Когда домашние в отъезде, а новоиспечённый пенсионер-дедулька остаётся один со своей кошкой дома и затевает пикничок за банькой у подсолнухов, может случиться, что в гости к его праздничному столу заглянут и Господь, и Чёрт, и тени ушедших. И может случиться, что он навсегда останется на своём золотом пикничке, жаль вот только кошку. Но, может, ей тоже по душе такой расклад с вечной колбаской?
[рукопись, найденная в огороде]
«С. П. КАМЫШЕВ. 20 КОПЕЕК. ПЬЕСА ДЛЯ СЕСТРЁНКИ ГАЛКИ.
ЧАСТЬ 1: ДЕНЬ ПОДСОЛНУХОВ
[Столик и стульчик на солнышке под срубом баньки у грядок с кабачками и стеной подсолнухов. Радостный дедулька, новоиспечённый пенсионер, в белой потрёпанной шляпе, в старых джинсах на подтяжках, в тёмно-синей в узкую белую полоску рубашке и в очёчках. Усы и бородка под Чехова. Он весело и не спеша суетится с пикником у подсолнухов под их кивающее одобрение. В своём белом пиджачишке кажется весёлой порхающей бабочкой. На редкость очень тёплая золотая осень. На столе уже дразнится медовая немировская хрустальная башня – к первому празднику подсолнухов на пенсии. По такому случаю к сигаретам добавка из парочки сигар. Ну, и закусочка – типа «Я вас умоляю!» – белый хлебушек и копеечками копчёная колбаска, огурчики-помидорчики всякие свои, лучок, сольца и сальцо. Парит в мундирах картошечка, с ней заодно скулинарены пяток яиц всмятку. Что забыли? Да, квашеную капустку в миске и баночку опят. И ещё лимонад-ретро в стекле, и шоколадные конфеты – на всякий случай: вдруг каких соседских ангелочков прибьёт к дедульке, чтобы не огорчить их невидимые крылышки.
Домашние в отъезде, дедулька один дома. Но небо синее, высокое, лёгкое, с борзыми облачками – как раз расслабиться и вдохнуть осень природы и своей дедулькиной жизни, пока не в белых, а в домашних тапочках. Чуть подалее тянется отмытый дождями добела заборчик с приставленными граблями. На нём сушатся яркие и разноцветные, как птички, тапочки, модная, в зелёно-белые квадраты дорожка, и одинокий, свалившийся с луны альпинистский триконь. А в кабачках возвышается пугало с напяленным чугунком, в старой рубашке, обвешанное пивными банками и видеодисками – этот страж тоже теперь на пенсии: клубника давно сошла. Но отдохнуть ему не дают – от пугала до баньки привязали верёвку и на ней белыми птицами веселятся забытые в отъездных хлопотах наволочка и пара маек. Осталось повесить на баньку фонарь и на него мочалку. И окрестим нашего дедульку, не мудрствуя лукаво, Сергеем Петровичем. И разрешим ему покидать такое чУдное место только на короткое время – сбегать на минутку в дом, за кулисы, за чем-либо забытым или понадобившимся для его золотого и очень важного для него торжества. Всё: время 13 часов 31 минута, это местный полдень, и Сергей Петрович добавляет последний штрих к пейзажу – выносит хрустальные гранёные стограммовые стаканчики. Они – даже пустые! – уже сами светятся и заражают своим светом всё бытиё этого, можно сказать, магического момента дедулькиной жизни.]
С е р г е й П е т р о в и ч.
(Подходит к столу, напевая, и машет стаканчиками в такт мотивчика.)
«Главное, чтобы костюмчик сидел!
Главное, чтобы костюмчик сидел!»
А что? Я в зеркало глядел:
Прикидик выбрал я к столу –
Такой я не отдам врагу!
(Ставит на стол с весёлым треньканьем пять стаканчиков.)
Костюмчик выбрал к «заседаньицу»
(Тут выразительный штамп-щелчок по шее.)
Торжественный и с назиданьецем!
Вона на мне какие «стразы»!
Во!
(Распахивает пиджачок и кривляется, будто на подиуме.)
Но какая же зараза
На зеркале сушила тряпку?
Давно не получали тяпкой?
Какая-то ж раззява позабыла?
И во всём доме – эта же картина!
А что им делать, если делать нечего?
И так везде – один «квадрат Малевича»!
И потому – назло всем в белом!
Шучу. И тапочки мои пока не цвета мела!
Но что я вижу! Что стоит?!
Пора промыть конъюнктивит!
(Берёт литр с этикеткой «Nemiroff», придвигает стаканчик.)
А что по-стариковски побрюзжать –
Так это как стаканчик наливать!
Как я мечтал о старости своей!
Бывает же – душа кричит: «Ещё! Налей!»
И никого на свете мне в претензии!
А почему? А потому что я – на пенсии!!!
(Снимает и кладёт шляпу на стол, но вниз верхом. Явно торопится увидеть уже в руке первый вожделенный стаканчик.)
Но полагается прекрасное сморозить,
Торжественное что-то. Подготовить
И, так сказать, настроить зал,
Чтоб, глядя на графин, не сразу засыпал.
Признаться если – это скука!
И пока думаю, вон муха
Вперёд меня смочила хоботок!
Эй-эй, родная, это мой глоток!
(Махом вливает, прямо с мухой, и ставит стаканчик почему-то в шляпу. Крякает, и жадно занюхивает кусочком хлеба. А мы будем считать выпитые стаканчики. Просто из научного интереса и как метки по действию пьесы. Итак, все свидетели, что был выпит стаканчик N1. Нюхая хлебушку, говорит с подсолнухами и небом.)
«За День подсолнухов! Как за моих детей!
За украшение земли и жизни!
За радость вечную души моей
Я первым делом должен выпить!» –
Я это не успел сказать,
Но это была искра духа!
И сразу выпил, прямо с мухой!
В такой момент нельзя зевать!
О, Господи, поклон тройной Тебе,
Что наливаю ещё сам себе,
Что дал дожить до дня такого
И мне не нужна в этом помощь!
(Вот теперь, перекрестившись, аккуратно жуёт хлебушек. А перед стаканчиком N1 Сергей Петрович забыл перекреститься. И крестясь, он сбивался – сразу видна материалистическая закалка, что новичок в этом.)
Не, я случайно одинок.
Так получилось – все в отъезде.
Я б только рад, каб кто помог
Не одному валяться в бездне:
Ведь под столом – как жизнь на Марсе!
Без друга под столом – как в карцере!
Но День подсолнухов – святое!
Его нельзя перенести.
Вот, скажем, день рожденье у малова,
Ему-то как то объяснить,
Что день, который ждал он год,
Он – не его? А всё наоборот –
Он подчинён другим богам:
Работе папы, там, деньгам,
Или приезду к маме тёти Моти.
День – не его, а день – кого-то
И он для них перенесён.
И ангел думает: кто ж он?
И в слёзках крылышки, и ручки опустились.
Вы б это ангелочку объяснили?
Так и подсолнухи, они ведь – мои дети.
И лишь для них – их! – вечный праздник этот!
Стоп-стоп! Пардон, я сам устал от лекций.
Где мой стаканчик для инъекций?!!
(Ищет на столе и под столом и, удивлённый, находит в шляпе.)
Да что ж ты, маленький, забрался в шляпу?
Иди, иди, малыш мой, к папе!
(Не глядя, бросает шляпу на стульчик, наливает стаканчик N2.)
Но, как положено, тут «огласим весь список»,
Чтоб сразу снять нам вето с наших мисок!
Глас наш торжественный, конечно, мы оставим,
И децибелов поддадим к октавам –
Пусть лучше эхо поплутает в стенах,
Чем – мы, и бренные, и в бренных темах!
(Стучит вилкой по стаканчику и утверждает его в небо, откашливается.)
Хм!.. Хм!..
За этот мир, что создал Ты и для меня,
Где есть и я, и пенсия моя!
Что дал Ты мне до пенсии дожить
И даже разрешил чуть-чуть грешить.
Что дал мне осень золотую
И за любовь ко мне не злую.
Что солнце вижу, и во сне
Твой отблеск раз был и на мне!
Там не было даже намёка страха.
Я был индейцем и на плаху
Спокойно шёл, как на работу,
За род, за племя – это было «что-то»!
Мой дух не знал и слова «смерть».
Просто работа – умереть,
Всё сделав, что я мог, для братьев.
Ни сожалений, ни проклятий.
Как за родителя – Тебя!
Таков обычай у славян –
Как за родителя моих цветов под солнцем!
Славяне помнят, кто и кем рождён тут!
(Пошёл стаканчик N2, хлебушка, колбаска и яйцо, как символ.)
Теперича мне можно и присесть.
(Усаживается на шляпу на стульчике и сразу вскакивает.)
