«СЕМЕЙНАЯ ИСТОРИЯ»
В сорока верстах от Пензы
Старый город – Городище…
Деревянные жилища
На холмы цепочкой лезут.
Меж холмов петляет речка.
Пар клубится над мостками –
В виде утлого крылечка…
Всё, как будто, спит веками.
Может быть, за то, что ловко
Так юлит между дворами,
Речку ту зовут Юловка…
Чуть подальше, за домами,
На Никольск идёт большак –
Будто бы ямской кушак,
К Городищу примыкает,
Север – юг соединяет.
Недалече, право слово,
Есть ещё село Юлово –
Вёрст на пять по большаку,
А затем на ту реку
Повернуть. Тогда предстанет
Это бедное село…
В старину же – сердце ранит,
Развивалось и цвело.
Там была усадьба деда –
Не помещичья. Но где-то,
На вершок, иль два вершка
К ней была тогда близка.
Дом у деда был огромный.
Низ – дубовые венцы
Застилали в нитку – ровно,
Стволы светлые сосны.
Всё под кровельным железом,
Что в двадцатых-то годах
Было признаком прогресса
И достатка во дворах.
Рядом с домом хлев, конюшни,
Баня, крытое гумно –
Всё, что было очень нужно
В сельской жизни так давно.
Бабка, Анна, пряла, шила,
Кучу деток народила…
Предпоследним был отец –
Непоседливый малец.
Православными все были,
И Сергеем окрестили
В том, шестнадцатом году…
Не предчувствуя беду.
В больших семьях, как в артели –
Друг у друга на виду…
Глаза детские глядели,
Всё хватая на лету.
В десять лет рубанок в руки –
Стружка жёлтым колесом,
От пилы – ножовки звуки
Идут ровные за дом.
Плавно движется фуганок,
Насквозь долбит долото…
Сделать поручни для санок
Самому и нет ничто.
Подогнать? На то стамеска.
Профиль вырезать? Калёвкой…
А затем уже шпатлёвкой
И напильником – до блеска.
Магазинные игрушки –
Ни к чему… Вот палки-чушки
Для сраженья в городки –
Это да… Или коньки.
Чтобы лучше их крепить,
Надо валенки подшить,
Прикрутить к подошве ловко
Сыромятною верёвкой.
Мчась по льду замёрзшей речки,
Объезжать мостки – крылечки,
За коварным льдом следить,
В полынью не угодить.
А, когда идёт покос,
Вот тогда уже всерьёз
Своё место надо знать,
Делом старшим помогать.
В НЭП хозяйства крепли дружно…
Но кому-то было нужно?
Власть – чтобы повелевать,
А не быт воссоздавать.
Долго ль, коротко ль… Потом
Отобрали дедов дом.
Все сосновые венцы
Растащили стервецы.
Как теперь по протоколу –
Возводить хотели школу.
Но события мели
Всех, кто строить там могли.
Без хозяйского догляда,
Как доносит нам молва,
Одичала флора сада,
Пошли брёвна на дрова.
Эшелоны, эшелоны…
Шли на север и восток…
И покрыли плач и стоны
Сеть железных тех дорог.
Везде есть свои красоты.
Везде дышат, воду пьют…
Сотни красок у природы
Колорит свой создают.
Путешествовать по свету
Хорошо… Но не с сумой.
А, когда свободы нету –
Мир совсем не рай земной.
На Кярг-озере движенье –
Возникают поселенья.
Вот туда и прибыл дед
За труды нести ответ.
Деда плотником в бригаду
Записали… С ним отца.
Ведь шестнадцать – вот награда
Для безусого юнца.
День на сборы и вперёд:
Лес карельский уже ждёт.
Бабка, Анна, воет в страхе –
Ей без мужа жить в бараке
С Гришей – навсегда больным,
С малым Васей… Вот так им,
Без особенных затей,
Поделили их детей.
Как бы зеки… И не зеки…
Не преступники… Рабы…
Много их в двадцатом веке
Лес рубило на столбы.
А карельские красоты
Не для памятных свечей…
Жуть и прелесть той природы
Против сладеньких речей.
Бабка, Анна, как могла,
Сыновей своих кормила…
За грибами в лес ходила,
Сухари им берегла.
А артель стволы валила,
Трелевала их, пилила.
Всё вручную – тяжкий труд…
Много там костьми падут.
Брёвна плотникам свозили…
А уж те венцы рубили.
Каждый плотник по венцу
Должен сделать был к концу
Смены – выдать «на гора»…
Вот тогда ему ура.
Ну, ура то не кричали,
А, вот, хлебушка давали.
Сделал норму – восемьсот…
Если нет – повинный…
И при этом на живот –
Ровно половину.
Дед мой, Дмитрий, был не молод…
А отец, в шестнадцать, слаб…
Подгонял в работе голод…
Но, что может слабый раб?
Хоть Сергей и налегает,
Что есть силы ковыряет
Топором своё бревно,
Но не рубится оно.
Хотя дед измучен тоже –
Обязательно поможет…
Но никак две нормы им
Так не выполнить двоим.
И обед всегда урезан…
Человек же не железо…
Всё шептал о Боге дед
Перед тем как есть обед.
Сам кашицы похлебает,
Да запьёт глотком воды…
К сыну хлеб свой подвигает,
Говоря, что сыт с еды.
Нету большего мученья,
Чем глядеть на униженье
Непосильное
дитя…
Поперхнёшься так глядя.
Прошло около полгода.
Непосильная работа,
Очень скудная еда…
Слег мой дед… И навсегда.
Может быть, дошли молитвы,
И Господь его услышал…
Может быть, на поле битвы
Бог всегда взирает свыше?
Крест, как плотник уж со стажем,
Сергей вырубил отцу…
Был мальчишкой, прямо скажем,
Слёзы мазал по лицу.
Что с Сергеем дальше было?
Много всякого: война,
Фронт. Но как-то не убило…
Выжил ротный старшина.
Кто держал в шквале свинца,
От начала до конца,
Оборону Ленинграда –
Тому жизнь сама награда.
Потом в госпитале мать
Полюбил… Как? Мне не знать.
Много ли таких сейчас?
Но кончаю свой рассказ.
Бабка Гришу схоронила
И в войну жила одна…
Всё молилась дотемна,
Как сама мне говорила.
Где-то у Белого моря,
В карельской земле мой дед.
Вот такая история
В свете неблизких уж лет.
Июль, 2000 г.