За спиной у меня моя муза парит
Я лица разглядеть, хоть убей, не могу
Колпаком ее воли я сверху накрыт
Крылья воздух молотят — всегда этот гул
То орет, как исчадие ада она,
То хохочет, да так, что гори все огнем,
Ночью криком разбудит от тяжкого сна
Перейдет вдруг на шепот, вернет снова в сон.
Спросит, звонко смеясь:
— Почему графоман?
Почему так старательно пишешь стихи?
Я отвечу ей так:
— Вы же сами, маман,
Вдохновляете так уходить от стихий!
Каждый раз, когда тошно и муторно мне,
Сочиняю я образ, не важно какой,
Облекаю в слова и ору в тишине
И тоску тогда будто снимает рукой.
Образ создан, озвучен и всем донесен
Это значит, есть те, кто услышал меня.
Для меня это главная из аксиом.
Я услышан, и где-то меня сохранят.
Все ты верно сказал, — отвечает она.
Нету смысла другого стихами болеть,
Нарисованный образ увидит страна,
И вернет тебе сторицей то, что не смерть.
И не страшно, когда видят образ не все,
А из сотни десяток понявших едва...
Если любишь — пиши! Пиши, хоть окосей!
Большинству в «Моне Лизе» лишь баба видна!