Тьфу! Как ты оказалась здесь?
Моя родная, ты на что обиделась?
Что в список не попала? Чуть с ума не выжила!
Сейчас, сейчас, тебя да не уважить?
Конечно, ты персона важная!
Вот,
(Надевает её на фонарь.)
на почётное, нет выше тута места,
Тебя я поднимаю до небес аж!
Да кто б и Чехова узнал,
Когда б он оказался вдруг без шляпы?
Не бойся, белая моя,
Во всём счас разберётся папа.
Вот, Антон Палыч,
(Садится на стульчик, но уже проверяет место посадки.)
к слову, о прекрасном,
Что в человеке где-то должно быть.
И, если Вы позволите, сейчас бы
Не против я сигарку раскурить.
(Раскуривает сигару, блаженно откидывается на спинку стульчика, разглаживает джинсы, будто бы укрыт пледом.)
Да, плед сейчас бы – к аромату дыма!
Прекрасное – полезное с родным нам!
Вы правы, Антон Палыч, – ещё б мысли ясные
И душу б не искать на своём месте каждый раз.
И про одежду. Вот! Вот это к месту.
Как верно служит нам! И всем предмет известный.
(Снимает пиджачок и аккуратно вешает его на спинку стульчика.)
Вот тот, что сзади,
(Не оборачиваясь, сидя, похлопывает свой пиджак за спиной.)
этот пиджачишко
Мне подарили – был ещё мальчишкой:
Родная тёща мне на тридцать лет
Купила вечный сей предмет.
И через тридцать лет я в нём,
Пардон, всё выгляжу цветком!
Пусть лютик я уже давно поникший,
А выпить за любовь – всегда привыкший!
Клянусь, все бабочки на свете
Сидели на предмете этом!
Люблю его я так, как сам себя.
Любимые,
(К подсолнухам, окутывая их ароматом кубинских цветов.)
а что? Я вам – родня!
И в этой синей рубашонке –
Как матерьяльчик дышит тонкий! –
Во время прадедов на свадьбах был бы свой!
И тот фасончик же, и тот покрой!
И колер, и полосочки. К моим бы «незабудкам»
Все бы вокруг прилипли юбки!
Ну, а про джинсы – так совсем молчу.
Без них теперь – только к врачу.
Без джинсов – к психотерапевту!
И, Антон Палыч, ой, не шутки это!
Прошу Вас здесь мне на слово поверить:
О! Не хотел бы на себе примерить
Этот «оскал звериный бытия»!
Без них «палата номер шесть» – моя!..
(Возбуждённо тушит сигару.)
Тьфу-тьфу! Не дай Бог и спаси!
«И эту чашу мимо пронеси!»
Но ты смотри, а, как подкралась незаметно
Эта зараза, Серж, да с чёрной меткой!
А мы печаль сюда не приглашали!
Чуть – и пропал б! Давно не «добавляли»!
(Заливает в стаканчик N3. К шляпе, чокаясь с ней, висящей на фонаре.)
За тоже белый – за пиджак!
Он душу греет, как коньяк!
За прадеда мою в полосочку рубаху!
За шляпу – за тебя, вот, махом!
За эти – это сын мне дал – подтяжки!
Ну, и за синие на ляжках
Мои портки и обереги!
И пусть ты не белее снега,
Но моя шляпа – это чайка!
За Антон Палыча! А майка?!..
(К подсолнухам.)
Но я её потом вам покажу, подсолнухи,
А то увидите и с зависти засохнете!
За А. П. Ч.! Вы гость у нас давнишний:
У нас когда-то тоже росла вишня.
За Ольгу Николавну! Это чайка – аж!..
Чтоб не заплакать – враз! – на абордаж!
(Опрокинут стаканчик N3. Опять – хлебушек, тут же корнишончик, лучок зелёненький. Затем колбаска – аж три любимых квадратных копеечки, ну и грибочек попался-зазевался. Закуривает свой «Сент Джордж». Снова к своим подсолнухам.)
Детишки, как я обещал,
Миг вашей зависти настал!
(Расстёгивает рубашку и красуется своей майкой.)
Видали это?!! Это чьи портреты?!
Три кузьки – это мои дети!
И сами вы себя – узнали?
Не плохо вас нарисовали?
Я моих кузек прям на пузе грею,
У сердца, на груди ращу их и лелею!
И чтоб от зависти не лопнули с моей одёжки,
Айда, подсолнушки, к другой копёшке!
Но чтобы мысль пришла – надо налить!
Чтоб не распалась мыслей нить!
Чтоб не распалась связь времён!
А папа говорил: «Учи аккордеон!
Без музыки нет в мыслях толку!»
Но я осилил только «Перепёлку»…
(Накатывает в стаканчик N4.)
Каб мог вот счас бы – как сыграл б!
Как Юрка Съедин на баяне!
А он и на гитаре мог, и смог ещё б и на органе.
«Что-то ста-ло хо-ло-дать!
Не по-ра ли нам под-дать?»
Си-ля-ля, си-ля-ля, пе-ре-пё-лоч-ка!
Не по-ра ли, пид-жа-чок,
Па-пе прыг-нуть на бо-чок?
Ре-ре-фа-ля-ре-ми-ми,
До-до-ми-ля-до-ре!
«Где-то на белом свете,
Там, где всегда мороз…»
И я об этом – о морозе!
Стаканчик мой, прими ты слёзы
Из терема литрового затворницы!
Стоп! Три стакана, сразу, все, должны наполниться!
(И точно, вбухивает и в стаканчик N5, и в стаканчик N6.)
Накапали – и не упали!
Вид на Неаполь! Не видали?
Тогда смотрите вот сюда, я разрешаю!
Смотрите ж, мои мысли, в эти дали:
Как отражаются в стекле мои подсолнухи!!!
И вижу, как на дне вы жить готовитесь!
Небось, толкаетесь вы там, на дне, мои «сестрички»?
Ну так и хочется подёргать за косички!
Сейчас узнаю сам, про что сейчас я думаю,
С изнаночки, что я ношу под шкурою.
(Тут стаканчики N4, N5 и N6 улеглись – и ничего, рады. Пошёл снова хлебушек, колбаска. Помидорчик тоже, бедный, оставил свою шкурку. Сольца и сальцо облагородили картошечку. Дедулькин ротик косился-косился на капустку – и ей тоже повезло. Закусив, дед замурлыкал.)
«Дым костра создаёт уют.
Искры вспыхнут и гаснут сами».
Сигаретку вот счас возьму –
И «сестричку» я... вспомню… Галю!..
Сестрёнка!!! Галка! За тебя не выпил!
(Закуривает нервно, даже патологически.)
Да чтоб!.. Чтоб все на свете в бок мне дышла!
А ты ж – на девять лет! – раньше меня
Стала подсолнухам родня!
(Снимает с фонаря шляпу и нахлобучивает, как папаху Чапаев.)
Проспалась, шляпа? Шляпочка-а, подъём!
Подъём всем шляпам! За сестричку пьём!
Ну, ты, шляпуля, оборзела!
Не ожидал такого беспредела:
Сгноила мне мозги – и тихой сапой!
Отдам вот кошке для котят – и мявкай!
Прости, сестричка, шляпу и меня!
И сам я – шляпа! За тебя!
(Судорожно наполняет стаканчик N7.)
Я возвещаю вам, подсолнухи мои,
Что я вам не пример в любви.
(Тушит сигарету и надевает шляпу на бутылку с водкой.)
Всё в человеке… всё прекрасно…
(Тыкает пальцем в бутылку.)
То – в человеке!.. У таких –
(Стучит себя по башке.)
напрасно!
Но – цигель, цигель! Ну, давай, сестра!
Торпедой, мигом! Трах-бабах! Ура!
(Принялся стаканчик N7, снова хлебушек, он всегда вне очереди, и колбасные квадратики. И два яйца – а то! Дедулька с сестричкой – двойняшки. Пошёл и клёв – грибочки, и наши квашеные водоросли – капустка. От баньки эхо от дедова закусона. Берёт сигару.)
Конечно же – сигарку за сестричку!
Без Галки я – как без головки спичка!
Вы посмотрите – это ж просто мистика:
Хотя давно я помер по статистике,
Но я не настоящий дед – одно название!
Хоть и бородка, и очки – и «вблизь», и «вдальние».
Но Богу лучше видно, кто я тут такой.
(Снимает с бутылки шляпу и водружает её на себя чёртом, по-молодецки.)
Ну, как, сестричка, папа – молодой?
А Ванечке мову ещё токмо двенадцать!
(Но сигара падает, дедулькина головушка клонится и чуть не слетает шляпа.)
…Ой, не спикировать в салат бы!
Чо-т чуть устал. Эй, где ты, моя шляпа?
