Долго ль, коротко ль летели,
испугаться не успели,
только видит вдруг Конёк
светит в небе огонёк.
И чем ближе, тем сильнее,
ярче, жарче, голубее,
и манит, манит к себе…
«Не поддайся ворожбе!» –
крикнул Ваня. Было поздно,
жар усиливался грозно,
грива вспыхнула и хвост.
Ваня выпрямился в рост,
быстро снял с себя тужурку,
возбуждённо что-то буркнул,
с головы сорвал колпак
и пошёл и так, и сяк
отгонять подальше пламя.
А колпак его как знамя
реял выше двух голов –
символ лучше всяких слов.
Мол, в беде мы, нас спасите,
в небе нас скорей найдите,
а иначе вмиг сгорим.
Жар такой непобедим!
Волновался так Ванюша,
что Конька совсем не слушал.
Конь стегал его хвостом,
извивался всем хребтом,
чтобы Ваня не храбрился,
чтоб на землю не свалился,
потому что понял Конь:
это вовсе не огонь.
Не горели хвост и грива,
свет искрился в них игриво,
а почудившийся дым
был лишь облаком седым.
Наконец-то понял Ваня,
что он в облачном тумане.
Успокоился слегка,
обнял шею Горбунка
и предался созерцанью
непонятного сиянья.
А Конёк летел, летел…
До зари успеть хотел,
потому что с ранней зорькой
всё изменится настолько,
что исчезнет ночи свет,
потеряется секрет.
И сказал тогда Ванюша:
«Конь мой верный, ты послушай,
где-то здесь быть должен вход.
Чую, сердце не соврёт!» –
«Знаю, – Конь промолвил, – знаю.
Обещаний не снимаю,
и как раз настал тот миг,
всё исполню, как привык».
В то же самое мгновенье,
изменяя направленье,
сделав быстрый кувырок,
а потом смешной прыжок,
Горбунок остановился.
Ваня на землю свалился,
огляделся, а кругом
всё в сиянье голубом –
и одежда, и ладони,
под ногами глубь, бездонье,
и куда ни погляди
сзади то, что впереди.
Горбунок сказал: «Как будто
я немного перепутал,
не держал по ветру нос,
не туда тебя привёз…»