Когда созреет урожай - не приезжай.
Пойду, времени спрошу у сумасшедшего,
а он смеётся, не понимает,
улыбкой, на теле женщины растает
и снова смеётся, родной, парижанин.
Не то всё, не так, как так или эдак,
не те и ни те, а в подъезде метель,
заметает соседа и оставим его, а вот ель
в лесу разрастается, то-то ли дело. Уже не апрель -
а май, а всё не вызревает урожай - тоже лажает.
Не приезжай, здесь нас никто не ждёт.
Нас, как нигде, никто не ждёт и здесь не ждут.
Растёт батут сердца моего чуткого,
невольное родство с любимой рыбой
настораживает, хотя плевать хотелось - попал на лёд
и замерзает пруд, либо
(и это не шутка) - нелюбимый мой сын я. Глыба
любви ползёт в рот и съесть бы её и сесть. Вот,
что приходит на слух и на ум,
когда ты всего лишь паук,
в пределах своей глупой комнаты.
Неурожайный год, а лето куда тяжелей, глубже,
его рукой свободной пить не дотянуться -
вернусь к луже. Сосед простужен,
соседка прекрасна, а за ней барная стойка в ружья,
ладони вогнуты, моря истошны -
здесь так прекрасно, что.. что ничего,
вокруг - как луг, растёт паук моей любви,
а по реке ползёт и под рекой, не первый мой
непрошеный, не перегон, не брошенный в огонь,
а страстный и прекрасный, без глаз, полип,
любви твоей, моей и нашей. Несуществующее краше
естества. Намёрзла в лёд плотва, а я плюю
и рыба настом пролетает. Весна, всё тает.