Ну-к, мне под ушки залезай! Ну-к, к папе!
(Подсовывает под щёчку шляпу и, засыпая, машет подсолнухам.)
Во саду ли, в огороде выросли цветочки!
На сынка они похожи и на мои дочки!
Нет, нет, не так!.. И на моих…
Ну, подскажи, цветочек!
(Тянется к подсолнуху.)
Вот, правильно теперь ты говоришь!..
И на моих дочек!
(Плюхается на шляпу. Но вдруг вскидывается. Смотрит на бутыль и озирается по столу.)
Ты кто? Куда дел мои мысли?
(Тупо смотрит на шляпу.)
А где душа? Под шляпой? Кис-кис!..
(Окончательно рушится головой на стол, а на «кис-кис» приходит кошка Прошка, прыгает деду на коленки и сворачивается клубочком. Уже не вынимая головы из «шляпного салата», гладя в полусне кошку, бормочет и бредит.)
Какая мягкая душа!
И тебя, бедную, за два гроша
Спешат так, так спешат продать?
Нет, чтоб… чтобы колбаски дать…
И молочка налить… Сейчас налью…
Да отпусти ты голову мою!
И так вон тяжело, а ты – копытом!..
Ещё хвостом… прям по душе, болит-то!..
Хр-р-р… хр-р-р…
(Храпит наш дедушка, а, может, и, правда, чёрт за банькой хрюкает. Разморило юного пенсионера на солнышке, пусть, пусть, родной, поспит в своих подсолнушках. Конец первой части и первого раунда – дед хоть и выпал в осадок, но набрал силушки на 700 грамм.)
ЧАСТЬ 2: КОРОТКОЕ ЗАМЫКАНИЕ
С е р г е й П е т р о в и ч.
(Отдал часик заслуженному отдыху, мог бы и больше, но слышит, что кто-то перед его слипшимися ресницами кровожадно щёлкает. Он еле-еле отдирает ушки от шляпы. Ещё не приходя в себя, что-то бормочет, уставившись на кошку, жрущую колбасу.)
И где я? Где я нахожусь?
А ну-ка соберись, дедусь!
Ты кто? За что грызёшь мои мозги?
Да хвост хотя бы убери!
Так в глаз и метит! Это ты кусался?
И это гость мой?! Во я как попался!
И прям в день пенсии, на день моих подсолнухов!
И он пришёл за мной, за моей кровушкой!
Вон уже ухо догрызает!
И как он, чёрт, хвостом, как зло виляет!
А он и, правда, – Чёрт! Брысь от бутылки!
Сгинь, сгинь! А он опять! Прям по затылку!
(Наконец очухивается, отлежал себе все уши, разминает затёкший затылок и гоняется за «чёртом» – кошкой Прошкой.)
А вот он – хвост! Колбаски ему мало!
Он ещё ухи мне! И водит как глазами!
Сгинь! Сгинь, нечистый! Брысь, хвостатый!
Ты чо? Ты думаешь, нет у меня лопаты?
Вона – серебряные вилы!
И грабельки из серебра! Всё для твоей могилы!
(Хватает бутылку и… превращается в памятник самому себе.)
О, ты моя заговорённая!
Мне без тебя – приговорённый я!
(Формирует стаканчик N8, а Прошка, умница, уже спряталась с колбаской под стульчиком.)
Ещё лишь лью, а Чёрт уж убоялся!
Она ж на серебре! Не на того нарвался!
Вот счас приму – займусь тобой вплотную,
Рогатая хвостатая бодуля!
Копытами! И прям по голове!
Да на кой чёрт ты сдался мне?!
(Еле находит свой рот и вливает трясущимися руками стаканчик N8.)
Колбасочки хоть, гад, хоть чуть оставил?
(Чавкает свою квадратную.)
Нет, ты, братан, работаешь без правил!
Мог постучаться б, но в калитку, а не в рёбра!
Тебя-то я не приглашал сегодня.
А грабельки бы – надо бы поближе.
Ещё раз хвост его увижу –
Будет ему и ад, и будет сервелат!
Даже серебряных сто грамм не жалко тебе, гад!
(Топает к забору за «оружием», но запутывается в верёвке с наволочкой и майками. Обрывает верёвку и мечется уже с наволочкой на голове.)
Гад! Хочешь ослепить? Но не испить мой разум!
Ты будешь первый памятник маразму!
(Чертыхается и сбрасывает, наконец, наволочку. Но тут же наступает на хвост Прошке, и уже та от испуга запутывается в этой наволочке. «Мяу!» на всю деревню.)
А! Вот! Мяукаешь! Уже пощады просишь?!
Уже свой хвост в свой ад уносишь?!
(Давит тапком по бедному хвостику из-под наволочки и вся наволочка с воем прыгает прямо в зенки дедульке.)
О, Боже, вот и свет в туннеле!
И двести грамм теперь осиротели!
(Ополоумевший, теряя тапочки, оказывается у заборчика, бьётся об него, падает, и с заборчика на дедульку сваливается дорожка, он в полной темноте и прострации.)
Ну вот, уже к земле поближе,
А рвался ближе к небесам...
А ведь мне мама говорила…
Как поздно понял тебя, мам!
«Сыночек, пьёшь – закусывай плотнее!»
И вот: то ли в земле – то ли на небе?
Не слушался тебя я, мам, –
И вот как близко я к рогам!
Ну ни у Чёрта же просить?
Прощайте, – жизни тонка нить!..
Что у души? У духа есть узлы порваться…
И, что греха таить, готов был торговаться.
С рогатым!.. Боже, Ты меня прости!
Вот почему он на пути!
Пришёл за долей. Я же – передумал!
А он теперь за мной повсюду.
А что я думал? Господи, всего-то:
Сменять всего одну слезинку, йоту!
Хотел сменяться – не продать!
А он – бодаться! И теперь не встать…
А что к Тебе боялся подойти –
Так я уж у Тебя просил.
И, думал, дам ему одну слезинку, Сатане.
А он поможет. Ха! «Поможет мне»!
Что, пусть, не попаду я на «Емельку» –
Хоть на том свете, хоть бы мельком –
Отдам «Емельку» я ему,
А на замен – навечно попаду
В моё же детство, пусть и без спектакля!
Но – к бабушке из Пятигорска! К папе –
Ещё до шахты, до аварии с ногами!
Ещё к здоровому тогда! И – к маме!
И – к Галке, где нам по пять лет!
20 копеек – за билет!..
20 копеек в жизни мне лишь не хватило,
Чтоб поудобней лечь в свою могилу!
Не зря же не попал я на «Емельку»?
И понимаю, что по шапке – Сенька!
О, Господи, если не поздно, вынь меня из ямы!
Не жизни жалко – жаль воспоминаний!
(Господь, видимо, услышал Сергея Петровича. Вот он выпутывается из дорожки, из своей «могилы», и видит подсолнухи, небо, свою баньку и рядом стол с верным маяком-литром. Разбитый, плетётся к столу. Но грабельки тащит.)
Пока мне повезло, дуриле!
Ненастоящая могила!
Ох, жить как хорошо! О! небо! О! подсолнухи!
Кому такой вот день – и не запомнится?!
И всё же Чёрт не съел меня!
Стоп! Всё не так: должна ж не съесть свинья?
«Не выдал чёрт»! …А выдать-то – кому???
Ещё какому-то врагу?!
Эй, мысли, расплетайтесь-собирайтесь!
И Чёрта больше не пугайтесь!
Не скрою, было отступленье,
Но мы теперь – по всем фронтам и в наступленьи!
Сергей Петрович, старший лейтенант,
Слушай команду: срочно наливать!
Из всех орудий – по врагу!
Из этих рожек сделаем рагу!
(Наполняет свой N9 и N10, а литр – пустой.)
Опа, заряды кончились! Не вовремя!
Но не беда – ещё там есть, под подоконником!
А заодно усилим и патроны –
Заменим на с серебряным узором!
Пусть пятьдесят грамм, но – с серебряной каёмочкой!
Серебряный стакан! Серебряная водочка!
(Даже не пригубив, сбегал за новым немировским литром и усиленными стаканчиками. Только успел шлёпнуть из стакана N9 с капусткой вдогонку, как хвост снова перед ним. Пока дедулька бегал в дом по интендантской части, Прошка тоже не дремала и доедала свою добычу со стола у подсолнухов.)
Опять рога? И вижу хвост!
А ты, я вижу, не так прост,
Как о тебе молва малюет.
Серебряные – любишь пули?
Ну, счас, ещё я заряжу –
Приму на грудь – и сделаю рагу!!!
(Пошёл на грудь давно налитый стаканчик N10 и снова – капустка.)
В капустке, слышал, есть аргентум.
Капустку! И ещё зарядик с верхом!
