С громадным удовольствием написал послесловие к сборнику стихов Олега Бабинова, http://www.stihi.ru/avtor/obabinov
Здесь можно прочесть замечательную книгу замечательного автора в электронном виде:
http://stihi.lv/poetry/33346-babinov-nikto.html
А вот послесловие,после которого, я надеюсь, вы захотите прочесть книгу целиком...
Есть немало способов сделать поэтический сборник «мертвой», нечитаемой книгой. Для таких целей хорошо использовать убийственный инструмент, называемый «Предисловие». Достаточно объявить автора живым классиком или хотя бы наследником классиков, провести пару-тройку параллелей, перечислить, перемежая пафосом, несколько фактов биографии (или посетовать на отсутствие таких данных в силу немыслимой скромности гения), и поверивший в это читатель честно уснет над вторым или третьим текстом. А если автор предисловия начнет щеголять филологической заумью, так читатель и вовсе до стихов не доберется.
Книга Олега Бабинова счастливо избежала этой участи: во-первых, предисловия у книги нет, во-вторых, с присущем автору изяществом он объявил стихотворения сборника юношескими, и, чтобы наверняка не обозвали «мэтром», назвал сборник «Никто». Максимализм молодости или одиссеева осторожность? В любом случае как-то неловко объявлять стихи, которые сам автор называет «юношескими», вершиной жанра. Есть, правда, переводы: Китс, Йейтс, другие поэты, но они органично смотрятся среди стихов сборника, да и какие это классики? Так, молодежь… Что, Китса нет? Странно… Но возьмем за основу, что автор – юноша, себя он только ищет, не делится опытом, не учит ни любви, ни мудрости, ни отношению к жизни, а любит, мучается, страдает и путешествует по жизни в поисках чувств и впечатлений. Не гуру, одним словом. Если среди стихов встретиться «нечто» – будет радость; если попадется то, что «не зацепит», – так ничего страшного, автор-то не сед… И стихи – полны энергии, задора, некоторые из них – очень даже спорные стихи. И, кстати, очень интересные: молодости присуща способность видеть неожиданное, и к экспериментам тянет, да… Например, во многих стихах Олега встречаются иностранные слова. И не те, что у каждого на слуху. Нет, он называет текст «Estate», автору веришь, снисходительно внимаешь инверсиям, и вдруг узнаешь, что название – перевод с итальянского, текст про лето, а вовсе не эстетство постмодернизма… Судорожно перечитываешь и ясно видишь: да, про лето…Про лето?!
Кажется, человек, попавший в пещеру Полифема, уже кое-что повидал в жизни. Откуда ж он взялся такой? Где его корни? «Где, где… в Караганде», - отвечает сам автор первым же текстом. А раз текст первый, то, очевидно, программный. А раз программный, то какой-то несерьезный. Все в кучу намешал, и Кутузова, как его описывал Иван Крылов, и мафиозное семейство Аморе, стреляющее с двух рук, и блаженных калек, Гомера с Бетховеном… Давно пора усвоить: «кто был никем, тот станет всем». Без труда, без усилий, без того, чтобы создавать себя, ежедневно выдавливая из себя «никого», безликого увечного раба, который надеется на сказку. А еще «Никто» - это военная хитрость, псевдоним, «Алекс-Юстасу»; а ещё - это синоним словосочетанию «как все». Никто – это некто без прозвания, вот помотает этого «никто» по морям, получит он отмерянное число приключений, и станет Одиссеем, и обретет имя. Что же, с этой точки зрения текст правильно расположен. Впереди у автора, сразу вслед за этим стихотворением, – испытания и приключения.
Присоединимся к Олегу в его одиссее. И, замечу сразу – нелегкое это занятие, ничуть не легче, чем быть одним из спутников Лаэртида. Те гибли в морской пучине, в пасти циклопа, превращались в свиней и просто терялись в тумане; здесь, в сегодняшнем путешествии, чтобы не отстать, нам придется приложить немалые усилия в фантазировании, отключить критичность и просто поверить рассказчику. Впрочем, здесь не монолог – диалог; не точка зрения автора, но разнообразие мнений. Прибавьте к этому «плавающую реальность», постоянную смену места действия и правил игры…Вам не страшно?
Вот арлекин, то ли персонаж, то ли актер, играющий в театре масок. А, быть может, он и есть настоящий бергамец, слуга двух господ? Уже иной образ, другой взгляд. У автора «шаткая политическая платформа»: герою одинаково жалко и гвельфов, и гибеллинов; и вот поэтическая копия, приобретая черты оригинала, переносится через время и пространство, получая затрещины с двух сторон. Получая сегодня, как получал и четыреста лет назад, ведь нет разницы, где и когда уснул герой – просыпается он от войны сегодняшнего дня.
Вообще, ко сну у автора отношение особое.Это не классическая история о спящей принцессе, которая после трехсот лет летаргии встает, позевывая, в понятном и близком для неё мире; это не осовремененная история, где выходец из средних веков вживается в существующую дикую и непонятную, но все же логичную цивилизацию. Герои и героини Олега волшебством сна переносятся сквозь время, пространство и определенность в, простите за ругательства, амбивалентность и релятивизм, детерриториализацию бытия. Для тех, кто не захочет воспользоваться интернетом, поясню: неприятная это штука, на границе самоидентичности. Но, прошу заметить: корни, привязки, метки остаются знакомыми, понятными.
