ехали по селу, под пристальным прицелом любопытных глаз. Дед Прохор ехал позади. А люди, знакомые мне лица, недоумевали. Только поразительно, на их лицах было счастье, ни в коем случае не осуждение, ни даже зависть, просто радость. Ведь многие годы с кем то по соседству, с кем- то просто так, мы жили событиями, деля с кем то горе, с кем то радость, с кем то жизнь.
Я трепетала от дыхания, которое чувствовала всем своим существованием.
Такой родной, такой близкий, Алёша на самом деле подарок свыше. Помню, когда умер его отец, на его ещё детском лице сияли от слёз совсем не детские глаза. Я помню, как он смотрел на меня тогда. А я, я готова была кинуться ему на помощь, залечить все открывшиеся раны, ведь и матери у него не было, она тоже умерла. С той минуты я не переставала о нем думать, каждое мгновение было отдано ему. А он, не смотря на свои беды, был сильным. Всегда готов прийти на помощь, не думая о себе. Тем самым только умножая мои чувства к нему, я им гордилась. А когда поняла, что и ему не безразлична, ликовала, хотя и не могла в это до конца поверить. Прошло столько времени, а чувства те же, даже больше, ярче.
И вот сейчас мы вместе, как одно целое. Чувствовать всю силу его духа и при этом умиротворение, это потрясающе!
В то же время, мысли о смерти не покидали меня. Нет, я не хотела умереть. Просто от того, что в своей жизни я успела испытать и боль, и предательство, и отчаяние, и в то же время заботу любящих меня людей, и это неповторимое чувство к Алёше, мне казалось, что именно смерть подстерегает за углом. Скорее всего, это был страх. Страх потерять всё дорогое, что было у меня. Мысли о маме, о папе, тоже не оставляли. Я всегда думала о них в минуты полного умиротворения. Не зря.
Пока я наслаждалась поездкой, почтальонша прибежала к бабушке. Вся задыхаясь от спешки стала прерывисто докладывать.
   - Вам, Любовь Матвеевна посылка, вот такая, - она говорила медленно, руками очерчивая размер, - И кто бы это мог быть? Родни то у вас вроде нет.
   - А обратный адрес, адрес есть? – волнуясь, проговорила бабушка.
Мысли о том, что это сынок, наконец, то остыл от боли, не покидали её. А может, случилось чего? Не помня себя от радости, не дожидаясь ответа, она помчалась со всех ног на почту.
Когда мы вернулись, дома никого не было. Открытая калитка настораживала.
Я подумала, только не сейчас, только бы ничего не случилось. Соседка сказала, где искать бабулю и запрягая телегу Прохор попросил,
  - Ребята вы тут без меня… я на подмогу.
И помощь действительно не помешала. Папина картина, запакованная в бумагу, была огромной. Обратный адрес бабушка намеренно не открывала, боялась.
Вот картина уже стояла посреди дома. Бабуля, сначала смотрела, затем подошла поближе, потрогала руками и прошептала,
   - Это ведь опушка, та самая, у реки. Это я, это ты родная, это сынок… это мы. Значит, не забыл, значит помнит. – Сползая вниз, она упала на колени и  так тихо заплакала, еле слышно. Просто обессилила от счастья.
А я, сидела за столом, рассматривая пейзаж, не могла поверить, ведь там, на опушке я СТОЯЛА. Как он мог знать какая я стану. На картине мне было лет пятнадцать. Неужели всё это время они думали обо мне, представляли меня, рисовали. Опираясь на стол, я встала, пошла к картине, обняла бабушку и сказала,
   - Нам непременно нужно к ним. Мы нужны им.
 Никто, наверное, кроме нас с бабушкой и не думал, что такое случится. Случилось ведь! От этой очевидности дедушка был сам не свой. Пошёл, сел за стол, закрыл лицо руками и заплакал.
   -Я многое повидал, но чтоб такое. Вы особенные женщины, вы несёте добро. То, что я с вами, мне награда. Я думал, вам помогаю, а оно нет, вы мне. Только прошу вас, не уезжайте от нас…, - потом подумал не много и добавил, - Хотя любое ваше решение уважать буду, мать есть мать, – он смотрел на бабушку, он понимал, как тяжело на её радостном сердце. Потом посмотрел на меня, и здесь ему было ясно, как дорог нам этот миг, это важное событие.    