(Тут же оформляет и хлопает новый стаканчик N11.)
Ещё капустки – и дождаться бы луны!
Мне ль под серебряной луной бояться Сатаны!
(Уже никакой, падает и бьётся головой об стол, и встаёт уже с шишкой.)
Я знаю, Чёрт, что это ты
Рогами сбил мою луну!
Ч ё р т.
Сергей Петрович, не боись,
Увидишь, как взойдёт к утру.
С е р г е й П е т р о в и ч.
Ты знаешь сам, Великий Покупатель,
Что ты здесь не всего создатель.
И ты немного опоздал.
И в кошке я тебя узнал.
Была тяжёлая минута –
Кто в жизни раз ни падал духом?
Но вовремя я всё ж сообразил.
Я не продал – ты не купил.
Ч ё р т.
Врёшь! Врёшь! Ведь сам продать хотел
Три капли слёз! Неволить я б не смел.
Но погляжу, какой ты богатырь?!
А если отберу бутыль?
С е р г е й П е т р о в и ч.
Чо отбирать?! Я поделюсь с тобой.
Вот, хочешь, шлёпнем по одной?
(Наливает стаканчик N12 себе и N13 Чёрту, ставит неловко бутылку и она падает под стол. Дедуле кажется, что это фокус Чёрта.)
Ты чо творишь? Такой ты гость?
Я, что, не видел, как твой хвост
Мелькнул – и нет уже бутылки!
Почти что целый литр заныкать!!!
Не много ли, а, вор хвостатый?
И так бы поделил…
(Наступает на грабли – и ещё шишка.)
А ты ещё лопатой!
Ч ё р т.
Попил, партнёр, аргентум свой?
Я многое могу – стерплю не всё!
Ты обманул меня, партнёр по бизнесу!
А этого – хотел б – не вынесу!
Я сам в кредитах там и три твои слезинки –
Мне бы как раз сквитать должки до половинки.
С е р г е й П е т р о в и ч.
Ты знаешь, кажется, я тапки потерял?
(И правда, дедулька давно бегает босой.)
Ч ё р т.
Не кажется. Я как залог их взял.
С е р г е й П е т р о в и ч.
Там, на заборчике, ещё есть мои тапки.
Пойду надену, а то колит в пятки.
Ч ё р т.
Иди, иди, партнёр-проказничек!
И для тебя большая разница,
В каких ты тапочках помрёшь?
Ты посмотри! Разборчивая вошь!
С е р г е й П е т р о в и ч.
Пока не помер – есть. И разница большая!
(Идёт к заборчику, снимает триконь и замахивается в «Чёрта» – в кошку.)
Погодь – ты эту разницу узнаешь!
На них серебряные гвозди, Сатана!
Вот тут-то, Чёрт, тебе хана!
(Швыряет триконь и попадает в фонарь на баньке. Короткое замыкание, всё в синих молниях. А весь в синих молниях у Венедикта Ерофеева в «Москва – Петушки», как помните, сам Господь. Вот и предстал дедулька перед Адресатом своих молитв.)
Г о с п о д ь.
Что, смертные и вечные, тревожите?
Столько подсолнухов, а мирно жить не можете.
И стол у вас какой! И крест поставили!
(Указует на пугало.)
Вот молодцы – рубашечкой заправили!
И колокольчики какие!
С е р г е й П е т р о в и ч.
Понравились? Это пивные,
пивные банки. Но они – пустые!
Там Чёрта нет, Чёрт сзади вон меня.
Он, Господь, – Дьявол, просто Сатана!
Уйми его, молю Тебя, Всевышний!
А то мне до утра не выжить!
Ч ё р т.
Клянусь хвостом, рогами и копытами!
Но этот человек – прохвост,
каких ещё в аду не видели.
Он договор нарушил! Часть его души –
Это мои, Господь мой, барыши!
Он, видите ли, передумал!
А у меня кредиты, и такие суммы
Я не намерен просто так терять.
Молю Тебя его отдать!
Хвостом, рогами, детками моими!
Отдай его Ты мне – и разойдёмся с миром.
Г о с п о д ь.
Как разойтись – один Я здесь решаю, понял?
А крест Мне нравится! Ну-к, в чём вопрос, Петрович?
С е р г е й П е т р о в и ч.
Аз есмь! Припадши, но нашед дорогу!
Мой Господи, я сам забил тревогу,
Когда дошло, что можно ещё раз
В своих молитвах потревожить Вас!
Прости, – Тебя! Господь, я был уже в раю:
Секундочку, во сне – не наяву!
Понравилось! Но немощен уже в плечах:
Не справиться с той ношей и во снах…
Хотел я помириться с папой,
И на том свете, всё ж, попасть бы на спектакль,
Чтоб больше на него не обижался.
Но, Господи, прости, что убоялся
Тебя тревожить суетой своей!
И получилось – в лапы к Сатане!..
Дошло потом: что и на что меняю.
Я ж думал, Господь, ладно, что теряю?
Отдам спектакль, чёрт с ним! Господи, прости!
Но так мечтал я на него пойти!
Пусть на том свете, пусть прозрачными глазами,
Увидеть, как там розы расцветают!
Но, вдруг дошло!
Дошло и осенило дуралея:
Ведь лучше бы побыть с отцом,
Там, где я плакал о Емеле!
Мой папа – молодой ещё и ножки не болят!
Ты ж понимаешь, Господи, меня?
Он был со мной в моей большой беде!
И только он помог ведь тогда мне!..
Вот «мой вопрос». Сам видишь, Справедливый,
Какую я тут заслужил могилу.
Хоть слыл я белою вороной,
Но чёрных перьев на мне много…
Ч ё р т.
Вот, говорил, какой он скользкий!
Такого – и прощать? Терять лишь время только!
Г о с п о д ь.
Как ты, рогатый, смел перебивать?!
Мне на твои кредиты – наплевать!
(К обмякшему совсем дедульке.)
Так говоришь – всего 20 копеек?
С е р г е й П е т р о в и ч.
Как ты узнал, о Миром Всем Владеющий?
Г о с п о д ь.
Мой сын, ну как ты усомнился?
И после сна, и раньше. Первым – кто родился?
Просил дочурку – Я тебе позволил.
Вновь просил дочь – и тут Я не неволил.
И сына подарил. И с этою рогатою скотиной
(Кивает на Чёрта.)
Бьюсь день и ночь за твоих деток милых.
За их здоровье. Что ж ты испугался?
И чуть бы – и рогатому б достался.
Везёт тебе: ведь кабы ни твой папа –
Его же триконь выдал ты за тапок –
Горел б в аду.
(К Чёрту.)
Когда же ты уймёшься?
Кредитами и кровушкой напьёшься?
Сгинь, братец! Тут твои дела
Закрыты Мною навсегда!
Иди, Великий Инквизитор-Пристав!
Иди, там пошукай, у замминистров!
(Чёрт исчезает в разрядах синих молний, а Господь – к дедульке, пронзая его слух и зрение ласковым утренним светом.)
Не усомнишися, да и не утвердишися!
Сын мой, во Мне – все просьбы ваши слышутся.
То вы не слышите самих себя.
20 копеек, значит, да?
Я никого не балую, и не даю в кредит.
Я дам 20 копеек – за пикник,
За продолжение банкета.
Но это – горькая монета.
С е р г е й П е т р о в и ч.
(Обняв пугало, заикаясь.)
Чем я могу Тебя, я – слабый и продрогший насквозь,
Благодарить в сей день святой и ясный?
Всегда я – Твой, запомню Твои речи!
Хоть мой язык присох и глотнуть нечем,
Последние к Тебе мои слова:
Ты сохрани отцовские дела!
…Я не могу – сейчас я упаду…
Спасибо, что я не в аду
И буду в детстве! И увижу папу!..
Прости мне, Господи, а… Ты не видел шляпы?..
Г о с п о д ь.
Прощай. И не пропей мозги.
И на банкете хорошо себя веди!
И береги свою ты шляпу.
Ты без неё ну так похож на лапоть!
(Вспышка, розовая, как рассвет, и Сергей Петрович рушится под пугало. Колоколами отзываются пивные банки на нём. Под их волшебную музыку на карачках ползёт к столу. Примятая шляпа так и лежит на столе. Дедулька нежно сдувает с неё соринки и бережно кладёт рядом. Перепуганный, крестится, уже правильно. Садится, озирается. Наверно, боится Чёрта, да и Господа побаивается.)
С е р г е й П е т р о в и ч.
О, Боже, Боже! Ты со мной?
Не отводи Свою десницу надо мной!
Признаться, я напуган, о, мои подсолнушки!
Как будто жизнь была совсем на донышке…
(Тупо уставился на стол, что-то ищет, не понимая что.)
Где… Где? А, вот! Вот, хлебушка ты мой!
