Царь Давид большой болтун,
С горя он совсем бодун.
Воду хлещет абы как,
А в спиртном большой мастак.
Жил с дружиною своей.
Царством правил, не тужил.
Всех взлелеял он с корней.
С каждым был он просто мил!
Но постигло царство горе,
Враг нещадный из-за моря,
Переправился за волей,
Обуяв всех томной болью.
Разорял, калечил всех.
Убивал он для потех,
Чтобы люди в мире знали
И царя в нем признавали.
Сам он был большой едок:
С человека окорок.
Люди думали он зверь,
Пятились, кому не верь.
Долго страждущее чудо,
Поедало людо-блюдо.
Царь не видывал столь горя.
«В Куролесье нету воли!»
Стал людей он собирать,
На войну-тропу опять.
Силы все направить на
Людоеда змеева.
Битва шла все не на шутку:
«Псы попрятались все в будку!»
Долго бились люди в бойне,
Чтоб поставить точку войнам!
Били долго кулаками.
И ногами…и руками.
Но здоров он был кабан,
Человеко-обезьян.
Это царственное ложе,
Больше всех ему дороже.
И поэтому народу
Всем откусывал он ногу.
Но пристрастие большое,
За столом одно спиртное,
Как увидел он его,
Сразу кинулся на то.
Царь заметил в нем изъян.
Стал готовить он сафьян.
Дабы милостью зверья,
Не дурачить и себя.
Посадить его на цепь,
И забыть все то, что есть.
То есть тех лихих годов,
И ошпаренных котов,
И мытарства забытья,
Больше не травить себя.
Этого лихого зверя
Он одной лишь силой веры.
Усмирил его за так,
Как в сказанье: «абы как».