Пока эмоции овладевали рассудком, Алёша ушёл. Моё сердце разрывалось на части. Как, скажите, я могла оставить его, как? Он был всем для меня. Но знал ли он это, неужели он подумал, что я способна оставить его. Мне очень хотелось увидеть маму и папу, но я и подумать не смела оставить этот край навсегда. Здесь я по-настоящему начала жить, здесь обрела полную семью. Сердце колотилось, вырывалось из груди, болело. Долго мучиться не пришлось. Уже через час, Алексей стоял на пороге, запыхавшись, он теребил в руках распечатку,
   - Я на почте был, автобус завтра пойдёт, сегодня не будет. Собирайтесь, нужно ехать.
Тот факт, что я хожу сама, без костылей сразу не заметили. Только когда голова закружилась, я поняла, что произошло чудо. Я стояла, правда не совсем уверенно, но это факт. Теперь и остальные окружили меня, боясь дотронуться, что б ни напугать. А дед Прохор вытирая слёзы позвал,
   - Иди к столу, не бойся! Давай, ступай, Алешка подхватит если что. А ну, кому говорю, иди!
Он не выдержал, встал. Я от испуга пошла. Шла медленно, но постепенно обретала уверенность. Шаги становились уверенней. И потом как то же я дошла, пока никто не видел. Лёшка не выдержал, подбежал, схватил меня на руки и начал кружить. Он кричал от радости,
   - Я всегда это знал! Я знал, что ты сможешь, я знал!
Я крепко вцепилась в него, боялась. Потом смех разобрал меня так, что я не могла остановиться.
     Вдруг на улице послышались выстрелы, крики,
   - Волки, волки! Гони их! – детвора бежала, оповещая всех.
Мы, все вышли во двор. Вечерело. За домом мелькнули две тени. Чувство того, что кто-то знакомый спрятался, не оставляло меня. Я взяла Лешку за руку и потянула его на разведку. Дедушка зарядил ружьё. Когда я услышала знакомый визг, поняла, надо действовать!
     Я только собиралась ступить за дом, как на встречу выбежал мой малыш-волчонок. Он кинулся облизывать мои ноги, он лаял, как собачонка. Я схватила его на руки и посмотрела на Лешу,
   - Что делать? Как помочь ему?
Мы и подумать не могли, что его мать-волчица была рядом. Я ни когда не забуду её взгляд. Она будто просила меня помочь. Она прятала своего малыша. И уже в  который раз была вынуждена скитаться, бороться за жизнь.
   -Осторожней, не подходи близко, - Алёша стал впереди меня, заслоняя собой, на всякий случай.
Но, я то знала, боятся нечего. Я думала лишь об одном, как отвлечь людей, что бы дать ей уйти.
В лесу, после зимы, зверю есть нечего. Как порою люди слепы, не замечают чужую боль сквозь свои проблемы. А ведь всё просто. От голода волчица просит помощи у нас, у людей, доверяя самое дорогое, свое дитя. А мы её с ружья значит, так дело не пойдёт. Во что бы то ни стало, я задалась целью помочь. Ведь это была та самая, безухая волчица, которая так отважно сражалась с целой стаей волков.
     Прохор, как всегда пришел на помощь. Он выстрелил с ружья в воздух, направляя его в сторону реки, тем самым вводя в заблуждение погоню. «Безухая» медленно отползала прочь, не переставала смотреть в глаза. В них была благодарность. Волчонок скакал от матери ко мне и обратно, метался, чуя разлуку. Пока дед Прохор отвлекал людей, волчица ушла.  И вот я праздновала победу, одаривая благодарной улыбкой находчивого дедушку. Как вдруг выстрел развеял тишину, ворвался в мою душу.
   - От меня так просто не уйдешь. Готова, – лесник стоял  на заднем дворе, одержимый победой или я бы сказала собственным самолюбием.
 Он любовался бездыханным, как нам тогда казалось телом, месть состоялась. Как же он не понимал, что натворил.