Дай пожую, пока ещё со мной
И страх, и благодать. И всё же – выжил!
И всё ещё живу! И всё ещё своё не выпил!
Нет у меня вина с холмов моих печальных:
Прими, мой Господи, глоток медово-окаянный!
(Еле живой, нацеживает бульками стаканчик N14. Видит ещё не выпитые N12 и N13. Все три сливает в пересохшее горло. Снова перекрестился и жуёт хлебушек и капустку. Сидел-сидел, думал-думал, ещё хватило сил взять маринованный огурчик и ломтик сала. Только дожевал, не закуривая, опять, полумёртвый, падает в шляпу и храпит во всю ивановскую. Только подсолнухи тихо кивают, будто убаюкивают своей задумчивой колыбельной. Конец второй части и второго раунда. Пока два боя не в пользу дедульки. Хоть он и перекачал в себя силушки немереной, уже 1 литр и 200 грамм, а снова в нокауте. Если измерять в усиленных с каёмочкой, то в дедульке уже 24 серебряных!)
ЧАСТЬ 3: НЕОЖИДАННЫЕ ГОСТИ
С е р г е й П е т р о в и ч.
(Уже в другой позе: на коленках на том же стульчике, голова на столе, шляпа сверху. Снова местный полдень. Пригрело. Озирается с бодуна по столу и по горизонту.)
Опа! А где жена? Где дети?
Опять один на белом свете?
И провода висят оборваны…
Верёвка с майками… А кем оторваны?
Вот это ураган! И как меня не сдуло?
Везёт, что задержало стулом!
А кто мне наволочкой стол накрыл?
Не, странный ураган: всё сбил, а литр не свалил!
И вся длиною в литр жизнь моя –
Вся непонятна… даже – кто тут я?
А небо синее – ни тучки!
Ни ветерка! А это что за кучки?
Ботинок, тапочки, и грабли, и дорожка –
Всё в куче! Ты шалила, Прошка?
Поспать с тобой нельзя! За кем гонялась?
Опять – твои друзья? Вот сладкая шалава!
И кто тут я? То есть какой во мне объём,
Что мы со шляпой ничего не узнаём?
(Скидывает наволочку, видит, что она вся в траве и бросает под стол. Видит, что он босой.)
Вот это ветер! Вижу первый раз,
Чтоб тапочки вот так вот сдуло враз!
Но, слава Богу, что подсолнушки не повалил!
А, может, то котяра был?
(Вытирает ноги наволочкой, снова закидывает её под стол, надевает потерянные тапки, вешает на место дорожку, верёвку, провода и триконь. Убирает грабли и стекло разбитой лампы. Из дома приносит новую и вкручивает в фонарь. И тут раздаётся Прошкино бешеное «мяу». )
Эй, динозавр, ты что меня пугаешь?
Твой чёрненький пришёл? Как лаешь?!
Ты на кого? Вся – в искрах! Шубка – дыбом!
Да кто же укусил? Ничо не вижу!
(Прошка уже на столе – хвост трубой, выгнулась одногорбым верблюдом и уставилась на пугало. Дедулька тоже уставился. А на пугале сидит голубь, белее белого снега.)
Ну, ты объелася колбаски, милая!
Что, в жизни голубя не видела?
Брысь! Вона! – птичку испугалася!
(Кошка прыгает со страшным «мяу!» прям на грудь дедульке.)
Ого! Или в подсолнухах неладное?
Красивый голубок, аж светится – как белый!
Пойду, и свой прикид проверю:
А то везде неровности болючие –
Так помотало ветром под столом и стульчиком!
(Уходит в дом к зеркалу с Прошкой, прилипшей к рубашке. Оттуда только слышится «ё-моё!», «ядрёна вошь!» и «брысь, шалава!». Пулей вылетает кошка, за ней шлёпает дедулька и трёт свои шишки.)
Вот эт рога! Во ураган!
Прошулька, – кот? Или был пьян?..
(Застывает с открытым ртом: за столом сидит девочка. Но что-то всё не так, и у дедульки аж даже слетает шляпа. Но он этого не замечает.)
Опа! И гости дорогие!
Хоть – не один! И кончилась стихия!
Раз вышли детки погулять –
Значит, спокойна за них мать.
Что следует? Хорошая погода!
И что ещё? Пора «шарахнуть» с бутербродом!
(Подходит к девочке.)
Привет! Ну, как зовут? Чего рисуешь?
Не хочешь угоститься? Чего будешь?
И шоколадки есть, и лимонад.
Признаться, я – один. И очень тебе рад!
Так как зовут?
(Девочка кладёт фломастер, и долго-долго странно смотрит на дедульку. Не улыбается, как все дети при встрече. Дедулька немного в оторопи.)
Вот странная! Чего молчишь?
Не бойся: я один и тихонький, как мышь.
Может, немножко помешал?
По правде говоря, тебя здесь не встречал.
А что рисуешь? Можно посмотреть?
Ладошками закрыла… ветра ж нет.
Ну что ж, вот это – вкусный лимонад.
Бери конфеты. Знаешь, очень рад:
Мне одному здесь было очень скучно.
Налью? И дедушка – себе.
И – кошке, чтоб ей было пусто!
Царапается вон, шипит усатая!
Кис-кис! Иди, колбасочка моя квадратная!
(Наливает девочке лимонад, кладёт рядом конфеты. А Прошка – она уже ест колбаску, ей девочка сама дала. Наливает дедушка и себе. Но мы-то помним себя и помним номер стаканчика – это уже N15.)
Давай, перекрещусь, а то вот здесь болит…
(Прикрывает ладонью сердце, крестится.)
И ты – что хошь, но чтоб животик – чтоб был сыт!
(Выцедил свой стаканчик N15, ткнул вилкой в грибочек, но закусил конфеткой.)
А тебя кошка полюбила!
А ты чего? Ничо не пИла.
Смотри, как мявкает, виляет хвостиком!
Колбаски ещё просит наша Прошечка!
А как тебя зовут? Наверно, куколка-красавица?
А наша Проша? – тебе нравится?
Б е р е н и к а.
Пап, правда, не узнал меня?
Ты так играешься! Ведь это я!
(У дедульки-папы всё внутри оборвалось до центра Земли.)
С е р г е й П е т р о в и ч.
Ты…
Б е р е н и к а.
Я. Береника. Мне семь лет.
А было б двадцать девять лет.
(Береника говорит ровным безмятежным голосом. Но видны её интерес и даже какая-то недетская заботливость.)
Я знаю, что ты – не забыл.
Не ожидал? Ты, помнишь, подарил
Ещё мне ёжика, конфетки?
(Дедулька – памятник командору, живая статуя. Вздыбленные волосы уже из белого мрамора.)
С е р г е й П е т р о в и ч.
Прости, прости, моя ты детка!
А тебя можно целовать?
Старик… по платьицу – и не узнать!..
А ёжик – у меня, вон там в шкафу:
Его всю жизнь я берегу.
Дай, поцелую я тебя…
(Подходит, но девочка останавливает его.)
Б е р е н и к а.
Не надо, пап. Холодная я вся.
А ты такой же – нет, не холодный –
Такой, как был, но только старомодный!
Спасибо, нравится мне моё имя.
А ёжика, конечно, принеси мне.
Двадцать два года как он мой.
Там тоже у меня такой.
Но он, как бы сказать, из инея.
А тот, я помню, рыженький, резиновый!
Весёлый, озорной, а лапки сложены.
Твой папа приходил к тебе такой же, ёжиком.
(У Сергея Петровича крыша съехала до Урала от слов девочки. Сваливает за ёжиком в дом и заодно утереть нежданные сопли под носом. Приносит игрушку, и Береника радостно играется, но личико так и остаётся странно спокойным.)
С е р г е й П е т р о в и ч.
И ты… про ёжика… ты знаешь про Егорку?..
Так там прозрачно!.. И, наверно, горько…
Как рад, что пришла вновь, и не забыла.
Дочур, а что-нибудь случилось?
Б е р е н и к а.
Да что же может там ещё случиться?
Ведь только здесь возможно разлучиться.
Он Сам вдруг там нам возвестил:
Кто может – пусть к тебе б спешил.
Эт что-то у тебя случилось.
А, знаешь, я фломастеры забыла.
Не все взяла. Пап, есть? – то принеси.
И на меня ты не смотри:
Ешь-пей, мне это ни к чему.
Я с моим ёжиком и Прошкой посижу.
(Счастливый до слёз, Сергей Петрович пулей слетал за фломастерами и альбомами. И уже на месте. Конечно, со сверхзвуком снова промыл глаза от соли.)
С е р г е й П е т р о в и ч.
Вот, солнышко-подсолнушко, они – твои!
Тебя вновь видеть! Слышать! Говорить!
