Рассказ моего отца Егорова Александра Николаевича. http://www.proza.ru/2016/05/12/830
Так распорядилась природа, что люди моего возраста зачастую до мелочей помнят события многолетней давности, но забывают, куда только что положили свои очки. Думаю, что, таким образом, распорядился Творец, позаботившись о сохранении народной памяти, которая куда важнее (и честнее), чем все учебники по истории, подверженные ревизиям и чисткам политического курса.
Мне было четыре года, когда началась Великая Отечественная. Жили мы тогда в городе с совершенно сибирским названием Тайга. Двухэтажная деревяшка с общей на весь этаж кухней и «удобствами» во дворе. От фронта далеко, но жители всё - равно обязаны были соблюдать светомаскировку, а стёкла окон заклеивать крест-накрест бумажными лентами. Видимо, это потому, что городок наш был, да и сейчас является, крупным железнодорожным узлом и существовала, скорее гипотетическая, но всё же угроза, бомбёжек.
Хорошо помню закреплённую в углу общей кухни чёрную тарелку репродуктора, объявившего голосом Молотова о немецком нападении на СССР («Почему не Сталин говорит?» - шептались взрослые). В первый класс я пошёл в сорок четвёртом. Начальная школа недалеко от дома, старенькая, деревянная, но конечно же вспоминаемая с теплотой и благодарностью. Учительница Нина Ивановна, которую спустя много лет я пытался безуспешно отыскать. И закутанные во всевозможные одеяния ребятишки, т.к. в классе было зимой холодно. Согревались чаем, который нам наливали на большой перемене в принесённые из дома кружки. У многих, в том числе и у меня, кружкой служила обыкновенная консервная банка. Даже и сейчас помню иностранные буквы, изображённые на этой небольшой посудине. Ну а песня, которую мы пели, двигаясь по кругу в небольшом школьном зале (опять же, чтобы не замёрзнуть), врезалась в память навечно. Представляете картину? Два десятка карапузов дружно поют: «Как письмо получишь от любимой, вспомнишь дальние края. И закуришь. И с колечком дыма улетает грусть твоя. Эх, махорочка – махорка, породнились мы с тобой. Вдаль глядят дозоры зорко, мы готовы в бой, мы готовы в бой». С тех пор я больше нигде и никогда этой песни не слышал.
В победном сорок пятом мы с мамой и сестрой жили уже в деревне Богашево под Томском, куда переехали к бабушке после того, как не стало отца. Хорошо помню, как встречали возвратившихся с войны односельчан. Как бережно доставали они из-за пазухи платочки с завёрнутыми в них орденами и медалями. Носить награды на груди было несподручно – был риск потерять их, поскольку в каждом доме дорогих гостей встречали не только хлебом-солью, но и доброй кружкой браги, которую в нашем селе называли почему-то пивом.
Вернулись, однако, немногие, да и те, кто без ноги, кто без руки. И долго ещё летними вечерами пели свои грустные песни молодые вдовы. Помните, земляки: «Цветочек ты, цветочек. Зачем же ты рано цветёшь?».
Не всё мы ребятишки-первоклашки понимали тогда. Вполне нормальным считалось отсутствие необходимой одежды или обуви. Даже в школу зимой приходилось ходить в сшитых матерью из старой телогрейки «бурках». Но так жили все и нашей безотцовщине были присущи все детские занятия, игры, проказы, купания в пруду, выкопанном в живописном кедровнике ещё моим дедушкой со товарищи. К тому же, мы не голодали в прямом смысле этого слова. Всё же деревня – это, прежде всего, огород, а летом ещё и пучки, гусинки, саранки, ягоды, грибы, кедровые орехи и прочие дары леса. А у кого была корова, то хоть и приходилось сдавать молоко государству, что-то оставалось и нам.
И только когда выросли, мы стали понимать и осознавать, как трудно было нашим матерям. Как нестерпимо больно было переживать потерю самых близких людей. У моей двоюродной бабушки Анны Дмитриевны на фронт в 42-43 годах ушли все три сына. Не вернулся ни один. Вот они: Михаил, Александр, Иван – на скорбных табличках в Лагерном саду.