Тогда к нему подошёл Прохор, похлопал по плечу и сказал,
   - Зря ты так, зря. Ты ж был в лесу, знаешь ведь, гибнет зверь от голода. Она ушла бы сама, а ты её…
Лесничему было всё нипочем. Он наклонился было взять добычу, тут Алексей вступился,
   - Не троньте! Мы сами уберём.
Тогда тот скрипнул зубами от злости, развернулся и пошёл прочь.
Надо сказать рано мы объявили траур. Пока мы охраняли её «тело», волчонок, слизывая кровь с раны, растормошил мать, она дышала.
Тогда дедушка посмотрел по сторонам и убедившись, что нет никого, взял её на руки и понёс в дом.
     Мы выходили её. К тому времени подрос и сынок. Приближалась осень.
Я хорошо понимала, чем пахнет расставание. Пахнет оно тоской и скукой, а быть может и болью. Все прекрасно понимали, что в лесу им нужно быть. Там они смогут набрать той силы, которая поможет им выживать дальше.
Мы отправились к лесу. Безухая, шла рядом со мной, опустив голову, знала, что больше не встретимся. Я тоже это понимала. Скажу честно, тоскливо очень прощаться с кем то, особенно если он тебе очень дорог.
Ближе к лесу Прохор остановил нас. Хлопнул со всей силой в ладоши и закричал,
   - Пошли! Пошли! Давайте родимые, вперёд!
Они бежали без оглядки. Не от страха, от того, что чуяли своими носами запах родного дома, запах свободы. Ведь дикий зверь, свободный зверь. Не нам об этом забывать, наоборот нам важно об этом помнить.
   - Интересно, что за чувство живет теперь в  их сердцах? – сказала я, глядя Лешке в глаза.
Он хотел было ответить, но знакомый голос опередил его.
   - Надежда!..- неподалёку стоял папа, проглатывая слёзы, он пытался ещё что то говорить, но безуспешно.
И вот мы вместе, за столом. Бабушка, папа, Прохор, я и Алёша.
Оказывается мама, не дожидаясь ответа, просила папу поехать к нам. Узнать, хотя бы тайком, как у нас дела. Он не смог утаить своё любопытство. Люди рассказали ему о том, что я уже хожу, что всё у нас в порядке. О том, как мы дороги им, как они привязались к нам. Папа очень испугался, что нам никогда не захочется видеть его и маму. Поэтому решил сейчас же всё выяснить.
Всю ночь напролёт, папа рассказывал, как они раскаиваются с мамой, как поняли оба, в чём на самом деле их смысл в жизни. Без нас в их жизни не было покоя, без нас она стала пуста. Он со слезами на глазах просил у нас прощения. Тысячу раз повторял, что очень виноват перед нами. А мы наоборот благодарили его. Не случись всего этого, бабушка до сих пор винила бы себя, что не вернулась на родину. Я, кто знает, что было бы со мной, какой бы я стала. А самое главное здесь я встретила моего Алешу. А Прохор. В общем, если разобраться, всем нужны были эти события, что бы понять, кто есть кто.
Папа много говорил о том, что им с мамой помогала надежда. Когда я услышала, там, на пригорке, это слово, была очень удивлена. Даже мне показалось, что зовут меня. Ведь меня назвали Надеждой. Точнее бабушка дала мне это имя. Считаете совпадением? Думаю, нет. Для Лёши я всегда была Надюшей, для Прохора дочкой, для бабули милой, получается только для тех, кто надеялся и верил в то, что встретит меня, я была Надеждой. Как папа потом сказал, ему понятны были чувства тех, кто расставался с нами. И что бы боль ни съела сердце, необходимо было найти противоядие. Они с мамой нашли утешение,  надеясь на встречу с нами, на то, что смогут рассказать нам о своих чувствах.
Ночью протяжный вой попал всем в сердце. Прощаясь, «наши» волки пели в унисон, рассеивая страх неведомого будущего.
Отец уехал за мамой. Он поклялся бабушке, что больше никогда не придаст нас. Что теперь он готов менять свою жизнь нам на благо. И потом он попал в плен чарующей тайги. Возможно, в его сердце проникла сила духа, которая двигала им, не переставая. Во что бы то ни стало, он решил привести маму сюда.