«спи любимая спи совсем спи голышом
на моём плече у вселенной в тебя влюблённой…»
Вам не кажутся образы привычными, близким? Как близки и вечны «переплетенье коленей», «гудение поленьев», буквы алфавита языка ушедших народов, присвоенных и превращенных в буквы азбуки? Как близки и знакомы чувства к женщине? О, автор в этом совершенно несовременном чувстве сродни романтикам: его возлюбленная – образ, идея, которая позволяет воспарить. Которая заставляет напрячь силы и созидать, та, рядом с которой стыдно растрачивать жизнь на грабежи и игру за грозненский «Терек»…Что наша жизнь? Не только походы «в индию духа и африку плоти», но и полет, полет… рядом с любимой женщиной. «Да только в Портленд воротиться Нам не придется никогда»(с). В Портленд, в Гамбург, на Итаку ...Это – уже другая история, следующая сказка Шахерезады…
Что показательно, Олег в своем путешествии частенько перенимает обычаи и говор того места и времени, где очутился, вживаясь в роль своего персонажа. Сегодня – викинг, грабящий открываемые миры, завтра – контрабандист, на «скрыпучей» колымаге везущий в мир живых «ворованный воздух горнего Мандельштама»… Но вот, взмах волшебной тросточкой, смена эпохи, смена костюма (но не привычек), и лондонский денди, финансист, пингвин, обсуждает с себе подобными нелетающими птицами на своей птичьей фене «менеджмент, клиринг, лизинг и другие виды эротического массажа».То, что для нас, читателей – игра, маскарад, для лирического героя – способ выживания, мимикрия. Но герой «подстраивается» под эпоху и обстоятельства изящно: «это же просто другой человек»(с).
Ольга Чернорицкая очень точно и тонко заметила, что основа постмодернизма – в объединении и соединений всех стилей, эпох и направлений, и каждое – как родное. А если не стиль, но герой – везде свой, везде родной? На этом этапе происходит смешение автора и его персонажа, и тем самым – обретение имени и образа. Герой развивается, меняется от стихотворения к стихотворению, от одного жизненного проекта к другому, новому. Кажется, что все одновременно, пространство и время не имеет никакого значения. «Подстреленный летчик», стоит ему доползти до своих, подняться, становится «неподстреленным летчиком», взмывает в небеса.
Раз мы упомянули небеса, значит, пришла очередь поговорить о Боге. Вообще, как мне кажется, поэт интересен не тем, что он поэт, а своим отношением к себе, другим людям, женщине и Богу. Отношение Олега к Создателю деликатное: докучать мелочами, жалобами и просьбами тому, у кого таких просителей миллиарды, явно не стоит… И взваливать на плечи Вседержателя ответственность за свой выбор поэт тоже не собирается, для него Бог – это все, что внутри и вовне человека. Но мир не только то, что «под рукой Создателя», но часть Создателя... Справедливо и обратное: Бог – часть мира.
«Бог, живущий за дном
моего зрачка, в глубине,
считает меня окном
и жаждет скачка вовне».
Вселенная, которая вокруг героя, создана для героя и из него:
«И мир, устроенный из моего ребра»
Что же получается? Человек – и творение, и соавтор? Изучить человека, понять человека – значит, понять Бога? Авторская ли это мысль, или стихами навеяло, уже не разобрать, но поэт просит:
«Санитар, санитар, не тяни, бросай -
не того потащил ты раненого.
Не спасай меня, но во мне спасай
рядового Рахманинова.»
Спасти в человеке Творца… Спасти в человеке мир, вселенную.
Кажется, автор занимается этим с большим удовольствием: спасая своего героя, он меняет законы физические, шалит со временем и временами, сам превращается во что-то невообразимое и делает это весело и задорно, как будто у него в запасе – вечность. Точность в деталях, озорство и размах в образах.
«умоляю тебя не бросай своего крокодила -
без тебя он замёрзнет и сдохнет в остывшем пруду»
И это - через несколько стихотворений после «Рядового Рахманинова»? Смело, я бы сказал, юношески смело.
Юные стихи, если будет позволено так высказаться, характерны не тем, что в них автор разговаривает с Богом, думает о вечном, о самом интимном – о своих отношениях с Создателем. Юные стихи полны ощущением собственного всемогущества и радостного веселья от этого, осознанием того, что дорога продолжается, и впереди еще много интересного.
«вот он – Путь! а, может, босиком?
туфли скинь в туманность Андромеды,
на алтарь Персеевой победы,
к Рыбам в пруд или на луг с Тельцом»
Хотите присоединиться к Олегу в этом путешествии? Дерзайте! Только учтите: ваш спутник очень разный, очень изменчивый. В каком образе он будет скрашивать рассказами дорогу, представить страшно… и весело. И никогда не скучно. И если вдруг в конце путешествия вы наткнетесь на портрет солидного мужчины в очках и шляпе, так это только одна из масок, один из образов, одно из имен. «Никто» - это не пустота, это жизнь и приключение. Это лицо, которое не затвердело в серьезности, не стало гипсовым слепком, мраморным изваянием. Никто – это герой, который еще не дошел до конца пути и не приобрел посмертного имени. И, как говориться, дай Бог! Давайте читать стихи, они, а не предисловие, в этой книге – самое интересное…