Хорошо помню, как провожали младшего – Ваню. Стройный, смуглолицый красавец, только что окончивший школу-десятилетку. Перед отъездом в Томск на сборный пункт он подарил мне на память свою гитару, научил играть пару немудрящих мелодий. К сожалению, гитару ту я не сохранил. Через пятнадцать лет разбили её о чью-то буйную голову на студенческой пирушке в университетской «пятихатке».
В Томске новобранцы пробыли совсем недолго. Перед отправкой на фронт родственникам сообщили о времени прохождения эшелона через нашу станцию. Собралось на перроне полдеревни. Вот и состав из пыхтящего дымного паровоза и десятка деревянных вагонов – «теплушек», в простонародье называемых «телячьи». Высыпали солдаты. Поцелуи, протянутые руки, напутствия, пожелания вернуться живыми. Вот и Ваня в новенькой форме и, не смотря на летнюю жару, с шинельной скаткой через плечо. Мечется по перрону, ищет свою маму. Как сейчас слышу его тревожный голос: «Мама, где мама?».
А мама его, Анна Дмитриевна, прийти не смогла. В этот день директор школы, где она работала техничкой, отправил её на покос. Ослушаться было нельзя. За это полагалась уголовная ответственность. Такие вот были времена…
Долгое время напоминанием о тех проводах служил мне старинный вокзал постройки начала прошлого века с его ажурной башенкой, летней верандой, буфетом и небольшим сквером с жёлтыми акациями. Сто лет простояла эта жемчужина архитектуры, радуя глаз богашевских жителей и проезжающих пассажиров. Стоял бы и сейчас, не особо проявляя признаков старения, но пришли лихие для культуры времена. Несколько лет назад вокзал разобрали и куда-то увезли. Не исключаю, что оригинальный купол этого шедевра, созданного руками наших предков, вполне может украшать дачу какого-нибудь железнодорожного начальника. Сейчас на месте вокзала – пустырь, заросший сорняками, а вместо посыпанного мелким песочком перрона – настил из щелястых железобетонных плит. И негде укрыться от непогоды многочисленным дачникам и «мичуринцам».
Теперь о том, как отмечали День Победы. Деревня гудела, как и вся страна. Наши собрались в просторном доме матери трёх погибших братьев. Громкие разговоры, грустные протяжные песни, махорочный дым. Визгливо заиграла старенькая гармошка в руках не очень умелого пожилого музыканта. И тоскливый взгляд солдата Терентия в гимнастёрке без погон и без руки, до войны, лучшего в деревне гармониста. Деревенское пиво делало своё дело и вот уже заскрипели половицы в такт простенькой мелодии. И пошли частушки-припевки. Вот вышла в круг и хозяйка дома. Она притопывает, припевает: «Оба - два, оба - два, оба - два – четыре. Кто-то двери отворил...». Только вместо «милый мой, не ты ли» она трижды повторяет «Мишенька, не ты ли, Шурочка, не ты ли, Ванечка, не ты ли?». И слёзы ручьём, и невыразимое горе и отчаяние в глазах.
Приятным грудным голосом начала песню о Ленинграде эвакуированная и жившая в нашем доме с двумя детьми Анна Сергеевна: «Ленинград мой, милый брат мой, родина моя». И захлебнулась рыданиями, вспомнив, видимо, о погибшем на фронте муже, изувеченном, настрадавшимся родном городе, оставшихся там родственниках и друзьях.
По всему -поэтому не совмещаются в моём сознании слова «праздник» и «война». Не может быть война поводом для праздников, это огромная трагедия. Но память о ней, о Великой Победе, одержанной советским народом путём невероятных трудностей и лишений, массового героизма наших родителей и дедов на фронте и в тылу должна оставаться в памяти поколений навечно.
И отмечаться дни памяти войны должны не только, и не столько, проведением официальных торжеств, но, прежде всего, проявлением глубокой благодарности, уважения и реальной поддержки к тем, кто спас страну, кто всё превозмог. И победил!
А.Н.Егоров.