Никто и не представлял, какой поворот событий всех ждет.

Мама встретила папу улыбкой. Она смотрела на него и спокойствие растворяло всё её любопытство. В его глазах она прочла победу. Крепко держа её за руку папа рассказал ей всё. Она даже не спросила его зачем он приехал обратно. Она прошептала,
   - Я к ним хочу…Я хочу её обнять, слышишь? Мы ведь поедим, правда?
Когда вдоволь они наговорились и обсудили подробности переезда, мама сказала,
   - А ведь, знаешь та волчица, словно новая я. Та, что внутри меня. Она сделала всё то, что я так хотела сделать для моей девочки. Она была рядом, вместо меня, слышишь? – мама держала его за руку и плакала, она смывала слезами всю накопившуюся боль, она освобождала сердце для новых чувств.
   - Моя душа такая же истерзанная, как и волчья шкура. Я тоже готова теперь на всё ради моей девочки, - её глаза горели.
   - Ради нашей девочки. Ради нашей Надежды, - любя поправил её папа, поцеловал и добавил,
   - Как она на тебя похожа, если бы ты только знала. Такая же красавица, просто как две капли воды. Это потрясающе! Ну, ничего, скоро всё сама увидишь.
                ***         
Осень разгорелась красками. В моей душе горели огнём минуты ожидания. Я даже не сомневалась, что папа привезёт маму. Его уверенностью до сих пор пахло у нас дома, поэтому сомненью места не было.
     Мы с Лешкой готовили грандиозный переворот в нашем доме. Начали со двора. Стали сажать цветы. Когда наклонились в один момент, дотронулись руками. Алёша посмотрел на меня, взял цветок и сказал,
   - Странное чувство. Когда я рядом с тобой, мир живёт в моём сердце. Не знаешь почему?
Я тоже посмотрела на него и проговорила,
   - Не знаю. Сама хотела у тебя спросить. Я чувствую то же самое. Странно, правда? – взяла другой цветок и добавила, - Я, не смогу без тебя жить…
   - Почему ты говоришь это? Разве ты уезжаешь? Разве я смогу тебя отпустить? Я давно на дне твоих прекрасных глаз, мне от туда не выбраться. Помнишь, когда мы первый раз увидели друг друга?
   - В автобусе? – спросила я.
   - Ты помнишь, как я застыл тогда. Ещё получил пенка от отца, чтоб не останавливался, - Алешка улыбался, вспоминая любимое прошлое.
   - А мне казалось, что я глупо выгляжу. Представь дед Прохор заметил моё смущение…Кстати это он пообещал познакомить меня с тобой, - я говорила, а сама чувствовала, что нас связывает столько общего, что разделить нас просто не возможно.
И тут мы оба посмотрели на Прохора и в один голос сказали,
   - И познакомил всё-таки.
Сколько на самом деле дедушка сделал для нас. Как мне хотелось в эту минуту сделать для него что то, что обрадовало бы его. То, что касалось бы его лично. И опять мои желания словно забегали вперёд, в будущее.
   - Едет! Едет автобус, встречайте! – мальчишки кричали, бежали к нашему дому, потому, что всё село знало каких дорогих гостей мы ждём.
Дедушка побежал к повозке,
   - Скорее! Садитесь, едим!
Уже издали было видно, народ окружил кого то. За гулом голосов ни чего не было слышно. Мы спрыгнули и пошли навстречу долгожданной мечте.
     Толпа расступилась. Мама сидела в инвалидной коляске прикрытая пледом, папа стоял рядом. Я подошла ближе к маме и остановилась. Представьте, я не знала, как подойти к ней. Не знала, что чувствует она.
   -Надюша это… это мама, - папа решил взять всё на себя.
Признаться не зря. Мама сдалась первая. Она трясущимися руками закрыла лицо, заплакала…
   - Прости меня ради Бога! Прости доченька. Я так виновата перед тобой. Прости!
Я бросилась к ней. Опустилась на землю и стала обнимать ей ноги, целовать ей руки. Теперь мои руки говорили за меня. Она же обнимала меня, гладила мои волосы, руками трогала лицо.