Сегодня праздник у меня – вселеннющий!
И самолёты разлетались – аж на бреющем!
Всё небо вдруг со мною говорит!..
А мы… там… встретимся, скажи мне, Береник?
(Чистым автоматом «штампует» стаканчик N16, весь привязанный взглядом к ангелу перед ним.)
Б е р е н и к а.
Нет. Вот пришла. И дедушка придёт.
Без костылей. Ты сам же выбрал тот –
Тот свет как вечный круг из детства:
Тебе – пять лет. А мне всё семь –
и никуда не деться.
Ты сам хотел и в Пятигорск, к той бабушке…
Давай, с тобой вдвоём сыграем в ладушки?
(И Прошка – прям под дедову слезу, прям на её хвостик. Дедулька сгребает кошку и утирает ею свой Ниагарский водопад, как шапкой, как будто играется.)
С е р г е й П е т р о в и ч.
Давно играл уже, дочур. А что, давай!
Какую песенку? Давай, ты запевай!
Б е р е н и к а.
Ладушки-ладушки!
Где были?
– У бабушки!
С е р г е й П е т р о в и ч.
– Что ели?
– Кашку.
– Что пили?
– Бражку!
Б е р е н и к а.
Ты с ними тоже так играл?..
Да, пап, не плачь!
Я знаю: врач сказал.
Я не про то. И я – с тобой играла!..
С е р г е й П е т р о в и ч.
А здесь? Ещё с тобою повстречаюсь?
Мне есть, куда прийти, когда отпустят, как тебя.
А как же ты? К кому, когда не будет здесь меня?
Б е р е н и к а.
Пап, выпей. Будет легче и тебе.
С е р г е й П е т р о в и ч.
Дочур, оставишь свой рисунок мне?
Как сможешь – приходи. Я буду ждать.
Мне в ладушки понравилось играть!
Вас всех люблю, любил и буду я любить,
И там, и тут – кем ни было б мне быть!
(Так же спокойный, как взор Бериники, без суеты пьёт как Божий дар стаканчик N16. Ставит на стол и…)
Прош! Небо! Где она?! Не видели?!
Дочур!!! Дочур!!! Подсолнушки, не уж обидел я?!
Подсолнушки мои, мои вы детки!
Даже не съела и конфетки!
И улетела!.. И когда
С ней ещё встречусь перед «навсегда»?
Если не выпью, то умру!..
И батя скоро будет тут!..
(Как к магниту – к своему литру. Не целясь, наливает и вливает. А мы считаем, грустные, но трезвые: стаканчик N17.)
Пролился как муссон в пустыне…
И это знак, что мало мы налили…
(Готовит стаканчик N18. Не мешкая, сразу его в рот. Невероятно, но дедулька нашёл своё, съехавшее на затылок, алкоголепринимающее отверстие. Капустка, хлебушек и сальцо всё уравновесило и примирило.)
Теперь отца встречать готов.
И воздух – движет, как стекло!
Раз дочка мне сказала, что придёт –
Не может быть наоборот.
В сто первый раз я поправляю шляпу –
Всё убрано и стол накрыт. И жду я папу.
(Дедулька забыл про курево давно, и вот, наконец, отрывается табачком.)
Задержка?.. Стоп! А сам не виноват?
Какой-то здесь не тот расклад?
Что здесь не то? Всё ж подконтрольно!
Число стаканчиков не знаю только.
Вдруг важно: чётный пил или нечётный?
Это поправим! «Мухой» его хлопнем!
(Бросает только что раскуренную сигарету, булькает в стаканчик N19 и поправляет свой нумерологический просчёт. Исправно вкушает хлебушек и колбаску. И картошечку, и сальцо. Сидит, как паинька, глазками хлопает. Настоящий пионер, а не пенсионер.)
Ну вот, все небеса и звёзды,
Готов! Предупреждали – вот я!
Но не идёт отец?!.. Ой, а отцовское поставил?
О, Боже мой, мозги мои – не Кашпировский правил?!
(Одной ногой в доме – другой уже у стола: приволок всё, что любил отец, всё из холодильничка. Мороженое, квасок, пиво и рыбку, и сырые яйца. Снова садится за стол, весь на иголках. Вот-вот, уже: это деда понял по сгустившемуся воздуху, по тому, как застыли подсолнухи. И пытается успокоить себя.)
Будь сам собой. Всё неизвестно, но он – папа.
Представь: ты маленький, ещё без шляпы.
Он добрый – и тебя он любит.
Тогда ничто тебя не сгубит!
(Эта мысль успокаивает дедульку. Даже не спеша накатывает себе стаканчик N20, чистит последнее яйцо. Но откидывается на спинку стульчика и снова закуривает свой «Сент Джордж» с картинкой на пачке «ампутация», где фото левой ноги с гангреной, как у отца.)
«Сент Джордж» – и Сент Экзюпери…
Моя ты Грузия – и Маленький мой принц…
Моя земля – и Береника…
Вот Прошка – и зовёт котят своих вон…
А я курю – и снова обкурюсь…
Я жду отца! И выпить б – и боюсь!
(Тут, вообще, кутерьма света и тьмы. То луна, то солнце. Но дедулька не теряет духа, то есть убаюкивает его уже налитым стаканчиком N20 и совсем теряет страх после хлебушка с яйцом. Спокойно докуривает.)
Чо-т даже очень я спокоен!
Хотя – не битва, да и я – не воин.
Меня? И напугать луной и солнцем?
Все звёзды на столе! Таким спектаклем только
Я ввергнут в радость бытия!
Всё как в кристалле! Раз – заря!
Раз – повернул кристалл – восход луны!
Смотря с какой ты смотришь стороны.
Как в сжатом газе – воздух стал как камень!
Но как он свеж, упруг, и в то же время – пламень!
И мир – как в лупе, в телескопе!
Каждый подсолнух – как под микроскопом!
(Слышится грохот далёкого камнепада. Дед кидает сигарету, встаёт и медленно, как в замедленном показе в кино, идёт на звук.)
Отец! Я слышу далеко твои шаги!
И слышу: то не костыли.
Наверно, ты идёшь под рюкзаком?
Такой твой шаг – навек во мне знаком!
…А небо – то вот посинело,
То вот, как знамя, заалело!
Ты где-то здесь! Уже ты рядом!
И слышу ледоруб, и камни градом!
Так твёрды, так впечатаны, как камнем –
Тяжёлые твои шаги как карма!
О т е ц.
(Уже у стола, будто давно уже пришёл и ищет место.)
Сынок, я не обижу, нет, английской королевы,
Если на стульчик сяду первым?
(Ставит ледоруб, снимает рюкзак, садится.)
С е р г е й П е т р о в и ч.
(Так же стоя, как с Береникой, трогая и машинально переставляя стаканчики, не отрывает глаз от отца.)
Привет, бать!.. Как там?..
О т е ц.
Что тебе сказать?
Ведь всё равно не выбирать.
А ты? Чего это затеял?
Один, а стол – закусок батарея!
С е р г е й П е т р о в и ч.
Да так, подсолнушки… пригрело…
А можно, бать, спросить про одно дело?
О т е ц.
Конечно, для того я и пришёл:
Лишь бы тебе здесь было хорошо.
С е р г е й П е т р о в и ч.
Бать, в книжке, той, в «Искательской» обложке,
Ты помнишь, «В августе сорок четвёртого»,
Про момент истины. И мой к тебе «момент»:
Так с золотом и ходишь? И тот свет
Навьючил тоже на тебя рюкзак?
Как в моём сне, и тоже в рюкзаках, вот так
Мы золото несли за перевал:
Запас компартии, и я – я помогал.
И там – и «золото», и «рюкзаки» – оставил Он?
И мне там – не дадут другой?
И буду при своём я «золоте», как здесь?
«Не верю взрослым!» –
В этом здесь я весь.
«И не хочу и там их видеть рыла!» –
Вот мой «рюкзак» и «золото» – и есть, и были.
О т е ц.
Живи и помни: мир всё ж – не Солярис.
И чемоданчик в Петушках – не побывал ведь?
Какому «золоту» служить – тебе решать.
Кто любит горы, да? Кто на печи лежать?
Про золото и рюкзаки: у всех свои там заморочки,
И всем до них – до лампочки,
там каждый – Диоген! И в своей бочке!
С е р г е й П е т р о в и ч.
Бать, не прими ты за причуду:
Хочу туда – и чтобы никогда оттуда!
В свои пять лет, в тот мир невзрослый,
И те 20 копеек – моя виза, пропуск.
О т е ц.
Даёшь, сынок! Как ты весь изменился!
20 копеек – и туда? Я так не заводился.
Сынок, ты горлышко смочи, а то какой-то,
Не знаю, с чем сравнить и с каким фото.
С е р г е й П е т р о в и ч.