   - Я смотрю на тебя, как будто в своё отражение. Прости меня…
   - Вера? Не может быть… - не выдержал Прохор.
Он подошел почти вплотную к нам, от растерянности роняя цветы, которые мы приготовили для мамы.
   - Папа? Этого не может быть! Мне, мне ведь сказали, что ты умер, - мама не могла в это поверить.
Люди зашептали, заговорили, будто понимали о чём идёт речь.
Оказывается, много лет назад, Прохор жил здесь с женой и дочкой. Потом они уехали работать в другое место. Жили там, какое то время.  И что-то у них не сладилось с женой, разошлись. Дочка, совсем ещё девочка с матерью осталась, а отец,  как в большинстве случаев стал жить один. Даже видеться с дочкой не позволяли. Он был не молод и думал, что не имел права влезать в их жизнь. Да только зря, Вера, дочка то, всё фотографию его хранила, всё ждала его, поэтому и помнила, как он выглядит. Ещё бы, а вдруг встретится он ей, а она его и не узнает, боялась, берегла в памяти.
Узнала! Но никак не могла поверить, что это могло случиться именно здесь, именно сейчас.
Я в свою очередь не переставала благодарить, того, кто за всем этим стоит.
Хотя я понимала, что наша жизнь в наших руках, присутствие того, кто желает помогать, кто беспокоится и любит нас не вызывало у меня сомнения.
Я смотрела в небо, вслед улетающим птицам и говорила сама себе, «боль и беды улетели», и обратно дороги им нет.

                ***
Через три года состоялась моя свадьба. 
     Вот я стою в белом как снег платье, стою на берегу реки и жду своего часа. Вспоминаю слова Прохора, как он хотел станцевать на моей свадьбе. Как я мечтала, что бы в этот момент рядом были мама и папа. Что бы бабушка обрела своё материнское счастье. А Прохор обрёл свой кусочек жизни. Так всё и случилось.
     Теперь моя жизнь наполнилась красками. Теперь в моей жизни звучали имена, которые раньше имели беззвучное существование. Счастье, как птица взмывалось в небо, парило, возвращалось в сердце и снова парило. А я вспоминала бабулины слова «не знаешь милая, когда оживёт то, что для всех кажется мёртвым».
     Вот Ветер нёс своего благородного всадника. Это был он. Мой единственный человек с кем я была одним целым. Уже не половинкой.
А в доме, когда гости поздравляли и желали много хорошего, вышел папа и сказал,
   - Алексей! Я доверяю в твои руки своё дорогое сокровище. Мою дорогую доченьку! Желаю вам единства. Будьте не разделимы ни кем, ни чем! На всю жизнь! – договорил и пошёл в дом.
Папа вышел, а в руках держал картину.
   - Это вам!
Мы подошли, обняли папу и стали разворачивать подарок. Когда увидели, застыли на месте.
     На ней были изображены три женщины. Мама, она стояла у берёзы, смотрела в небо на улетающий клин журавлей. Я стояла посередине, обнимая руками дорогих мне женщин. Бабушка сидела на бревне и смотрела на нас.
А в правом углу название картины…
 «ВЕРА, НАДЕЖДА И ЛЮБОВЬ». 


     Переосмысливая жизнь, ты делаешь выводы. А жизнь не стоит на месте, она идёт, даже я бы сказала, бежит вперёд, заставляя нас меняться бесконечно.
     От нас самих многое зависит. Ты рождён – это событие. Но кем тебя проводят в последний путь, каким будут помнить, и будут ли помнить вообще. Кто будет идти с тобой по жизни, какие люди будут окружать и будут ли такие.
     Своей жизнью мы доказываем, в чём преимущество человека перед зверем. Есть ли у кого ни будь повод считать, зверя лучше добрее, глядя на тебя. И тот факт, что животные созданы, что бы быть преданными нам людям, неоспорим. Главное не забывать, что ты человек, что ты в ответе за тех, кого нам доверили. Неважно люди это или звери.
     Ведь прекрасные качества, доброта любовь и сочувствие, по размеру лишь нам людям!