Бать, ты… тебе – как двадцать пять!..
О т е ц.
Ты тоже так: то пять, то шестьдесят…
С е р г е й П е т р о в и ч.
Я с удовольствием, за твои горы!
Вот рыбка, пиво золотое!
О т е ц.
Приятная для глаз картина:
Я рад, что не забыл, что здесь любил я.
Уж ты – один.
С е р г е й П е т р о в и ч.
(Набулькивает стаканчик N21, поднимает.)
Ну что ж, за горы!
Да обойдут лавины всех! И здесь, и там! И – с Богом!
(Принят и зачтён стаканчик N21, закусывает золотой копчёной рыбкой с хлебушком, закуривает.)
Бать, не спрошу, и никогда не спрашивал,
Что было на «Емельке», на спектакле там.
Но и держать в мозгу эту булавку –
Как жить всю жизнь коту под лавкой.
Конечно, не всемирная трагедия,
Но что-то у души навечно съедено.
Я про спектакль «По щучьему велению»,
Ну, помнишь, розы и Емелька с печкой там.
И нам сказали принести 20 копеек в сад.
А нас-то двое! Ну и начАлся ад:
«Серёж, сорок копеек надо было принести.
Тот и пойдёт, кто будет хорошо себя вести».
Я помню – гром! Потом лишь – молния-мысля:
«Кто не пойдёт – так это я!»
Конечно – за забор! И к маме – за деньгАми.
А дальше знаешь, как под «Краз» попал я.
Да на глазах заведующей садиком.
Она – в больнице, я – в углу, наказанный.
…Нет, не хочу уже я на «Емелю»,
Мне только бы вот те 20 копеек!
Ни обижаться, ни завидовать не буду!
20 копеек мне – и я как Будда!
Пусть снова мир будет в слезах
И я стоять во всех углах,
Но рядом ты! И – молодой!
В том горе был лишь ты со мной.
О т е ц.
Причуды разные важны,
Причуды разные нужны.
Наверно, только «золотой» стакан
Всё тут расставит по местам?!
С е р г е й П е т р о в и ч.
(Готовит стаканчик N22, опять – под селёдочку.)
Пап, жаль, что ты мне редко снишься:
Как мне легко с тобою говорить в снах!
Не забывай, почаще приходи!
И мой стакан – за эти сны!
(Впитывает свой стаканчик N22, и пока им занят, в мозгу вдруг промелькнула тревожная мысль.)
«Какой-то шорох мне знакомый?
Нет, не домашний, нет такого дома?!
Да! Утром по палатке так гуляет ветер…»
(Когда доходит – уже поздно.)
Бать?!.. Вот всегда так!.. Уже нету…
Мог догадаться б: шорох по палатке –
И шорох ёжика на грядке…
Пришёл так громко – тихо так ушёл.
Но мне с ним было хорошо!
(Не закусывая предыдущий, резко оформляет свой стакан N23, и тут же следом N24. И только тут снял с вилки рыбку.)
Подсолнушки, Прошулька, значит, не судьба,
Чтоб посидели с ним мы у костра?
(Тянется за сигаретами и аж подпрыгивает от неожиданности.)
Не верю я своим глазам!
Ужель любимый небесам?
Во залил зенки – что и не заметил!
Но вот – рисунок! Вот –
(К подсолнухам.)
20 копеек, дети!
(Держит в руках позолоченную крышку от бутылки и с неё же снятую рекламную этикетку. Сияет, как блин на солнце.)
Я не оставлен! Не покинутый!
Подсолнухи мои любимые!
Вот – виза, пропуск – всё при мне!
Считай, уже на корабле!
На белом пароходе в детство!
Меня пустили! Ну, и ждут, естественно!!!
За это срочно в экстренном порядке!
Ну-к, полетай-ка, чайка-шляпка!
(Кидает в небо шляпу, загружает срочным грузом стаканчик N25, ловит вилкой рыбку, заглатывает срочный стакан N25 и валится бревном под стол. Что-то бормочет под столом своей Прошке, уставившись на белое пятно наволочки, дрожа и заикаясь.)
…Машина… времени… была…
Простым… наркозным аппаратом…
Вселенная… была палатой…
И за окном… луна плыла…
Высматривая… всё в порядке?..
И два… подсолнуха… на грядке…
Ревниво… охраняли сон…
Когда домой… вернётся он…
(И всё – дедулька отключился напрочь. И этот раунд проиграл. Уже 1 литр 750 грамм, а до победы никак: вторая немировская стоит непобеждённая, хоть в ней всего 250. Начинается последний бой, а пока дедулька собирается с силами: спи, глазок, спи, другой! А про третий всегда забывают.)
ЧАСТЬ 4: «ВСЁ ВКЛЮЧЕНО!»
(А третий – никогда не спит. Как совесть. И у дедульки прорезался этот третий глаз. Вот только апартаменты ему незнакомые.)
С е р г е й П е т р о в и ч.
Вот чувствую: глаза закрыты,
А вижу, будто бы затылком.
И зрение: не то что бы упало –
Всё в бок скользит, растягивается плавно,
Опять сжимается и вдруг уходит вверх…
Вот плавно опускается – и колокольчики как смех…
Откуда звон? Как будто говорят подсолнухи?
И колокол гудит,
как литр, под горлышко наполненный.
И непонятный странный ветерок –
В нём всё звенит, что раньше ясно видеть мог.
Очки на месте. Только вся картина –
Как будто я один остался в мире.
Как знаю: нету никого.
И всё приятно далеко.
Я на земле? Наверно, осень?
Но у кого мы это спросим?
Желаний нет даже искать стакан:
Ему не справиться – не тот туман.
Я понял!!! Вот и повезло дожить,
Когда всё поздно, даже мух ловить:
Как царь без рук, король – без головы…
А там – подсолнухи! И солнышку смеётесь вы!
И странно, нету гравитации –
есть антиневесомость.
И все мои грехи, буквально, мне
приклеили на совесть.
Что делать, Господи? И в чём я виноват?
О! Вечный русский мармелад!
Но мне порочный круг вопросов
Здесь точно не поможет вовсе.
Но разум для чего-то дан?
А ну, тащи сюда стакан!
Пусть чувства упираются его и видеть,
Но разум, и, тем более стакан, я не хочу обидеть!
Сейчас поставим чистый опыт!
Если «пойдёт» – значит, не поздно!
А не «полезет» – значит, всё, кранты!
Прижали крышку на болты!..
Опа!.. Хотел налить… стакан уже налИт!!!…
(Точно, стакан сам объявился перед дедом.)
Чем закусить? …И бутерброд лежит!!!
(И бутер – на налитом стакане – перед ним. Три раза дедулька ставит этот важный опыт. А мы на стрёме – на посту: ведём дальше статистику – это стаканчики N26, N27 и N28.)
И пьётся – третий уж стакан подряд:
Вино – и не вино? Но щёки вона как горят!
А с водочки я этого не знал.
Но ведь прозрачную мне кто-то наливал?
Заботливый и тихонький дурдом!
А закурить?! … «Сент Джордж» уже прикурен вон!..
(Откуда-то взялась сигаретка и уже лежит, и дымит в пепельнице.)
Что захотела пятка – всё сбывается!
Само прикуривается и наливается!
Цветочки песенки поют!
Всё включено! И где такой приют?
И где я? Где я нахожусь?
А ну-ка, соберись, дедусь!
Хоть зеркало б, чтобы себя увидеть!
(Бац, перед дедулей – его же зеркало, с наброшенной чёрной тряпкой, перед которым он крутился в начале пьесы.)
А, зеркало – моё! А тряпку бы – могли б и скинуть!
(Трогает тряпку, а она не отдирается.)
Чо-т – как приклеена?! Не всё здесь включено!
И – зеркало? А где уже оно?
Сидит ворона – жрёт мой бутерброд!
Ни от добра и ни к добру тут всё идёт!
А, может, это снится мне? Приснилось?
Какой же ещё опыт скеросинить?
Во! Надо попросить, чего ещё не видел!
Что-т невозможное! Знакомое, как… книга!
Во! Спрошу книгу, а я – автор!
Вот тут и забуксует трактор!
Ничо не принесут – тогда проснусь когда-то!
А подадут – тогда напьюсь до сатаны и ада!
Уж умирать – так здесь: бесплатно всё и водка!
Закажем дичь, омаров – и на Стикс, за лодкой!
Приснилось или не приснилось,
Проснусь я или не проснусь –
Ещё стаканчик опрокину
И посмотрю, что принесут!
(Аж привстал дедулька – перед ним стакан полный, на нём бутербродик с красной и чёрной икрой, в полосочку. И пепельница уже с сигарой, но стоит на какой-то книге. Берёт книжку.)
Как эту книжку раньше не заметил?
Вон и окурок! И на ней мой пепел!
Спасибо, что сигаркой угостили!
А что просил, чо – не нашли? Или пропили?
Чо ничего не принесли?
Ау?! Моей-то – не нашли!
Стакан налит, бутылочка стоит!
Посмотрим, что эт за пиит?!
(Открывает книжку – и медленно, бесконечно медленно открывает непослушный рот.)
Вы чо там? Первый раз там замужем?
Это… двойник мой! Тоже С. П. Камышев!
«20 копеек»… это совпаденье!
Вы чем там обкурились и объелись?!!
Какие псы вас щупали за ляжки?
Это – не шутки! Души – не бумажки!
Я буду жаловаться! Приведите главного!
(Вспышка синих молний в ответ на жалобу клиента. Догадаться не трудно, кто Главный.)
Г о с п о д ь.
Да что ж ты так шумишь, Петрович, гландами?
Не нравится тебе же твой конец?
Сам напросился ж! Ну ты огурец!
Ну, – дуй из горлышка, как Веня в тамбуре.
Ну, хочешь, перепишем? Нравишься ты, малый, Мне!
(Ещё вспышка синих молний – и Сергей Петрович в своих подсолнухах за своим столом в начале этой части. Спит глазок, спит другой. От третьего отказался сам. Неожиданно резко встаёт, свеженький, как огурчик.)
С е р г е й П е т р о в и ч.
Ба! Ну как заново родился!
Во сон дурацкий же приснился!
А наяву? Последнее, что помню…
Да, пил за шляпу и сестричку вспомнил!
Так, выпил я за Галку, а потом?
Потом?…
А потом, малый, суп с котом!
Потом я ничего не помню.
Но если накатить стаканчик полный –
Может, всё тайное откроет двери?
Не чёрт же приходил, на самом деле!
(Обрадованный, накатывает стаканчик N29. Готовит бутерброд: свои колбасные квадратики-копеечки чередует с сальцом, в полосочку.)
Смотри, а в подсознании я – автор!
Что-то про деньги?.. Ну, и хряпнем!
Меня сейчас не так мой сон волнует,
Как то, что мог ты натворить, дедуля?
(Уговаривает свой стаканчик N29, покусывает бутербродик, а сам вертится по сторонам и во всё пристально вглядывается, как будто не в тех очках. Закуривает.)
Или забыл, или мне кажется,
Но вещи, будто переставлены?
А если я ещё во сне?
Нет-нет! Никто ж не наливает мне?!
Я сам – и царь здесь, и король!
Проверим ещё раз – ещё нальём!
(Опыт со стаканчиком N30 удался, как и с бутербродиком: всё дедулька опроцедурил сам. И у литра на донышке ни грамма. Всё – тю-тю! 40, если пересчитать на 50-граммовые усиленные! 40 стаканчиков выдул наш стойкий дедулька.)
Уже попугивают сны меня… старею!
А что, и правда, напишу про деньги!
Клин – клином! Книжку – книжкой тоже?!
«20 копеек»?.. Что-то про кино?.. мороженое?..
Приснилось или не приснилось,
Проснусь я или не проснусь,
Ещё стаканчик опрокину –
И лучше за перо возьмусь!
Погода! Стол! Ну чем заняться?
Чо б с буквами ни пободаться?!
(Подходит Прошка, угощает её своей квадратной колбаской. К кошке.)
Пол… литра… политературим?
Уж пить, так пить – до самой дури!
Уж!.. Тогда – пьесу!.. Тоже: про копеечки!!!
Прош, про колбасочку твою, нарезочку!
Попробуем культурно отдыхать!
И из стаканов что-нибудь создать!
За нашу общую идею,
Прасковья Мышковна! За ахинею!
За алфавит! Невинную бумагу!
И за гусиное перо! – за всё мы выпить рады!
Сейчас всё это принесём –
И там тройной уже нальём!
(Выносит тетрадь, ручку и третий литр. Освобождает место на столе. Не прерываясь, наполняет первые попавшиеся три стаканчика. Вылавливает на тарелку корнишончик. Раскрывает тетрадь, поправляет очёчки, берёт ручку.)
Последняя моя заначка!
Как знал, что предстоит горячка!
Пахра под носом! – брать пример пора!
Марать заборы – все мы мастера!
Приди же, слог! Наполни строчки!
Уже слова у горла, как комочки!
Да и не первый раз мы замужем!
Стакан! –
(Хватает левой рукой стограммовый, тут же его оприходует. Так же, левой, берёт шляпу, нюхает её, целует, нахлобучивает на макушку и бросает в рот приготовленный огурец. Не закуривая, погнал.)
и пишем: «С. П. Камышев.…»
Это снова начало пьесы. А её «автору» и нашему литературно-литронатурному дедульке придётся навсегда остаться на своём закольцованном, бесконечном пикничке. Зато у него каждый раз остаётся, пусть начатый, но вечный литр. А мне придётся дуть за добавкой: как ни побаловать себя в день рождения сестрички? После «добавки» пришлось поискать эту, «за подписью господина Камышева», тетрадку. Нашлась в огороде. Но с чего бы я прятал её в поленнице, если ни от греха подальше, чтобы не потерялась, чтобы осталось это слово памяти о любимых, ушедших на небо, и приходящих ко мне во сне и наяву.
25. 05. 2015
P.S. Вот, обращаюсь к таким же агностикам, как я. После написания сего опуса, осенью того же года я как-то выхожу из магазина в Пахре, а у входа в магазин на чистеньком, круглом, зеркально-никелированном ободке урны аккуратненько разложены абсолютно новенькие, блестящие на солнце... четыре монетки по 10 копеек 2015 года!.. И никого вокруг. Когда пять минут назад заходил в магазин, этих 40 копеек не было. Уж эти десюнчики я бы не прошляпил никогда! Сейчас осень 2020 года, я снова бьюсь с запятыми и тире в этой пьесе, и снова бьюсь головой об этот невероятный случай. Даже грубо не представляю до сих пор, как правильно посчитать его вероятность. Для Неба, ясно, такое чудо проще простого сотворить, если верить в его мистические таланты. И я, естественно, до сих пор благодарен за самый вожделенный подарок. И, если быть честным и не играться в скромнягу, я ведь подсознательно и безо всякого жеманства сразу же приписал эту невероятную случайность на счёт своей особы: оф коз, меня поощрили за «хорошее поведение»! Про другие адресаты даже и не подумал!.. Но для чего мне на ладошке, прямо под нос подсунули эту неразрешимую моими мозгами загадку и именно в то время, когда мотался в издательство с этой пьесой, оплатил за издание сборника аванс и потом зашёл за водкой, чтоб отметить реальность случившегося с моей первой книжкой, во что еще самому не верилось? Но «Зубровки» не было, решил попытать счастья в Вороново и очутился у урны на выходе. Детки такие блестяшки не разложат на урне, бабушки подавно. Правда, ни деток, ни бабулек в магазине тогда и не было. И на красоту денюжек позарился только я. Мужики бы сразу оставили на кассе такие никчемные монетки. А женщины, конечно, побрезговали бы даже касаться такого подозрительного места, ничего бы не брали и ничего бы не положили. Но, может, оставили для бабушек? Но тогда бы на других поверхностях, более удобных, прямо в магазине и оставили бы. Это варианты с магазинной ненужной сдачей. Но не приносили же с улицы специально кошелёк к дверям, чтобы избавиться от золотых красивых кружочков? Если бы избавлялись, то просто бы швырнули в урну. Совпадения совпадениями, но надо ж знать и меру! Вот так, торчит в голове просьба к чему-то всесильному и мистическому дать 20 копеек мне и сестрёнке – и тут же на видном месте получаю нужную для счастья сказочную кучку ровно на эту сумму! Короче, бред – но факт... Я тогда сразу повредился головой: я даже не вернулся в магазин хотя бы за любым пузырём! Ведь в той ситуации я только бы трезвым гарантированно довёз до дома эти 40 копеек. Что ж, я давно готов к любым вариантам, про которые человечество никак не устаёт спорить. Готов ещё с полтергейста с холодильником, когда дверца холодильника сама открывалась и закрывалась после поминок прямо на моих глазах и глазах свидетеля. Водка и так стояла на столе, но бедного парня, видать, отпустили «оттуда» за оставленной заначкой. Вот он и искал именно свою, недопитую, последнюю и вечную радость. Я вот так Валентину Распутину на отпевании в Москве тоже положил, но «туда», монетки для игры в пристенок. Значит, и они к нему дошли? А, может, это он и подарил эти сорок копеек мне, что бы мне уже без прошлых приключений попасть на спектакль «там»? А сам дядя Валя тоже «там» радостно режется в пристенок с любимой своей учительницей французского языка?
7. 09. 2020